Справедливость-это женщина

– Хорошо доехали?

– Да, на редкость, Дэвид; в поезде почти никого не было.

– Они боятся приезжать, потому что не вернутся назад; кровавая заваруха начнется ночью. Мы зададим им жару!

Джо и Дэвид обменялись взглядами, а Дэн Иган, обращаясь лишь к ветровому стеклу, сказал:

– Страна поддерживает нас, все люди труда. Держу пари, они запомнят на многие годы третье мая 1926 года. Мы им покажем.

Джо усадил жену на заднее сиденье и устроился рядом; а Дэвид, уложив багаж, вновь сел за руль и двинул машину вперед. На протяжении всего пути Дэн Иган продолжал говорить. Не слушать его было невозможно; единственной альтернативой было бы закрыть разделяющее их окошко, но Джо не мог сделать это.

– Работать дольше за меньшую оплату. Надо же додуматься до такого! Но мы не сдадим позиций. Ни на йоту. Ни на пенни меньше зарплата, ни на минуту короче рабочий день, – таков закон Кука, закон каждого труженика. Болдуин, Черчилль и им подобные… кто-то должен продырявить Черчилля пулей. Он называет нас врагами. Рабочий человек – враг страны, говорит он. С Божьей помощью он увидит, с каким врагом имеет дело, прежде чем мы разделаемся с ним! Комиссия Сэмюела! Вы когда-нибудь об этом слышали? – Теперь он перевел взгляд на Дэвида. – Улучшить работу отрасли, говорят они; слияние мелких шахт, говорят они; улучшение условий труда, говорят они; например, ванны каждой шахте. Каждой шахте, слышите! Они предлагают нам больше работать и меньше получать, а уж они потратятся на ванны для каждой шахты. Они рассуждают как кровавые маньяки, все до одного – кровавые маньяки. Ванны… мыть себе задницы…

– Дэн! – Джо наклонился вперед, похлопав его по плечу. – Ты же знаешь, как говорят в клубе: здесь присутствуют леди.

Дэн Иган взглянул через плечо и, встретив холодный взгляд Элен, слегка наклонил голову в знак признания возникшей ситуации.

– Извините, – сказал он, – как видите, я немного раззадорился. – Затем, посмотрев на Джо, добавил: – Мне кажется, вы считаете, что я допустил вольность, прокатившись в вашей машине; ноя ведь не просил. Я шел пешком, когда Дэвид заметил меня, и он сказал, что вы не станете возражать.

– Нет, конечно, нет, мы не возражаем. И мы понимаем, что время такое напряженное.

– Напряженное! – Он снова отвернулся, а взгляд вновь были устремлен на ветровое стекло. – Напряженное – это слишком слабо сказано, молодой человек; полетят головы, прежде чем все закончится, запомните мои слова. Ночью начинается всеобщая забастовка: железнодорожники, рабочие транспорта и тяжелой промышленности, газовщики, электрики – вся бражка. За нами – вся страна!

Сжав руку Элен, Джо беспомощно смотрел на жену, в то время как Дэн продолжал говорить, а автомобиль промчался на скорости через мост в Гейтсхед и через город в Фелберн; затем обогнул доки и Богз-Энд, проехал мимо парка к Брэмтон-Хилл, мимо больших жилых домов, стоящих на земле собственников, и через новые предместья, возведенные на другом холме, с которого можно было видеть корпуса шахты Бьюлоу, а вдалеке – поселок шахтеров; мимо окруженного стеной поместья лорда Ментона, выходившего на полоску открытых полей, поднимавшихся к дому Ремингтонов, известного как Фелл-Райз.

Чтобы увидеть дом, нужно было преодолеть подъем, за которым вдалеке виднелось нечто похожее на миниатюрный церковный шпиль. Лишь после того как вы проезжали мимо полосы деревьев, затем мимо отгороженного участка земли, поворачивали к железным воротам и въезжали на окруженную лиственницами подъездную аллею, вы могли понять, что шпиль – это крыша здания, похожего на стеклянную обзорную башню.

Эта часть квадратной башни возвышалась над многочисленными крышами из красной черепицы и была огорожена стеклом(полностью остеклена??); отсюда можно было обозревать всю округу. Представлялось, что каждая комната на третьем этаже дома имела собственную крышу, так как четыре свинцовых водосточных желоба вели к трубам, спускавшимся вниз по фасаду дома. Стены с глубокими карнизами(??)были покрыты деревянной резьбой почти до окон первого этажа. Дерево было окрашено в красный цвет, как и дверь парадного входа, от которого к покрытой галькой подъездной аллее вели четыре низкие ступени.

Слева от аллеи галька уступала место мощеному двору, по одну сторону которого стояли различные строения и конюшни, которые использовались теперь под гараж. Справа находились кухонные помещения. Третья сторона внутреннего двора главного здания представляла собой огромное окно с витражами.

Справа от подъездной аллеи дом граничил с узкой террасой, от которой к широкому газону вели две лестницы. К нему вплотную подходил теннисный корт; а вокруг всей территории раскинулись ухоженные цветочные клумбы. Остальные семь акров земли располагались позади дома: огород с четырьмя длинными теплицами в дальнем конце и настоящий розовый сад, за которым находились небольшое озеро и лесные угодья.

Когда Дэвид остановил машину перед главным входом, Джо выскочил из нее и, протянув обе руки Элен, сказал:

– Вот и приехали! Вы дома, миссис Ремингтон.

Он помог жене выйти из автомобиля, взял ее за руку и подвел к основанию лестницы, но там на мгновение остановился и, повернув голову, крикнул:

– До встречи, Дэн! Спасибо, Дэвид!

Ни от Игана, ни от Дэвида ответа не последовало, если не считать того, что Дэвид улыбнулся и кивнул.

– Это не должен делать ты, дорогой.

– Что не должен?

Теперь они дошли до верхней ступени, и Элен, слегка улыбнувшись, сказала:

– О, это не имеет значения.

– Ты имеешь в виду попрощаться со стариной Дэном?

– Да, именно это я и имею в виду.

– Послушай… – Выражение лица Джо слегка изменилось: его игривая легкость улетучилась на мгновение, и широкие черты лица застыли неподвижно, когда он смотрел на нее, и уже безо всякой легкости тона сказал: – Ты их еще не понимаешь, но у тебя впереди для этого целая жизнь.

Когда Джо подошел к двери и взялся за ручку, дверь резко распахнулась, и они столкнулись с маленькой полной женщиной. Когда она воскликнула:

– Ой! Я занималась своими делами и не слышала вас, – он весело ответил:

– Привет, Мэри. Вот мы и прибыли.

– И как раз вовремя; еще один день, и вы бы не смогли вернуться. – Мэри Даффи разговаривала с Джо, но смотрела на новую госпожу и, обращаясь на сей раз к ней, вежливо добавила: – Надеюсь, вы отлично себя чувствуете, мэм, и прекрасно провели медовый месяц.

– Да… да, миссис Даффи, спасибо. Хотя, естественно, мне жаль, что его пришлось сократить.

– Думаю, что пока это не закончится, нас ждет нечто худшее, чем подобные сокращения… Рада, что вы вернулись. – Она снова перевела взгляд на Джо. – Сам до сих пор наверху. Ноги изводят его, не знаю, что и делать: когда он утром правил бритву, он, видимо, одновременно заострил свой темперамент, потому что ни с кем не может говорить нормальным тоном, даже с котом.

– Ладно, ладно, – Джо нежно похлопал старую женщину по плечу, – не пытайся убедить меня, что ты не в состоянии справиться с его нравом, у тебя такая практика. Когда ты станешь ему уступать, значит, твои дела плохи.

Он повернулся и взглянул на поднимающуюся по лестнице жену, затем быстро наклонился к Мэри:

– Минут через двадцать приготовь хорошего чая. Китайского. И побольше кипятку.

– Как обычно.

Мэри Даффи наблюдала, как молодой Джо – таковым она его считала – взбегал по лестнице вслед за своей женой. Когда он исчез из вида, она не сразу вернулась в кухонные помещения, а стояла неподвижно, так как перед ее глазами возник образ маленького мальчика, впервые самостоятельно спустившегося с лестницы, одной ручонкой пытаясь ухватиться за толстые перила балюстрады, а другой отталкивая руку, готовую оказать ему помощь.

Затем образы в ее голове изменились, и вот уже она видела мальчика семи лет, стоявшего почти на том же месте, на котором сейчас стоит она, с полными слез глазами, делавшего отчаянные усилия, чтобы не дать им пролиться потоками, в ожидании, когда спустится его мама и отведет в пансион для молодых джентльменов. Этому предшествовала длительная борьба, и последнее слово осталось за мамой. «У справедливости – женское лицо», – любила повторять она. Да, она была права, у справедливости – женское лицо, и она вынесла приговор самому. Она заставила его заплатить за прегрешения в еще большей степени, чем если бы он предстал перед Высшим Судом.