Такая как есть (Запах женщины)

Макс ответил как всегда прямо, без обиняков:

– Нет. – Но когда Алекс повернулась, чтобы пойти на кухню, он добавил: – Ей сейчас ни до кого и ни до чего нет дела. Она ни о ком, кроме Криса, не говорит и ни о чем другом не в состоянии думать. За все это время она ни разу не взглянула в зеркало – это о многом говорит.

– И ты считаешь, что она обратит внимание на мое появление?

– Ева иррациональная натура. И не исключено, что твое появление переключит ее внимание.

– Скорее лед загорится… – проговорила Алекс и вышла на кухню за чаем.

– Нельзя исключать ни единой возможности, ни одного шанса… У меня ощущение, что мать все-таки втайне уважает тебя за то, что ты – как и она – сама себя сделала. Просто у вас разные цели и разные средства.

Алекс вернулась с подносом, на котором теперь стояли вазочка с печеньем и чашки для чая. Как и заварной чайник, они были итальянской работы – не очень старые, не из антикварного магазина, но выполненные неизвестным мастером с большим вкусом. Как и мать, Алекс испытывала непреодолимое влечение к красивым вещам.

От чая исходил густой аромат – какой любил Макс. Он отметил, что рука Алекс, когда она разливала чай, не дрогнула, выдержка не изменила ей и в эту минуту. «Моя девочка», – с гордостью подумал Макс.

– Скажи, – проговорила Алекс, – почему в газетах не появилось никаких сообщений о случившемся?

– Потому что она запретила. При ее положении это не составляет труда. Ни полиция, ни врачи не выдают никакой информации.

– Значит, она в самом деле в трансе. Ведь Ева никогда не брезговала никакой рекламой. Ничем, что могло бы привлечь к ней внимание. И если она в таком состоянии, то тем более не захочет встретиться и со мной, Макс. Именно сейчас. Это бесполезно.

– Господи! Ты ведешь себя в точности, как она! Она тоже никогда не может ни простить, ни забыть ничего. Ты пойми, она уже в какой-то степени привыкла к тому, какие лица ее окружают. Возник определенный баланс. Вот что тревожит меня. Никто не в состоянии нарушить его. Никто не может принять решение. Деньги текут, как вода.

– Видишь, что значит работать в компании, которую возглавляет женщина. Неужели и ты ничего не можешь сделать? Ты ведь всегда умел убедить ее.

– Более или менее. Но последнее слово всегда оставалось за Евой. И если она принимала какое-то решение, ни Бог, ни дьявол не в состоянии были остановить ее. И здесь я бессилен. А делать что-то надо.

– Только человек, которому она доверяет, способен на такое.

– Я пытался. Сто раз. Но ты знаешь, какой она бывает непробиваемой иной раз. И миллионы, принадлежащие компании, сейчас уходят на ветер. Мы должны сделать все возможное, чтобы остановить это безумие. Разве ты не об этом написала в своей последней книге? Разве не по этой причине Джен Эйр оставила мистера Рочестера? У нее не оставалось другого выбора. Она действовала так, как подсказывало ей чувство самосохранения. И ты показала, кто из них действовал верно. Я сейчас делаю то, за что твоя мать мне платит деньги. Да будь я проклят, если позволю, чтобы компания рухнула из-за безумной прихоти. И ты должна помочь мне в этом. – Макс замолчал и откинулся на спинку кресла.

– Я и понятия не имела, что ты читаешь мои книги, – проговорила Алекс. Было заметно, что она польщена.

– Закончил читать, пока летел сюда на самолете. И не жалею. Более того, я не мог оторваться, пока не дочитал до конца. Надеюсь, что она и дальше будет хорошо продаваться. – Макс протянул ей чашку, чтобы она налила еще чаю. – Ты послала хоть один экземпляр матери?

– Ты что, шутишь? Ты же знаешь ее принцип: женщинам мозги ни к чему, им нужна только красота, поскольку она обладает большей властью, чем что-либо другое. Именно красота женщины способна заставить мужчин добыть все необходимое.

– Но у самой Евы незаурядный ум.

– Который она старательно скрывает от других.

– Потому что обладает еще одним даром, который заставляет мужчин напрягать свои извилины. Она умеет разжечь в них вожделение.

– Что мне противно, – заметила Алекс. – Все, чем занимается мать, вызывает у меня отвращение. Она делает все, чтобы разукрасить фасад, за которым может скрываться пустота. Сейчас она, наверное, и в самом деле не в себе – ведь Крис значил для нее так много. Он был ее собственностью. Если бы она по-настоящему любила его, то дала бы ему возможность заниматься тем, что ему нравится. Но она не способна любить никого, кроме себя.

– Разве я не понимаю, о чем прошу тебя? Хорошо понимаю. – Макс помолчал. – Но Крис ни секунды не стал бы колебаться, если бы тебе потребовалась помощь. И уж коли ты всячески старалась защитить его от влияния матери, пока он был жив, то какого же черта ты отказываешься помочь ему сейчас, когда он, бедняга, не в силах ничего сделать! Я ведь не прошу приносить себя в жертву. Просто попробуй помочь мне выбраться из мышеловки. Неужто это так трудно?

– В такую минуту – да…

Он испытующе оглядел ее из-под тяжелых век:

– Что-то произошло, да? Ты появилась с таким лихорадочным румянцем. У тебя какие-то перемены?

– Мне только что сообщили, что комиссия выдвигает меня на премию Ревесби.

– Твою книгу?

– Да. «Исследование в противопоставлениях». Если я получу премию, то стану профессором.

– Твоя мать, конечно, несколько удивится.

– Ей совершенно наплевать на все академические звания и все эти научные премии. Я добиваюсь всего для себя, а не для того, чтобы доказать ей, кто я есть.

– Лжешь, – заметил Макс холодно. – Все, что ты делаешь, только подтверждает обратное. Ты изо всех сил стараешься доказать, что отличаешься от нее. Заранее поздравляю, но не понимаю, почему одно мешает другому.

– Очень даже мешает. Сейчас я просто доктор филологических наук Александра Брент. Мое имя никак не связывается с Евой Черни, у которой было пять мужей и бесчисленное количество любовников. Наши миры находятся в разных галактиках. И я не хочу, чтобы они соприкасались.

Макс молчал. Ничего удивительного. Работа в университете требует респектабельности. Имя преподавателя, конечно же, не должно связываться со всякого рода светскими скандальными хрониками. В отличие от матери Алекс старается избежать внимания прессы. Они и во всем остальном являют полную противоположность друг другу. Одна – сказочно хороша собой, сексуально притягательна, ни на секунду не сомневается в своей власти над мужчинами и в том, что имеет право вертеть ими, как ей вздумается. Другая – только и мечтает о том, как бы укрыться от взгляда посторонних, страшно уязвима и неуверенна в себе.

«Моя религия – это красота, и в ней я играю роль жреца», – не раз повторяла Ева. И когда родился сын, она сразу принялась боготворить его на свой манер: «Посмотрите, какая у него бархатистая кожа… а глаза? Вы когда-нибудь видели такого очаровательного ребенка?» – восклицала она, обращаясь то к одному, то к другому, забывая о том, сколько раз уже задавала им этот же самый вопрос. «Он такой хорошенький, что я готова его съесть», – говорила она, кидаясь обнимать своего малыша, покрывая поцелуями его с ног до головы, пока он не начинал верещать и отбиваться.

«И она-таки «съела» его», – подумал Макс печально.

Однажды, улучив удобный момент, когда Ева находилась в отличном расположении духа, Макс спросил: «Почему ты так настроена против Алекс? Неужели только из-за того, что она недостаточно красива с твоей точки зрения? Но ведь она – глубокая натура, и с ней интересно разговаривать». – «Разве женщина создана для того, чтобы с ней разговаривали?» – отрезала Ева. «Но и это ей необходимо, чтобы…» Ева резко повернулась к нему: «Не стоит больше заговаривать со мной на эту тему. Это не твое дело. Пойми раз и навсегда, Макс…» – «Хорошо, как скажешь», – миролюбиво согласился он. Но не перестал размышлять над тем, почему все сложилось именно таким образом.

Комната Евы на верхнем этаже виллы напоминала ему чем-то комнату Синей Бороды. И Ева не дала ему ключика от нее. Когда же Макс попытался разведать что-нибудь, что помогло бы найти объяснение, то обнаружил, насколько тщательно Ева замела следы. Он не смог найти никаких достоверных свидетельств ранее 1960 года, когда ей стал покровительствовать Генри Бейл. Бесконечные интервью, многословные статьи, небольшие подписи под фотографиями и пространные описания того, как она шла к вершине славы, – оказались вариациями на одну и ту же тему, тасованием одной и той же скудной колоды фактов. И нигде не говорилось ничего определенного о более раннем периоде ее жизни, куда уводила ниточка, связанная с Алекс. Как раз эта часть биографии оставалась самой таинственной, хотя у всех, кто брал у нее интервью, не возникало сомнений, что Ева вывернула ради них всю подноготную.