Сволочь ты, Дронов!

Когда ехали обратно в полупустом автобусе, Жанка, долго думая о чем-то, вдруг повернулась к подруге и сказала:

— Знаешь, я сейчас вот что подумала. Ночь на дворе. Вот выйдем мы с тобой из автобуса, а за углом нас ждут бандиты. Ну, с меня, естественно, в первую очередь сережки снимут и цепочку. Костюм тоже заберут — такие шмотки на дороге не валяются. А у меня ж под костюмом — ни фигушечки, один только лифчик. Тебе-то хорошо, с тебя и снимать нечего. А я тогда у тебя заберу свою блузку — она длинная, хоть немножко задницу прикроет. Так и добегу. А тебе уж, извини, придется в одних джинсах топать. И в лифчике.

— Иди ты, пророчица! — фыркнула Алька. — Кому мы нужны? Кто там нас ждать-то будет?!

Вышли на остановке и пошли вверх по улице. А вокруг — такая тишина, такая благодать! Ни запоздалого прохожего, ни собаки какой затерявшейся. Ночь, фонари над дорогой, да время от времени проскакивающие на полной скорости автомобили. Жанкин дом был первым от остановки. Махнув рукой на прощание, она свернула с тротуара во двор и скрылась в темноте. А Альке предстояло преодолеть еще метров восемьдесят. Вокруг по-прежнему никого не было, и она шла себе спокойно, ничего и никого не опасаясь.

Вдруг на полпути от дома, стоявшего торцом к дороге, отделилась мощная фигура и зашагала семимильными шагами вслед за Алькой. Алька была девчонкой неробкого десятка, вернее, никогда не была паникершей. Вот и сейчас решила, что кто-то, как и она, просто спешит домой. Однако откуда-то из глубин подсознания всплыло Жанкино пророчество, что, мол, встретят их сегодня бандиты и ограбят. Жанке-то хорошо, уже, небось, по лестнице в подъезде поднимается и никто ее грабить не собирается. А что ожидает Альку?

Да полноте, сама себя одернула она. Кто на нее позарится? Кому она нужна? Да и снять-то с нее нечего: кому придет в голову грабить такую простушку? Нет, наверняка человек просто спешит домой. Однако как-то подозрительно им вдруг оказалось по пути! И на всякий случай Алька прибавила шагу.

Однако, несмотря на это незнакомец приближался. Да и не мудрено: Алька-то, образно говоря, росточком метр с кепкой, полтора — в прыжке, а незнакомец только издалека показался безобидным. Чем ближе он подбирался к Альке, тем огромнее казался. Да, собственно, и не казался, а на самом деле был огромным — под два метра ростом, ноги, как у циркуля — Алька шаг шагнет, к цели на полметра приблизится, а этот амбал за один шаг, кажется, метра два преодолеет.

Страшно пока еще не было, ведь с Альки по-прежнему ровным счетом нечего было снимать. Ну разве кто-нибудь, кроме самой Альки, позарится на Жанкину блузку? Это для нее она казалась сокровищем, а на самом-то деле — так себе, очень даже стандартная блузочка, совсем и недорогая по понятиям нормального человека. И вообще, зачем такому огромному мужику маленькая полупрозрачная блузочка? Глупости какие, она ему на фиг не нужна. Тогда чего же ей бояться?

И вдруг Альке поплохело: да ведь в том-то и дело, в том-то и беда, что даром ему Жанкина блузка не нужна, не собирается он ее грабить! Но и мимо проходить тоже не собирается — вон, уже вслед за Алькой свернул к дому. Нет, не блузка ему нужна! Тут дела пострашнее Жанкиных пророчеств назревают!

И Алька побежала. Бегом в подъезд, как в норку. Сердце грела последняя надежда — а вдруг он не пойдет за нею? Вдруг ему в другое парадное? Конечно, очень уж стремительно он за нею направляется, но мало ли, ведь бывают совпадения? Но нет, ее мечта, ее надежда оказалась напрасной — громила вслед за нею ворвался в подъезд…

Дом старый, без лифта. И впервые в жизни Алька пожалела, что живет не на первом этаже. Бедолага семенила, перебирала маленькими ножками бессчетные ступеньки. Амбал же с легкостью шагал через две ступеньки сразу. Алька без конца оглядывалась, все еще надеясь на чудо. Все ждала, что он остановится на площадке второго, третьего этажа и постучится в чью-то дверь. Так хотелось надеяться, что это чей-то запоздалый гость. Но нет, и третий этаж громила проскочил одним махом, не задерживаясь…

Алька набегу нашарила ключ в кармане. Однако для того, чтобы его вытащить, нужно было остановиться и несколько драгоценных мгновений потратить на то, чтобы влезть в тесный карман джинсов. Но ведь у нее не было этих драгоценных мгновений!!! Ведь преследователь уже вслед за нею забежал на площадку четвертого этажа! Может, позвонить? Колотить в двери? Но мать наверняка уже спит. Пока проснется, пока дошаркает, сонная, до двери — от Альки, поди, уже и следа не останется. Нет, была не была, нужно доставать ключ…

Алька застыла у двери — рука застряла в кармане, вернее, ключи зацепились за подкладку и никак не желали вытаскиваться наружу. Вот он, страшный миг — преследователь сделал еще один, последний шаг. Алька зажмурилась…

В его огромной лапе что-то зазвенело. Алька даже не поняла, что это связка ключей — так и стояла, зажмурившись. Громила же выбрал из связки нужный ключ и открыл им соседнюю с Алькиной дверь.

Только услышав хлопок закрывшейся за ним двери, Алька открыла глаза. Грудь ее, сама по себе небольшая, но уже довольно соблазнительная для пятнадцатилетней хрупкой девочки, вздымалась часто-часто от быстрого бега. На площадке никого не было, лишь легкий горьковатый запах одеколона напоминал о том, что здесь только что был мужчина. Алька в растерянности хлопала глазами. И только через несколько секунд сообразила: да это же был ее новый сосед! Правда, она его еще ни разу не видела, знала в лицо только жену и старшую дочку. А от страха совершенно забыла, что в их подъезде поселились новые люди. Впрочем, на мужа соседки он не был похож, слишком молод. Скорее всего, его младший брат, или еще какой родственник. Какая, в сущности, разница? Главное, что не бандит. Но, поняв, что паника ее оказалась напрасной, Алька почему-то не успокоилась, а дико разозлилась: какая же сволочь, ведь видел, как девчонка испугалась, ну можно же было сказать что-то, успокоить. Даже нет — лучшим успокоением для нее было бы то, что он перестал бежать за нею. Ну ведь в самом деле — чего бежать? Ведь уже и так опоздал, ну придет двумя минутами позже — большая разница! Гад, ну какой же гад! Ключи, наконец, отцепились от кармана, Алька достала их и попыталась открыть дверь. От злости ли, от неровного ли дыхания, но ключ даже не вставлялся в замочную скважину. Только через бесконечно долгую минуту, когда Алька немножечко успокоилась, капризный замок поддался и дверь приветливо скрипнула.

В машине почему-то было ужасно холодно. Или просто Альку знобило на нервной почве? Несмотря на теплый апрель, она включила обогрев.

Алька не стала дожидаться окончания концерта. Да и зачем? Это же сборник, а в сборнике вовсе не обязательно выходить под занавес на сцену. Отбарабанила положенные две песни, спела одну на бис — и до свидания. Впрочем, после нее выступал только Молдаков, старый хрыч, он всегда закрывает все концерты. Едва ли не каждый год устраивает 'прощальные' чесы по стране, а через пару месяцев после их окончания возвращается 'в строй'. Якобы по многочисленным просьбам трудящихся. Ну как же человек не понимает, что со сцены нужно уходить тогда, когда находишься на пике славы?! Нельзя так измываться над собственным именем, заработанным, образно говоря, потом и кровью, нельзя! Это же такое унижение, когда зритель просто терпит тебя, как неизбежное зло! Да еще в случае с конкретно Молдаковым. Он раз и навсегда, еще смолоду, запомнил, что закрывает концерт самый знаменитый, самый востребованный артист. И застолбил себе это место, кажется, на века. И словно не замечает, что на его выступлениях публика потихонечку покидает зрительный зал, устремляясь в раздевалку, дабы после концерта не толкаться в очереди. 'Старый ты дурак, Молдаков!'

Алька поежилась. В машине уже стало теплее, но ее все еще знобило. 'Какой же ты придурок, Молдаков!' Впрочем, до Молдакова ей не было ровным счетом никакого дела. Да и сам по себе мужик-то он был довольно неплохой, незлобивый, вот только никак не мог оставить сцену. То ли таким образом проявлял жадность к деньгам, то ли дурная привычка, то ли просто заняться мужику было нечем на старости лет. Обычно Алька попросту не обращала на него внимания: ну Молдаков, ну закрывает концерт — и хрен с ним, старым хреном! Но сегодня зациклилась на нем, никак не могла переключить мысли в другое русло. Словно бы мозг, опасаясь перегрузки, таким образом включил в работу предохранитель. Потому что злость на Молдакова при всем желании не могла бы привести Альку к серьезным последствиям, к хоть сколько-нибудь заметному нервному срыву. А вот мысли об увиденном… Нет, какой же все-таки Молдаков придурок!