Всем глупышкам посвящается (СИ)

Мысли такого рода занимали почти каждый мой день и помогали мне убить время в ожидании мужа. Но в тот день он опаздывал, а такого я не припомню. Вернее, конечно, я не знала точного времени, когда он вернется, но раньше он не позволял себе прийти позже захода солнца. Не испытывая к Джеку каких-либо сильных чувств, я все же достаточно сильно волновалась за него. Помню, как начался дождь, это было уже в достаточно темное время суток, и я зажгла свечи. Успело сгореть две высокие свечки к тому времени, когда входная дверь дома с мерзким скрипом отворилась. Я оставила дверь в свою комнату открытой, чтобы видеть, когда Джек вернется. Несмотря на позднее время, сон не шел. Ветер усиливался, и каждая дощечка в доме отзванивала ему тягучим свистом. Было жарко, но я предпочла жару рою комаров. Но вот сильный сквозняк залетел в комнату, приподняв легкое летнее одеяло. Дверь тут же закрылась, из темной части дома донеслись глухие шаги. Я села на кровать, пристально уставившись на проход между комнатами. Мне хотелось, чтобы сегодня он зашел ко мне.

Джек показался не сразу. Он мялся, останавливался, громко дышал. Я уже увидела его силуэт, а Джек все еще стоял в нерешительности. Последние два шага и он в моей комнате: уставший, напуганный, как всегда растерянно глядит по сторонам. На нем не было пиджака, зато он был чисто выбрит, поглажен, от него пахло любимым одеколоном – я подарила. Джек ласково улыбнулся мне и аккуратно присел на край кровати. Что-то не так было с ним сегодня, глаза бегали по комнате, он сторонился меня, а когда наконец мы соприкасались взглядами, он чуть не плакал. Грусть читалась в каждом его движении.

-Привет, - я подумала, что будет легче, если я первая заговорю.

-Здравствуй, - он ответил не сразу, все зажимаясь. Тогда я села чуть ближе и поднесла к нам свечу: хотела лучше разглядеть его лицо.

Помню это первую морщинку на его лбу. Ему было за тридцать, но на его детском лице это была самая первая и единственная морщинка. Она глубоко разрезала его лоб пополам, отчего он вдруг стал страшно стар и печален в таком тусклом освещении. Джек повернулся ко мне и шепнул на ухо:

-Прости меня.

От чего-то, вдруг мое сердце сжалось, а лицо стало куда более хмурым и испуганным, чем его. Я еще не знала, что именно он собирался мне сказать, но воспоминания прошлого навалились на меня. Это чувство, это отвратное чувство бессилия, злости, обиды, чувство подавленности, что хоронишь в душе, снова дало мне пощечину.

-Скажи, что это не то, о чем я сейчас думаю, - только и вышло выдавить из себя.

Не знаю, бывало ли у вас такое. Вот смотришь на мужчину и вдруг как по волшебству замечаешь все эти детали: помятый вид, вину в глазах, растрепанность, примесь легких духов, идущих в разрез его одеколону, - все неожиданно приобретает форму. Он не ответил мне, опустил глаза и взял за руку. Я не могла быть уверенна, и до последнего хотелось, чтобы он меня переубедил, поэтому спросила резко, чтобы самой не слышать:

-Ты был с девушкой? Спал с ней?

Одна горькая слеза покатилась по щеке, он всхлипнул, сдерживался, а через секунду прижал меня к себе и бесстыдно рыдал на моих коленях. В тот момент, когда, кажется, успокаивать нужно было меня, в большей заботе нуждался именно Джек. Когда его рыжая голова легла мне на ноги, я вдруг поймала себя на чувстве жалости. Я никогда не любила этого парня, который горячо плакал и молил простить его за измену. Ведь и измены не было. Потому что и у нас с ним по-настоящему никогда ничего не было. Мне не было так же больно, как в первый раз, но так же, как в первый раз мне было обидно. А еще было чувство разочарования, не от предательства, а от обмана. Я подумала тогда, что, видимо, чего-то поистине долгосрочного на всей Земле не существует, и никогда не существовало. А еще я тогда поняла, почему Адам и Ева должны были быть одни: потому что рай возможен лишь тогда, когда их только двое, потому что если больше – рай невозможен, это уже социум.

Мне очень хотелось успокоить его, поддержать. Казалось, он вот-вот умрет от горя, будто в самом деле кто-нибудь умер.

-Ты наконец оценил, - с улыбкой протянула ему утреннюю записку.

Джек немного успокоился и сел прямо передо мной. Вытер слезы. Он просто обнял меня, я снова заметила его трясущиеся руки, они медленно гладили по спине. Дыхание еще было сбитым. Нужно было снять с него одежду и отнести в его комнату. Когда я вернулась, в моей комнате на кровати сидел совсем спокойный Джек, скрестив ноги по-турецки и положив руки на колени. Он теперь смело смотрел мне в глаза. Думаю, он ждал, что я отправлю его вон, накричу, заплачу. Никогда не забуду, как, подползая ко мне, Джек впервые повысил голос:

-Я ненавижу это твое спокойствие! Ты словно кукла, от которой не ждешь ни радости, ни грусти. Тебе не больно, не плохо, тебе никак! Словно, чтобы ты почувствовала ко мне хоть долю эмоции, мир должен перевернуться! Ненавижу!

Его губы содрогнулись. Он заставил меня чувствовать себя так равнодушно и гордо, как это только было возможно в тот момент.

-Ну, я вижу, с чувствами ты уже нашел. Вот и беги к ней, а меня оставь в покое. Я давала тебе шанс – не получилось, можешь проваливать.

Таким подавленным Джек еще не был. Мне больше не было его жаль. Он оказался таким же, как и все. В ту ночь померкли все его достоинства, я была рада, что сделала ему больно своими словами. Заснула, надеясь, что отомстила ему. Как будто этому Джеку было за что мстить, как будто я его когда-то любила.

На следующее утро я проснулась в его объятиях, а на тумбочке не было завтрака. Первым делом я вышла на улицу. Несколько веток повалилось от вчерашнего ветра, наконец-то было прохладно. Сонный Джек тут же вышел со мной на крыльцо. Первый раз, когда мы встретили утро вдвоем в этом доме, первый раз, когда меня не встретила утренняя записка. Как это обычно бывает, утро сгладило шероховатости ночи, будто ничего и не было.

-Я сегодня уеду.

Джек молча подошел и встал со мной на одном уровне. Мы вместе посмотрели на утро и знакомый летний лес впереди. Ветер раздувал его золотистые волосы. Такой спокойный и уверенный. Я посмотрела на его личико, чтобы еще раз убедиться, что готова уезжать. Тяжело расставаться, когда есть привычка, а к Джеку невозможно не привыкнуть сразу же, с первой минуты. И все же, чувство гордости опять повело меня за собой. Возможно, это просто хороший повод, чтобы уйти, но тогда я была убеждена, что то гордость в чистом виде. Помню, как быстро собрала свои вещи и поспешила покинуть гнездышко, которое так и не стало нашим.

-Если ты уйдешь, - резко начал он, - я не знаю, сколько продержусь.

-Выдержишь, - отвечала с улыбкой, - я же выдержала.

Джек все время держал меня за руку, то немного отпуская, но вновь дергая с силой к себе. На моем последнем шаге он просто захватил меня полностью в свои объятия и не хотел отпускать. Это чувство мне знакомо. Я дала ему держать себя рядом, крепко – так , как сама хотела держать и не могла когда-то.

-Куда же ты пойдешь, милая? Куда вернешься? Ты ведь одна-одинешенька в целом мире, ты как я.

-Еще не знаю. Думаю, справлюсь. А ты лучше найди себе лучшую.

-Лучше тебя нет.

-Это тебе сейчас так кажется…

-Я без тебя не смогу.

-Вы все так говорите. Сможешь… Только пусть она галстуки завязывать сможет.

Джек сегодня не плакал. Ни одна слезинка не коснулась его щек – они все огромным морем сошлись в его голубых глазах. Настоящий океан, не иначе.

-Ты такой красивый у меня, - прошептала ему на ушко.

Он сжал меня так сильно, как было сильно его желание все оставить, меня оставить. Вот так бы замереть навсегда.

-Милая… Хорошая моя… Как жалко, что я не умер раньше, тогда, когда был на пике счастья. Зачем же ты оставляешь меня умирать в горе.

Я не выдержала. Он говорил моими мыслями, слово в слово. Уже из моих глаз рекой лились слезы.

-Там, - дрожащим голосом продолжил Джек, - я положил тебе немного денег. Если нужно что будет – звони всегда. Я не сменю номер, буду твой звонок дожидаться.