Любовь с последнего взгляда

Слушай лес, сказал он, слушай. Я сидела на пледе, прислонившись к машине, я притихла, я знала, что должна затаиться, «слушай лес» — вовсе не значит, что я могу сказать «слушаю, ничего не слышу, но слушаю, мне хочется спать, я не люблю лес». Нет, нет, я сидела и слушала лес, я закрыла глаза, типа, вот, я слушаю лес. Может быть, шелестели листья, может быть, потрескивали ветки, вероятно, ухала сова, в три часа она не могла этого не делать, это ее работа, возможно, она пожирала отвратительную мышь, но я ничего этого не слышала. Я тихо сидела и прилагала нечеловеческие усилия, чтоб не заснуть. Как-то раз я заснула, и мне бы не хотелось, чтобы такое случилось снова.

Ты заснула, сказал он в тот раз. Когда я закрыла глаза, была ночь, когда я их открыла — стоял день. Я не могла сказать, что я не заснула. Зачем ты ездишь на охоту, если тебя это не радует? Меня это радует, сказала я, очень радует, просто я не выспалась или было слишком тихо, сказала я. В лесу никогда не бывает тихо, сказал он, лес живет, у него есть своя жизнь, нужно любить лес, чтобы уметь правильно слышать его, бывают такие люди, которые просто не любят лес. Я люблю лес, сказала я быстро, я всегда чувствовала беспокойство, когда мы анализировали мои неправильные поступки. Хочешь, мы вернемся домой? Нет, сказала я, нет, нет, зачем, сейчас день, пойдем… Мы поднялись, я имею в виду то утро, когда я заснула в лесу, залезли на дерево и стали ждать кабанов, и стали ждать кабанов, и стали ждать… Или мне только казалось, что мы ждем именно их? Они не пришли, а они должны были там быть, мы знали, что они там копались и искали желуди. Видимо, мы сидели на дубе, я имею в виду то утро, когда я заснула в лесу, желуди растут на дубе. У него в руках была двустволка, дорогое и беспощадное ружье. Если бы кабаны пришли, у них не было бы ни малейшего шанса. Одного бы он убил, мы положили бы его на крышу машины, на багажник, маленькие кабаньи глазки остались бы открытыми. Доехали бы до охотничьего домика, там были бы и другие охотники, один сдирал бы шкуру с животных, другие бы курили, пили и смотрели. Кто-нибудь из них огромным ножом отрезал бы нашему кабану его кабанью голову, обтер с нее кровь и вручил охотнику-убийце. Потом, позже, он отвез бы ее на бальзамирование, голова, упакованная в окровавленный полиэтиленовый мешок, лежала бы в его рюкзаке. После того как мастер сделает свое дело, охотник осторожно положил бы голову на заднее сиденье машины, привез домой и с помощью здоровенных крюков прикрепил бы к стене в гостиной. И всякий раз, когда кто-нибудь заходил бы в гостиную, соседи или гости, охотник бы спрашивал: а я рассказывал вам, как выглядела наша встреча с этим поросенком?

Лучшие куски мяса тоже получает убийца. Остальное продавали другим охотникам по очень, очень низкой цене. Убийце достается и сырокопченая корейка. Сырокопченая корейка из кабаньего мяса — это лучшее, что можно положить в рот, конечно, если вас не смущает процесс превращения живого кабана в сырокопченое мясо. Некоторые, у кого в то время, пока он подносит ко рту корейку, перед глазами возникает образ зверя, стоящего внизу, под деревом, где сидит охотник, который целится в него с толстой ветки, эти некоторые имеют проблемы с употреблением в пищу сырокопченого мяса. Я отношусь как раз к этим некоторым. Да, я понимаю, что пытаюсь сформировать у вас представление обо мне как о чувствительной дамочке-аутсайдере, которая вынуждена сидеть на ветке. Вынуждена?

Мы несколько часов провели на том дереве, я имею в виду то утро, когда я заснула в лесу. Кабаны не пришли. Он пошел к машине за другим ружьем. Я ждала его, сидя на дереве. Он пригнулся. Прицелился. Бах, бах, бах, бах. Лес отзывался эхом, кричали перепуганные, встревоженные птицы. С веток падали сойки. Сойки красивые птицы, они кричат: крааа, краааа, перья у них темно-голубые, черные и индиго-синие. От этого они пестрые. Мы слезли с дерева. Я собрала мертвых птиц и сунула их ему в рюкзак. Мертвые птицы были несъедобными, и считать их трофеем тоже было нельзя, он убивал их просто для упражнения в стрельбе, а потом всегда умышленно выбрасывал в мусорный контейнер для стекла, или для бумаги, или для отходов из пластмассы. Он представлял себе, какими будут лица мусорщиков, когда среди пластмассовых бутылок от кока-колы они увидят сухие, серые, покрытые перьями мертвые тела маленьких птиц. Он всегда улыбался, когда такое приходило ему в голову. И я ему улыбалась, когда чувствовала, что он думает об этом. Мне было совершенно не нужно делать из мелких мертвых соек крупную тему.

Когда мы спустились с того большого дерева, а это было в тот день, когда я заснула на охоте, он мрачно посмотрел на меня, я чувствовала себя виноватой. Если бы я не заснула, если бы вовремя залезла на дерево, все было бы по-другому. Мы бы вернулись домой и искали бы на спине и на животе друг друга клещей. Клещи дышат через задний проход, если намазать им задницу растительным маслом, они задохнутся, и потом их легко вытащить пинцетом. Клещи вызывают у меня отвращение, просто не могу выразить словами, как я их ненавижу! Но если любишь охотника, приходится мазать клещам жопы. Если бы мне кто-нибудь посоветовал: эй, ты имеешь полное право сказать «я не поеду в лес», — я ни за что не сказала бы «я не поеду в лес».

Мне страшно нравилось, что он всегда знал, что хочет. И я не хотела отпускать его в лес одного. Боялась, что там, поджидая щетинистых кабанов и глядя через оптический прицел на певчих птиц, он начнет размышлять. Хм, моя любимая не любит лес! На что мне сдалась девчонка, которая не любит лес? Да на кой мне нужна жизнь рядом с женщиной, которая не любит мертвых певчих птиц! Для меня было совершенно немыслимо расстаться с охотником на кабанов! Остаться без убийцы певчих птиц означало бы остаться одинокой. Без мужчины, без партнера, без самца, без будущего отца моих детей. Не поехать в лес означало бы снова начать охоту. Ведь он попался мне во время далеко не первой охоты. И я уже порядком подустала. В мои двадцать семь снова становиться охотником, начинать все сначала? На что охотиться, за каким трофеем гнаться, где лучшие места для охоты, какое ружье повесить на плечо, что любить, чтобы очередная добыча навсегда полюбила тебя?

Этот любит охоту. Но охоту любят не все. Я с огромным трудом привыкала вставать в три часа ночи и таскать на плече ружье. А что если следующая добыча захочет со мной вместе ловить рыбу в морских волнах?

Я не переношу, не переношу, я ненавижу море! Ненавижу любое море. И спокойное, и покрытое зыбью, и штормящее. Ненавижу море в телевизоре, на киноэкране. Не люблю и то море черного цвета, которое смотрит на меня из промежутка между бортом судна и набережной. Ненавижу море! И рыбаков ненавижу! Я знала, что существуют мужчины, которые сидят дома, смотрят футбол, читают и слушают музыку. Такие мне нравились. Правда, думала я, такие, вероятно, пьют пиво. Пиво вызывало у меня отвращение. Но я должна была добыть себе самца! Охотник? Рыболов? Любитель пива? Поэтому я и выходила на охоту. Я себя не щадила. Что значит «не люблю рано вставать, не люблю лес, не люблю охоту»? Это могло быть только одним из периодов моей долгой жизни. Но если это продлится до конца моих дней, с годами я полюблю клещей, этих отвратительных, гадких тварей, а охотник останется со мной навсегда. Любовь — это возможность изменяться до тех пор, пока твой охотник наконец не погладит тебя по голой заднице и не скажет: молодец, это то, что нужно!

Если во время охоты мне удавалось бесшумно ступать по листьям и не ломать с треском ветки, то после того, как мы возвращались из леса, я получала в награду хуй. Это было прекрасное ощущение. Я была хорошей собакой и теперь получала кость. Как это — быть собакой? Тут нет особой философии, если ты кого-то любишь, ты собака, если не любишь, ты хозяин. Как перестать быть собакой и стать хозяином? Такого не бывает. Как быть хозяином и любить? Как быть собакой и не любить? Могут ли жить вместе два хозяина? А две собаки? Что бы это была за невероятная связь?! Оба несутся за палкой. А кто палку бросает? Сколько же странных вопросов! Но ведь кто-то должен бросать палку! Для связи нужны и хозяин, и собака. Так мне казалось до тех пор, пока я не сообразила, что мне не хочется бегать за палкой. И я не хотела быть хозяином. Мне захотелось выпрыгнуть из этой истории. История моей жизни — это история о попытке выпрыгнуть из истории.