Love of My Life. На всю жизнь

Люди отставляли в сторону недопитые бокалы с шерри, кофейные чашки и тарелки с бутербродами, вытирая руки накрахмаленными льняными салфетками Анжелы. Маурицио отправился наверх за Фабио. С изысканной учтивостью гости помогали друг другу надеть пальто и по натертому до блеска паркету прихожей направлялись к выходу, ненадолго задерживаясь перед зеркалом в вычурной золоченой раме, чтобы поправить выбившуюся прядь волос или смахнуть с плеч невидимые пылинки. Госпожа Макгир переместилась из кухни в гостиную, собираясь приняться за уборку.

Я же направилась в противоположную от входной двери сторону, закрылась в уборной, села на крышку унитаза и сжала голову руками, пытаясь хоть немного успокоиться. Сердце бешено колотилось в груди, руки дрожали. Мне казалось, что еще немного — и я упаду в обморок. В туалете было темно, прохладно и пахло освежителем воздуха с ароматом сирени. Схватив полотенце для рук, я прижала его к лицу. Оно было влажным.

В дверь постучали.

— Лив, с тобой все в порядке? — это был Марк. — Можно я зайду?

— Заходи.

Дверь открылась. Страх, написанный на лице Марка, был отражением моего собственного.

Его пальцы коснулись моей щеки.

— Господи, Лив…

— Я не поеду на кладбище, — прошептала я, съежившись на сиденье и обхватив себя руками. — Я этого просто не выдержу.

— Придется.

— Я не могу. Мне действительно страшно.

— Я знаю. Мне тоже.

Я посмотрела на Марка. Он выглядел бледным и осунувшимся.

— Хочешь выпить? — спросил он.

Я кивнула.

Марк достал из кармана маленькую плоскую фляжку и, отвинтив крышку, протянул ее мне.

— Пей сколько хочешь. Потом прополощешь рот. В шкафчике под раковиной есть зубной эликсир.

Я последовала его совету. Во фляжке оказалось виски. Я с удовольствием сделала несколько глотков. Марк тоже выпил. После этого мы оба прополоскали рот и дружно сплюнули в умывальник, словно двое детей, готовящихся ко сну.

— Ты специально держишь здесь зубной эликсир? — поинтересовалась я.

— Так, приготовил на всякий случай. Ты ведь никому не расскажешь?

Я улыбнулась.

Кроме зубного эликсира, среди стопок чистых полотенец Анжелы, рулонов туалетной бумаги и запасных баллонов с освежителем воздуха была спрятана также бутылка виски. Марк достал ее и снова наполнил фляжку.

— Вместе мы сможем это пережить, — сказал он, помогая мне встать. — И сегодня, и потом. Я буду помогать тебе, а ты — мне. Договорились?

Я вытерла рот и кивнула.

Глава 2

Когда я вышла из дома, щурясь от яркого утреннего света, то поняла, что не в состоянии даже посмотреть в сторону катафалка. Вместо этого я сосредоточилась на своих ногах, обутых в черные ботинки на высоких каблуках, на том, как они неуверенно переступают сначала по каменным ступенькам, а затем по тротуару, приближаясь к первому лимузину, в котором сидели самые близкие родственники Луки. Я села на заднее сиденье рядом с Анжелой, которая слегка подвинулась, освобождая место, и отвернулась от меня. Несмотря на то что она полностью сохраняла самообладание, я ощущала исходящие от нее ледяные волны бездонного черного горя. Перчатки не согревали руки, и я крепко сжала их между коленями.

Я не могла заставить себя посмотреть на гроб.

Поездка до кладбища казалась бесконечной, и всю дорогу я просидела, уставившись на собственные колени. Следующее, что я помню, — это промозглая, несмотря на электрические обогреватели, церковь и жуткие сдавленные мужские рыдания. Музыка эхом отражалась от высокого, украшенного витражами купола, сильно пахло пастилками от кашля, затхлостью и увядшими цветами. Хотя я по-прежнему не могла заставить себя взглянуть на гроб, я знала, что он там, где ему надлежит быть, — на катафалке посередине прохода, заваленный белыми лилиями, гвоздиками и розами. Я также знала, хотя и не могла в это поверить, что там, внутри, совсем один, отделенный от всех нас, лежит Лука. Наверное, ему там совсем темно, а может быть, сквозь щель между крышкой и гробом все-таки просачивается немного света. Я надеялась, что Луке там удобно, и его голова, как и положено, покоится на шелковой подушке.

Молитвы, надгробные речи и традиционные слова прощания, произносимые приглушенными голосами, сменяли друг друга, но я не хотела ничего этого слышать и предпочла погрузиться в собственные воспоминания о нашем отпуске прошлым летом. Я снова видела перед собой Луку. Вот он заснул на топчане возле бассейна. Его лицо повернуто ко мне. И я откладываю в сторону книгу, потому что мне доставляет удовольствие просто смотреть на него.

Панихида была традиционно торжественной. Я плохо воспринимала окружающее и потому не помню ни молитв, ни церковных гимнов, но уверена, что они прозвучали красиво. Безупречно причесанная Анжела в шляпке с вуалью и костюме от Шанель наверняка позаботилась об этом. Я сидела рядом с самым старшим братом Луки, Стефано, и на протяжении всей службы ощущала его теплое бедро. Стефано держал свой сборник церковных гимнов так, чтобы я тоже могла его видеть, хотя я была не в состоянии что-либо в нем прочитать, не говоря уже о том, чтобы подпевать.

Когда служба закончилась, Стефано встал и протиснулся мимо меня, чтобы присоединиться к остальным братьям. Вместе они подняли гроб и понесли его вверх по склону к приготовленной могиле. Никто не поддерживал меня, когда я, потупившись, шла следом за ними. Ощущение собственного влажного дыхания на лице было очень неприятным, но я все равно не поднимала головы.

Я не помню ни слова из того, что говорил священник у открытой могилы, но когда пришло время опускать гроб, он ласково обратился ко мне, подсказывая, что пора бросить в эту зияющую дыру розу, которую я держала в руке. И лишь после этого на меня вдруг волной накатило горе. Кажется, я не проронила ни звука. Я просто беспомощно стояла там в своих ботинках на высоких каблуках, новом пальто и с серебряными сережками в ушах, но внутри меня происходило нечто ужасное. Казалось, что чья-то жестокая рука с корнем вырывает все мои взлелеянные мечты и желания, оставляя глубокие, зияющие раны. Должно быть, эти душевные муки все-таки отразились на моем лице, потому что жена Стефано, Бриджет, которая стояла неподалеку с их младшей дочерью Эмилией на руках, что-то заметила и подтолкнула мужа локтем. Стефано подошел ко мне и нежно обнял, придерживая мою голову так, будто она была сделана из какого-то очень хрупкого и драгоценного материала. Закрыв глаза, я прильнула к нему, ощущая, как содрогается от рыданий его тело под плотной тканью пальто.

Когда все закончилось, люди стали постепенно расходиться. Невестки, племянники и племянницы, давние друзья семьи и сотрудники вереницей потянулись вниз по склону к машинам, которые стояли на парковке за церковью. У свежей могилы остались только самые близкие — четверо братьев, родители и я. Мы молча стояли, отбрасывая длинные тени под рано опустившимся к горизонту зимним солнцем. Карло первым развернулся и пошел прочь. За ним последовал Стефано, уводя за собой Фабио, а Марк прошептал мне на ухо:

— Они имеют право остаться с ним наедине.

Я согласно кивнула и позволила ему увести себя прочь, оставив Анжелу и Маурицио одних. Они стояли, не касаясь друг друга, и напоминали две кладбищенские скульптуры. Скорбящие родители у могилы своего блудного сына.

Примерно на полдороге вниз с холма Марк внезапно зарыдал — громко и безутешно, как ребенок. Для меня это стало последней каплей. А так как нам обоим совсем не хотелось, чтобы кто-то видел наши слезы, сопли и мою расплывшуюся тушь, мы инстинктивно свернули с главной дороги и оказались на небольшой боковой тропинке, которая вилась между деревьями, окружающими церковь. Именно на этой тропинке мы долго стояли, крепко взявшись за руки, и рыдали, ни от кого не таясь. А потом, когда наступил катарсис, принесший долгожданное облегчение, мы, не произнеся ни слова, поцеловались. Это был сладкий поцелуй, похожий на глоток воды для сгорающего от жажды в пустыне или воздуха для задыхающегося под водой. Это был поцелуй единственного человека на земле, который любил Луку так же, как любила его я.