Богинями мы были и остались

Представив, что меня ожидает, я решила все-таки пойти на уступки продюсеру. Раз уж ему так приспичило всю тягомотину с задатком и доплатой переложить на меня, так тому и быть. В конце концов, это тоже часть моей работы, просто я не люблю иметь дело с чужими деньгами и всегда стараюсь этого избежать. Но сейчас, видимо, не удастся.

— Хорошо, расписку напишу я, а потом хозяин квартир напишет такую же. Нужно будет найти нотариуса… Только учтите, это не входит в мои обязанности и…

— Мариночка, я все понимаю, — вскинулся Уклюйко и зашуршал купюрами.

Через десять минут я выходила из его дома, набитая деньгами.

На радостях я поймала частника, но все равно опоздала, особенно это было заметно по нервным физиономиям Андрея и Прохоренкова.

— Мариночка, ну где же вы ходите? — бросился ко мне старик, как только я появилась перед банком.

— Простите, извините, пойдемте, — затараторила я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Мы вошли, в предбаннике томился Трофимыч, который встретил меня с вымученной улыбкой на небритом лице.

— Душно здесь, — пожаловался он, ослабляя галстук, — я-то думал, что всего повидал, а вот к такому не привык.

К этому трудно привыкнуть, мысленно согласилась я. В банке царила угнетающая, больничная тишина. Мне приходилось бывать здесь часто, и, несмотря на это, я не могла приноровиться к здешней обстановке. Повсюду были черные зрачки камер, мрачные лица охранников напоминали похоронную процессию.

— Положите на стол металлические вещи, — скрипучим голосом отдал команду аппарат, и мы все вместе, не сговариваясь, попятились.

Черт, даже меня все еще раздражала эта процедура. Трофимыч, криво усмехаясь, первым прошел металлоискатель. За ним последовал Андрей, непривычно молчаливый сегодня.

— А где Дионисиус? — спохватилась я.

— Они уже внутри, деньги готовят, — отрапортовал Андрей.

Дионисиус, или попросту Дуня, и был тем бизнесменом, который приобретал коммуналку.

— Следующий, — проскрипел зуммер, и я, выложив на столик ключи и мобильный, прошла вперед.

Прохоренков смотрел на нас так, словно мы бросили его на поле боя.

— Яков Палыч, мы вас ждем, — напомнил Андрей, нервно переминаясь с ноги на ногу.

— Я не могу, — пропыхтел тот.

— Что такое? Почему? — заволновался добросердечный Александр Трофимович. — Может, сердце прихватило?

— Да нет, — хмуро откликнулся Прохоренков и сделал несмелый шаг мимо аппарата.

Тот сразу же запищал.

— Ключи выложили? — стараясь сохранить спокойный тон, поинтересовалась я, а когда Палыч кивнул, добавила: — И часы тоже?

— А сотовый? — вклинился Андрей.

— Откуда у него сотовый?! — накинулась я на коллегу.

Прохоренков между тем стоял в трех шагах от нас и робко улыбался. Ему было все нипочем, лишь бы КГБ не объявилось по его душу. Зуммер надрывался по-прежнему.

— В карманах посмотрите, — с непроницаемым лицом посоветовал охранник.

Прохоренков послушно засунул руки в карманы и покачал головой.

— Снимите пиджак, — начиная нервничать, приказал страж.

Прохоренков тяжело засопел, стаскивая пиджак, под которым обнаружился довольно теплый, вытянутый свитер.

— Не жарко вам, Яков Палыч? — усмехнулся Андрей.

— Нет, — огрызнулся тот и повернулся к охраннику: — Может, мне еще и разуться?

— Можно, — разрешил он.

— Штаны снимать не буду, — заявил старик, после того как стащил ботинки, а металлоискатель все продолжал пищать.

— И не надо, — хихикнул Андрей, — только стриптиза нам тут не хватало.

— Хватит, а, — попросила я коллегу, хотя сама разделяла его чувства. Париться здесь в ожидании этого чудака уже надоело, нервы у всех были на пределе. И это в день подписания договора! Ну почему именно со мной случается всегда нечто подобное? Почему этот Прохоренков не достался кому-то другому?

— Ладно, повернитесь-ка, — отдал приказ охранник и провел пару раз какой-то штуковиной вдоль и поперек старика. Штуковина тоже запищала.

Охранник развел руками.

— У нас договор, мы деньги пришли забирать и класть одновременно, — засуетился Андрей, испугавшись не на шутку. Я, признаться, была почти в отключке. Надо же, сделка прогорит только из-за того, что у старика где-то металл завалялся. Его самого на металлолом пора за такие шуточки! У него, может, пуля еще с Первой мировой в печенках застряла, а мы тут мучайся!

— Ладно, — сжалился охранник спустя несколько минут, в течение которых мы все стояли неподвижно и с постными лицами, — пойдемте, я провожу вас.

Дионисиус встретил нас без восторга, выразительно покосившись на часы. Я устала извиняться, поэтому промолчала. Достали паспорта, еще раз сверили документы, служащий пресным голосом прочитал договор. Вот сейчас еще съездим в департамент, и прощайте, Яков Палыч с КГБ, Трофимыч с буйными воспоминаниями, Дуня с кучей денег.

Десятки людей проходят сквозь мою жизнь, наследив, будто невоспитанные школьники. Мне остаются скомканные купюры и чужие запахи, чужие, безответные вопросы, чужие голоса, которые иногда будят меня среди ночи. Иногда моя хорошая память мне ни к чему.

…Последовал круг подписей, потом еще один. Дионисиус направился к сейфу. Наконец, когда мы вышли из банка, я закурила. Жадно затягиваясь, слушала, как шумят вокруг мужики.

— Ну что, теперь к нотариусу, — весело объявил Андрей, и мы дружной толпой двинулись к департаменту. Благо было недалеко.

— Мариночка, — позвал меня Прохоренков и шепотом спросил, когда я приблизилась: — А как вы думаете, они догадались, что у меня звенело?

Я во все глаза уставилась на старика. Тот бесхитростно ткнул себя в грудь кулаком и тихо-тихо сказал:

— Бронежилет. Я у своего бывшего соседа позаимствовал.

— О господи! Украли, что ли? Яков Павлович скромно потупился:

— Поносить взял. Знаете ведь, каково мне приходится…

А каково мне с этим доморощенным Штирлицем и Джеймсом Бондом в одном лице! Это же надо — бронежилет!

После удачного и насыщенного трудового дня я позволила себе расслабиться: залезла в ванну, рядом положила томик Франсуазы Саган, стакан сока и сигареты. Не знаю, сколько я так пролежала, когда раздался звонок телефона. Так поздно могла позвонить только мама, а с ней разговаривать не хотелось. Думать о том, что это уже Горька соскучился, я себе запретила. И так все было слишком хорошо сегодня утром, я боялась спугнуть эту нечаянную радость, боялась надеяться. Но все-таки вышла из ванной и, оставляя на кафеле мокрые следы, прошлепала в комнату, ожидая услышать любимый голос.

— Да?

— Марина Викторовна? Здравствуйте, это Анжела.

— Какая Анжела? — не стараясь скрыть разочарования, протянула я.

— Грушевская, дочь Виктора Владленовича.

Да-с, неспроста я все время забывала, как его зовут. С Грушевским вообще все было непросто. То он продает квартиру, то не продает. То согласен на все условия, то снова начинает торговаться. И что интересно, как только я даю ему понять, что окончательное решение за ним, этот старый зануда начинает доставать меня, названивая каждый день и требуя совета.

— Что вы хотели, Анжела? Неужели, ваш папа согласен наконец-то внести залог?

— Нет. — Девушка всхлипнула.

Мне было очень легко ее понять: папа-тиран никак не желал дать дочурке свободу, а с другой стороны квохчущая мамаша стремилась выдать ее замуж повыгоднее. Тут не то что всхлипнешь, тут впору навзрыд плакать.

— Успокойтесь, Анжела. Вашему папе просто требуется время, пусть подумает еще, все тщательно взвесит…

— Папа умер, Марина Викторовна.

— Мы обязательно что-нибудь придумаем, подберем подходящий вариант…

На том конце провода разрыдались, и до меня наконец дошел смысл Анжелиных слов.

— Господи, извини, пожалуйста, — от неожиданности я перешла на «ты», — Анжела, ты слышишь меня? Не плачь, я сейчас приеду. Прямо сейчас, немедленно.

— Не надо сейчас, — сквозь рыдания услышала я, — давайте завтра с утра поговорим.