Вверх по лестнице в Голливуд

Дагни явилась в половине одиннадцатого и села в кресло, не сказав ни слова. Между нами явно продолжалась холодная война, хотя накал ее часто менялся. Покончив с «хитами», я обратилась к гораздо более неприятному делу: попытке перетащить Шона Рейнса, звезду в «Пилоте-иностранце» и номинанта на звание лучшего актера, из Новой Зеландии в Сидней, а оттуда — в Лос-Анджелес. В полночь последнего дня, когда битва за «Оскар» пошла на убыль и можно было посылать бюллетени голосования, начали обнаруживаться все мыслимые недоработки и требования, всплывавшие в последний момент. Шон — настаивавший, чтобы его имя произносили как «Шин» [8], — своей несговорчивостью выделялся из сонма всех прославленных и несговорчивых персон. В настоящее время он находился в Новой Зеландии. Его пресс-секретарь позвонила Аллегре и сказала, что ему нужен частный самолет, чтобы попасть в Лос-Анджелес. Фил согласился на это лишь при условии, что Шон сначала отправится в Сидней и даст пресс-конференцию в поддержку австралийской премьеры фильма. Он полетит в Сидней коммерческим рейсом, первым классом, а когда выполнит там все свои обязательства, его доставят в Лос-Анджелес частным самолетом. Шон надулся, но в конце концов согласился, при условии, что у него будет возможность нормально отдохнуть во время долгого перелета.

Самолеты Аллегра поручила мне, и я, пользуясь инструкциями Дагни, как раз намеревалась нанять какой-нибудь. Я просматривала факс за факсом, изучая салоны, преобразованные в залы заседаний, спальни и небольшие шикарные апартаменты, пытаясь выбрать тот, где гарантированно удастся «нормально отдохнуть». К полудню вторника я выбрала самолет со спальным помещением и комнатой с полным комплектом аудио- и видеооборудования. Едва я переслала соответствующую информацию пресс-секретарю Шона, как тут же получила ответ, что тот единственный день, который Шон проведет в Сиднее, потребует кое-каких «дополнительных услуг», а потому остаток дня ушел на поиски «первоклассного повара, умеющего готовить блюда тосканской кухни», а также на заказ автомобиля с шофером. Меня поразило, что Аллегра все это одобрила, но Роберт объяснил, что речь идет о защите студийных вложений: если бы Шон держался с австралийскими репортерами обиженно и мрачно, остановка в Сиднее потеряла бы смысл.

Среда принесла проблему более экзотического свойства: пресс-секретарь Шона оповестила меня, что тот и не подумает явиться в аэропорт Веллингтона, не имея в руках настоящего билета. Три года назад, в Марракеше, он «приобрел горький опыт», когда его билет пропал. Электронный билет не годился, потому что Шон «не верил» в Интернет. Он признавал только билет, врученный ему лично, доставленный в далекую деревушку, где он в настоящее время охотится. Я нашла службу доставки, готовую провернуть это дельце, но теперь Аллегра хотела гарантии того, что Шон получит билет и будет в Сиднее и Лос-Анджелесе в назначенный срок. К несчастью, разница во времени и отсутствие сотовой связи в захолустье, где он сейчас был, означали, что мне не удастся подтвердить факт передачи билета.

Я сказала Дагни, что хочу выпить воды, и пробралась в конурку Роберта, где устроилась в углу так, чтобы меня никто больше не видел.

— Что это за выходки? — спросила я. — Какому взрослому человеку придет в голову так выпендриваться?

— Такому, который может себе это позволить, — ответил тот. — Который знает, что все вокруг будут плясать и кривляться, пока он не получит то, чего хочет.

— А эта его секретарша. Что за скотина! Сегодня она уже три раза звонила узнать, будет ли у него билет.

— Не бери в голову. И уж в любом случае не переживай лично.

— Как же мне не переживать? Они все орут на меня. Лично, — сказала я.

Роберт улыбнулся:

— Дело того не стоит. Когда посыльный в Новой Зеландии вручит Шону билет, секретарша позвонит ему и подробно распишет, как устроила все дело. Потому что, если подумать, Шон нанял именно ее, так что если он не получит желаемого, то первой с плеч полетит ее голова, а не твоя — скобки открываются, — а потому не важно, сколько она будет орать на тебя и говорить, что ты напортачишь, — скобки закрываются.

Я не выдержала и засмеялась, одновременно завидуя невозмутимости Роберта.

— Спасибо. По-моему, до меня дошло.

— Так он получил билет или нет? — мерзким голосом сказал Роберт, когда я уже выходила.

— А с вами я потом поговорю, — высокомерно ответила я.

— Вот так-то лучше.

За нашим столом Дагни занималась планированием лос-анджелесской премьеры «Любит мальчиков, любит девочек» — мероприятия, которое должно было состояться через два дня после вручения «Оскаров». Фильм был дебютом для Айван-Мелиссы Пелл, актрисы, переменившей, согласно официальной биографии, свое имя «в честь прадеда и прабабки». Под девятнадцатым номером в длинном списке инструкций, которые нам раздали для поддержки инженю, значилось: «Всегда называть мисс Пелл «Айван-Меллисой» и никогда — "Айван"». По-моему, это имя, как и ее фильмы, выдавало попытку транссексуального лавирования между полами; однако с учетом того, что в настоящее время я занималась безуспешным отслеживанием маорийского посыльного, затерявшегося в населенном антиподами буше, я, вероятно, была не лучшим экспертом по карьерным вопросам.

С другой стороны, Айван-Мелисса зарекомендовала себя весьма сообразительной американкой иностранного происхождения. Сначала она пустила слух, что «тайно» встречается с Бобом Метаченом, режиссером фильма; затем, хотя, по общему мнению, мальчиков и девочек любила ее героиня, она жеманно сообщила интервьюерам, что приглашение ее на пробу имело под собой некоторые основания, коренившиеся в реальных жизненных фактах. Айван-Мелисса Пелл была востребована масс-медиа быстрее, чем вы успели бы произнести «две девочки».

Дагни отвечала за аренду отелей и лимузинов, а также нанимала барменов. Правда, как и на большинстве премьер «Глориос», угощение не оплачивалось. Еда стоит денег, а кроме того, Уоксманы убедились, что чернил на их праздниках вырабатывается гораздо больше, когда гости пьют на пустой желудок.

Я забирала в приемной свой ленч у посыльного, когда увидела прикрытое фольгой китайское блюдо, от которого исходил потрясающий аромат.

— М-м-м, что это? — спросила я у секретарши.

— Грудинка, — ответила та. — По четвергам Глория готовит для Тони и Фила особую грудинку — это семейная традиция с тех пор, как у них прорезались зубы.

— А можно взглянуть? — поинтересовалась я. — Пахнет так вкусно, что я должна посмотреть. — Она кивнула, и я приподняла фольгу, под которой обнаружилось отличное жареное мясо. Подносом служило великолепное блюдо от «Ройал Далтон», похожее я видела, когда ходила с Эллен составлять список подарков к ее свадьбе. — Спасибо. А вы когда-нибудь это пробовали?

— Нет. Насколько я знаю, они ни с кем не делятся. Я слышала, что половинка Тони недожарена, а половинка Фила — наоборот. Вообще-то моя бабушка утверждает, что это невозможно.

— И она не пропустила ни одной недели? — спросила я, старательно прилаживая фольгу на место. Эта грудинка до странного заинтриговала меня.

— Если Глория не может приехать сама, грудинка едет отдельно в ее «ягуаре» — с шофером, конечно.

— Как мило со стороны грудинки, — заметила я, забирая свой сандвич.

Я пообедала. Затем в семнадцатый раз побеседовала с диспетчером новозеландской почтовой службы. Как только я положила трубку, телефон опять зазвонил. Звонивший резко бросил: «Аллегру! Быстро!» — и отключился. Обе помощницы Тони говорили с хамскими манерами своего шефа, когда звонили от его имени. Я не могла понять, была ли то имитация как самая искренняя форма лести, или им просто нравилось безнаказанно пакостничать. Едва я передала сообщение, Аллегра сгребла папки, газетные вырезки и видеопленки, схватила с моего стола только что заряженный аккумулятор для телефона и растворилась в направлении административного отдела.