Сердечные тайны

– Бесс, – осторожно спросил Джон. – Ты тоже посидишь?

– А ты хочешь, чтобы я осталась?

– Да. – Джон похлопал рукой по месту на скамейке рядом с ним.

– Бесс? – насторожился Картер. – Что это за Бесс?

– Бэнни – мужское имя. – Джон широко улыбнулся. – Мне больше нравится Бесс.

Теплая волна подкатила ей к сердцу, хотя она понимала, что он имеет в виду только ее имя. Картер – на правах брата – фыркнул:

– Хм… И Бэнни было неплохо.

Элизабет уселась на скамью:

– Мне тоже нравится это имя.

Ее рука коснулась руки Джона. Когда она в последний раз сидела с ним на скамье, она поцеловала его. А сейчас… Ей только показалось, что он приблизился к ней, или это, действительно, так? Джон слегка расставил ноги и коснулся ее бедра. Бэнни показалось, что в комнате вдруг стало невыносимо жарко.

Вернулся Кэд и со стуком поставил кружку на стол перед Джоном. Сидр выплеснулся через край.

– Надеюсь, никто не думает, что я собираюсь давать своей дочери другое имя на двадцать третьем году?

– Я и не прошу тебя об этом, папа.

Кэд недовольно пробурчал что-то и пошел обслуживать других клиентов.

– Ну, лейтенант, – Картер скрестил руки и наклонился вперед. – Ну, что ты думаешь насчет смотра?

– Хорошо прошел. Мне понравилось. – Он улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.

«Интересно, как выглядят его родители, если они произвели на свет такого красавца», – подумала Бесс.

Она взглянула на его огромную руку, которой он обхватил свою кружку.

– Как твоя рука?

Джон вытянул руку ладонью вверх. Между большим и указательным пальцем протянулась тонкая красная полоска. Он медленно сжал пальцы.

– Нормально. Но еще трудно заряжать мушкет. Все еще болит. Из-за этого я плохо стреляю.

Картер чуть не поперхнулся этим:

– Ты стреляешь хуже теперь?

Джон грустно кивнул головой:

– Да, хуже. А нам нужно все время тренироваться.

Руфус выпрямился:

– Тренироваться?

– Да.

А сейчас самая ответственная часть беседы. Он должен был сообщить им сведения не слишком много, не слишком мало, а ровно столько, чтобы достичь поставленной цели. Если он скажет им слишком мало, это не будет иметь никакого действия, если слишком много, это будет опасно. Годы работы научили его все делать в меру.

– Мы должны стрелять каждый день теперь. Приказ капитана. Ремонтировать крепость и стрелять. Это все, чем мы должны заниматься теперь.

Руфус и Картер переглянулись:

– Ремонтировать форт?

– Да. – Он заставил их подождать продолжения, пока сам пил теплый сладковатый сидр. – Он был весь разрушен. В нем нельзя было жить. Нам пришлось спать в палатках.

– Держу пари, это было не совсем удобно, – живо добавил Руфус.

– Да и холодно. Но сейчас он уже почти готов. Думаю, после Нового года мы переберемся туда.

– Ну, там вам будет намного лучше жить. – Картер дружелюбно улыбнулся ему.

Джон сделал еще глоток. Он ощутил во рту смесь яблока, алкоголя и специй.

– Мне нужно возвращаться.

– Так быстро? Я возьму тебе еще сидра. – Картер сделал знак Кэду.

– Нет, нет. Должен идти. – Джон повернулся к Бесс.

– До свидания, Бесс.

– Тебе действительно пора?

Он видел, что ей искренне жаль, что он уходит. Ее мягкие карие глаза изливали теплоту и нежность. Джон подумал о том, что она и не знает, когда увидит его снова, и тут же почувствовал свою вину перед ней – совершенно необычное для него ощущение. Он заставил себя подавить эту боль. Он не должен обращать внимания на те импульсы, которые посылает ему его тело: работа, прежде всего, а все остальное – второстепенно.

– У меня работа, – сказал он.

Бэнни расстелила шерстяное одеяло на охапке сена. Зимой, когда было слишком холодно в лесу, она всегда приходила именно сюда, чтобы поиграть на скрипке.

Конюшня, расположенная за «Дансинг Эле» была достаточно вместительной, в ней содержались лошади не только Джоунзов, но и случайных проезжих, тех, что останавливались переночевать. На чердаке держали значительный запас корма для скота, а толстые каменные стены не промерзали и в самые большие холода. Окнами служили маленькие отверстия, которые впускали немного света. Здесь пахло душистым сеном и лошадьми, было тепло и уютно.

Бэнни взяла футляр со скрипкой и села на одеяло. Она улизнула из таверны сразу же после того, как ушел Джон, так и не сумев объяснить отцу, зачем она привела в «Дансинг Эль» британского офицера. Его не убедили ее слова о том, что Джон был ее другом. Он сдвинул брови и потребовал объяснить, как она умудрилась взять себе в друзья красномундирника, пусть даже такого безобидного, как этот верзила-дурачок. Она пробормотала что-то насчет того, что увидела его на смотре и еще, что ей было очень жаль его. Ее отец отнесся к ее словам довольно недоверчиво, да и Бэнни догадалась, что ее чувства к Джону были далеки от дружеских и мало что имели общего с жалостью. Она почувствовала, что ей надо побыть одной и попытаться разобраться в самой себе. Так что при первой же возможности она выскользнула из таверны, захватив с собой скрипку.

Тоненький луч заходящего солнца струился через маленькое окошко, частички пыли парили в воздухе. Бэнни подышала на озябшие пальцы и открыла футляр.

– Бесс, это ты?

Она замерла.

– Джон?

– Где ты?

– Я на чердаке.

– Оставайся там. Я сам поднимусь наверх.

Его голова показалась в отверстии в полу в дальнем конце чердака. Он подтянулся на руках и залез наверх. Теперь она могла различить смутные очертания его фигуры, в неярком свете зимних сумерек. Если бы даже он не заговорил, она бы сразу узнала его – трудно было спутать его широкие плечи с чьими-нибудь еще.

– Что ты делаешь здесь? Я думала, что тебе нужно было возвращаться к своим.

Джон сел рядом с ней и закашлялся.

– Пыльно.

Он снял треуголку, и его красивые каштановые волосы рассыпались по плечам.

– Мне не нужно было возвращаться. Не хотел больше разговаривать с ними.

Полуприкрытые веки делали его взгляд мягким, слегка загадочным.

– Хотел поговорить с тобой одной.

– Да? О чем?

– Не хочу больше разговаривать. Я хочу…

– Да? – прошептала она.

– Слушать.

– Слушать? Что?

Осторожным прикосновением руки он поправил выбившийся локон у нее на виске.

– Ты не сыграешь мне снова, Бесс?

Если Джон и дальше будет так смотреть на нее, она сделает все, что он ее попросит.

– Конечно, сыграю.

Бэнни не знала точно, сколько она играла ему. Она только знала, что музыка рождалась с необыкновенной легкостью. Светлая, счастливая музыка, в которой не было ни нотки страха или тоски. Такая музыка могла звучать только для двоих. Каждый раз, когда она смотрела на него, он улыбался, слегка отбивая такт пальцами. И какая разница, если он иногда сбивался. Когда ее пальцы устали, скрипка издала последние звуки и воцарилась тишина. Бэнни села на одеяло рядом с Джоном.

– Спасибо, – сказал он.

– За что?

– За то, что ты подарила мне такую музыку.

– Это тебе спасибо за то, что позволил мне это сделать. Если честно, мне раньше никогда, ни для кого не хотелось играть.

– Никогда?

– Никогда.

Опять, опять в его глазах зажигалась искра. Любопытство? Настороженность? Напряжение? Трудно было сказать, что именно зажигалось и тут же погасало. На какую-то долю секунды в нем открылся незнакомый ей мужчина, каким он, наверное, был до того несчастного случая с лошадью, а может быть, оставался им и сейчас для человека, который смог бы заглянуть в него поглубже. И вдруг она почувствовала радость, что Джон не был все-таки тем незнакомым человеком. Потому что, тогда он не стал бы сидеть на чердаке конюшни и слушать, как взрослая женщина играет на скрипке. И он не стал бы смотреть на нее с таким восторгом и уважением.

Тот умный и решительный мужчина был бы занят тем, что разжигал бы страсти в женских сердцах, таких ранимых и чувствительных. У него не осталось бы времени на нее.