Считай звёзды (СИ)

Дилан не выходил. Надеюсь, ему лучше. Они с Лиллиан ругались больше часа, такое чувство, что под конец он просто обессилил, оттого оставался молчаливым, выслушивая мать. А та, она словно… Нарочно это делала. Выжимала его, добиваясь покорности.

Бред.

Поднимаю глаза на окно, со стороны которого на кухню проникает серый свет. Небо угрюмое. Но не ветер, терзающий стекло, привлекает мое внимание. Я слышу шум мотора, и первым делом считаю, что Дилан куда-то уезжал на ночь, поэтому подхожу к подоконнику, отодвинув в сторону прозрачные занавески.

Машина парня покоится на месте.

А у калитки паркуется другой автомобиль.

Я медленно соображаю, все шире распахивая веки от негодования:

— Нет… — шепчу, видя побитого Остина, выбирающегося из салона дорогой иномарки. Пальцами накрываю губы, качнув головой.

Пожалуйста, нет. Только не снова. Пусть уйдет.

Звонок в дверь. Не настырный. Короткий.

Сжимаю веки, ладонями накрыв лицо.

Уходи.

Звонок повторяется. И только страх перед тем, что на шум может спуститься О’Брайен, приводит меня в действие. Не хочу, чтобы ему вновь пришлось испытать эмоциональную вспышку, так что, хромая, спешу к двери, совершенно не зная, чего ожидать. Мне страшно. Но я вынуждена потерпеть. Иначе всё может обернуться куда плачевнее, в случае, если сюда спустится Дилан.

Звонок. Сжимаю ручку двери, стою в поисках сил, но на просьбу о помощи ничего не откликается. Остаюсь с пустой головой. Звонок. Выдыхаю, спрятав желание умчаться в комнату, и открываю дверь, не сразу подняв глаза на парня, который делает шаг назад, от порога, будто сам сомневался, что открою ему. Молчание затягивается, взгляд направляю в грудь русого, нервно переступающего с ноги на ногу:

— Привет, — то, как звучит его голос, способствует поднятию моей головы. С хмуростью изучаю лицо Остина, покрытое синяками. Он дергает пальцы своих рук, с настороженностью смотрит в ответ, успевая еще и озираться по сторонам. Голос прозвучал с надрывом. Он буквально вытолкал приветствие из своей сжимающейся глотки. Но в ответ остаюсь замкнутой:

— Что тебе нужно? — шепчу, стиснув пальцами дверную ручку.

Остин не изменяет своей несобранности, отчего голос продолжает скакать из-за разных тональностей, будто что-то встревает в его горле:

— Я зашел извиниться.

Не меняюсь в лице. С недоверием смотрю на парня. Внутри меня никакой ответной реакции. Я ничего не чувствую. Русый начинает активно стрелять взглядом за мою спину, с волнением спрашивая:

— Я могу пройти?

Сглатываю, прекрасно видя, в каком состоянии находится Остин, но меня более не тянет идти ему на уступки. Есть человек, моральное состояние которого тревожит меня сильнее, тем более, мною двигает обида и недоверие, так что собираюсь открыть рот, чтобы отказать бывшему другу, но внимание того уже приковано к кому-то другому.

— Нет.

Прикрываю веки, куснув губу. Грубый охрипший голос за моей спиной не предвещает ничего хорошего. Тяжелые шаги, но медленные. Оглядываюсь, с беспокойством изучив состояние Дилана. И мне даже не нужно делать акцент на каждом из его проявлений ужасного расположения духа. Достаточно отметить то, с какой частотой трясется его ладонь, пока он стучит костяшками своему бедру.

Уверена, Остин во второй раз ощущает недоумение, застав О’Брайена у меня дома, но сдерживает неуместные вопросы, невольно шагнув еще назад, когда Дилан останавливается сбоку от меня.

— Я только поговорить, — русый объясняет причину визита, настороженно следя за безразличным, но при этом полным негатива взглядом О’Брайена, который рычит:

— Проваливай.

— Всё в порядке, — в первую очередь хочу заставить Дилана верить, что дела обстоят нормально и ему не нужно присутствовать здесь, но получаю грубое:

— Ни хера, — не смотрит на меня. Режет взглядом лицо Остина. Так, надо скорее распрощаться с русым, чтобы избежать очередной драки. Довольно.

Сегодня мне не хватает напора для возможности перебивать людей, ведь Остин идет против своего страха, обратив напряженный взгляд на меня, и выдавливает:

— Я не хотел бить тебя. Извини, — тараторит, но у меня нет желания слушать:

— Остин, — поднимаю ладонь.

— Мне очень стыдно, — парень поглядывает на Дилана, боясь, что тот сейчас рванет к нему, пихнув с крыльца. Я сама слежу за тем, чтобы тихий, но пугающий молчанием парень не попытался проявить агрессию.

— Мне очень, — русый повторяет с давлением. — Очень стыдно.

Сдаюсь, опустив руку, и решаю сменить тактику: с отвержения на установление контакта:

— Я не должна была заикаться о твоем отце, — принимаю свою ошибку и хочу начать закрывать дверь.

— Он просит меня подать заявление, — останавливаюсь, в упор смотря на Остина, который мельком поглядывает на О’Брайена. — Я не стану этого делать.

Стою. Смотрю на него. Русый потирает вспотевшие ладони, моргая:

— Я знаю, это уже неуместно, но я хотел бы объясниться. Когда творю что-то ужасное, потом мне надо оправдаться…

— Я знаю, но не хочу слушать, — мы с ним давно знакомы, я знаю обо всех его заскоках, но не время для понимания этого типа. Предпринимаю попытку закрыть дверь, но Остин резким движением, по неаккуратности, сжимает ручку с той стороны, пихнув обратно на меня, из-за чего меня немного толкает назад, но парень делает это случайно, поэтому тут же тянет ко мне руку, дабы извиниться. А Дилан реагирует на подобное агрессивно, сделав шаг вперед, и толкнув моего бывшего друга в грудную клетку, заставив того тут же отступить. Понимаю, что О’Брайен продолжит наступление, так что кладу одну ладонь ему на плечо, желая в последний раз обратиться к Остину с просьбой об его уходе.

Но опять перебивают.

— В этом месяце отец принял решение об отключении матери от аппарата, — Остин — такой человек. Если он чувствует себя виноватым, он сделает всё, чтобы оправдаться.

— Я просто немного не в себе. Поэтому прости меня, я не хотел вымещать злость на тебе, — теперь ясно, чего он был сам не свой последнее время, но личные проблемы не дают ему разрешение на порчу жизни другим.

— Мне очень жаль, — признаюсь. Честно, жаль его мать. Ей не повезло связать свою жизнь с отцом Остина и родить ему сына, после чего долгое время сражаться с болезнью в полном одиночестве, без поддержки мужа. И вот теперь ее отключают. Мерзко пропускать подобные мысли, но, возможно, оно к лучшему. Ей больше не предстоит терпеть чертову жизнь под гнетом тирана.

Не хочу, но внутри меня происходит реакция. Реакция на глаза Остина, покрытые пеленой соленой жидкости.

— Я могу… — я знаю, что он спросит, поэтому сжимаю губы. — Обнять тебя? — да, верно. Он совсем не меняется. Если мы ссорились, если говорили о чем-то, что вызывало у нас грусть, мы обнимали друг друга. Дружеский жест, который необходим для успокоения Остина. Меня начинает ломать. С одной стороны, я полна злости на этого человека, с другой — тянет понять его. Мама говорила, чувство сострадания — одно из самых человечных качеств, и его надо хранить внутри себя, но именно по его вине происходят мои проблемы.

Я жалею Остина. Я прощаю Остина. Но больше не хочу видеть.

— Уходи, — Дилан подает голос. Отчетливо разбираю в тоне раздражение, поэтому качаю головой, начав закрывать дверь:

— Тебе пора идти.

— Извини меня, — Остин моргает, с частым глотанием отступает назад.

— И ты, — выдавливаю со вздохом. — Прости меня.

Парень стучит кулаком об кулак, явно не желает вот так уходить, но наличие Дилана толкает к отступлению, и Остин отворачивается, бросая через плечо:

— Пока, Райли.

Пока, Остин. Про себя. Тяну дверь, но притормаживаю, оставив щелочку, чтобы проводить русого парня хмурым взглядом. Он идет, скользнув ладонью по лицу.

Я не могу злиться, основываясь на тех же словах Агнесс. Кто знает, что творится в жизни каждого, кого я считаю ублюдком?

Закрываю дверь до щелчка и осознаю. Жирная точка поставлена. Нашей с Остином дружбе приходит конец. Бесповоротный. Пути расходятся. Больше меня не интересует этот человек.