Найти в себе силы

Ляля чувствовала его влажные поцелуи, язык, силившийся проникнуть в рот, тяжелое дыхание возбужденного самца. Осознав наконец, что на взаимность рассчитывать не приходится, Сява тряхнул ее за плечи:

— А ну смотри мне в лицо! Ну!

Ляля открыла глаза.

— Ты можешь упрямиться сколько угодно, только я по-любому получу то, что мне нужно. Поэтому, детка, мой тебе совет: расслабься и получай удовольствие.

Почему-то Лялю обрадовал звук голоса Сявы: может, еще не все потеряно и можно будет договориться. Но в голову лезла всякая ерунда. Разжав губы, она с трудом проговорила:

— Понимаешь, я не могу, уже поздно, и меня ждут родители. Они волнуются.

— Ничего, я недолго, — буркнул Сява. Быстро расстегнув молнию на Лялиных брючках и легко стянув их, он занялся поясом на собственных джинсах.

Ляля чувствовала, что не может пошевелиться. Ее тело сковал страх. Впервые она ощутила себя в шкуре кролика перед пастью удава. В голове бились лихорадочные мысли: «Нет! Не-е-ет!! Только не это! Что-то надо сказать… сделать… как-то остановить».

Сява начал стаскивать с нее трусики, и Ляля взмолилась:

— Я правда не могу! Нельзя со мной!

— Почему это? — на секунду притормозил Сява, подняв глаза.

«Надо сказать, что у меня СПИД, — сообразила Ляля, — или… или хотя бы сифилис. Надо… О Боже!». И, совершенно этого от себя не ожидая, она пролепетала:

— Потому что это… это у меня в первый раз. Я еще девушка.

Почему-то ей показалось, что это откровение Сяву остановит. Но тот только расхохотался:

— Кого ты лечишь? Знаем мы ваш «первый» раз. Все вы целки после десяти абортов. — Уже не церемонясь, Сява сорвал Лялины лифчик и трусики.

По щекам Ляли текли слезы. Она вскочила с постели, вырвалась из рук парня, умоляя оставить ее в покое. Тщетно. С таким же успехом можно было разговаривать с пустотой. Разгоряченный Сява притянул ее к себе. Не зная, что делать, Ляля хватала воздух свободной рукой за спиной, и внезапно ее пальцы нащупали горлышко бутылки.

Размахнувшись, она что было сил ударила своего мучителя по голове. Раздался глухой стук. Бутылка разбилась вдребезги, по всей комнате разлетелись осколки и брызги мартини. Сява завопил и упал на колени. Он судорожно хватался за голову, пытаясь закрыть широкую рану, из которой хлестала кровь. Ляля от ужаса забилась в угол. На крик сбежалась вся честная компания. Ляля даже не подумала о том, чтобы завернуться в какую-нибудь простыню, а матерная ругань и угрозы Сявиных приятелей окончательно ее парализовали.

Друзья вывели Сяву из спальни, в комнате остался один Кирилл, а Светка с перекошенным от страха лицом прижалась к стене, наблюдая за происходящим.

— Ты чего, сука, творишь? Попутала совсем? — Кирилл склонился над дрожащей и зареванной Лялей.

Она сидела перед ним на корточках, обхватив коленки руками. Худенькие плечи подергивались от рыданий. Ляля вытянула трясущуюся руку в сторону кровати и через всхлипы попыталась что-то объяснить. Но Кирилл был полон решимости отомстить за приятеля.

— Отвечай, я сказал! — почти зарычал он и с размаху ногой ударил Лялю по голове.

Она схватилась за лицо и прижала его к коленям. Света кинулась на подмогу, но, получив удар кулаком в нос, отлетела в сторону и ударилась головой о стену. Ее тело обмякло и медленно сползло на пол. В тот вечер Ляля подругу больше не видела.

— Ну, теперь никто мешаться не будет! Ща с тобой разберемся, — осклабился Кирилл. — Вот тебе, сука, за Сяву! Б… недотрога! Шлюха поганая! — Каждая фраза сопровождалась чувствительным ударом. Кирилл подтащил Лялю к кровати и уж тут дал волю своим бойцовским навыкам: бил кулаками, локтями, коленями. Натешась вдоволь, он сделал шаг в сторону, дабы полюбоваться делом рук своих. Хрупкое девичье тело покрывали кровоподтеки. Лицо было разбито, один глаз спрятался в гематоме, губа разорвана. На рыдания у Ляли сил не осталось, она только тихонько стонала. В голове шумело, казалось, будто стены и потолок комнаты превратились в тяжелый купол, придавивший ее. Ляля уже с трудом понимала, что происходит, накатило какое-то странное безразличие. Хуже, казалось, некуда: каждая клеточка тела болела, было безумно холодно.

Кирилл внимательно посмотрел на Лялю и, видимо, пришел к выводу, что и после «обработки» она выглядит очень даже ничего. Крякнув, расстегнул ремень и подтянул к себе девушку. Ляля как сквозь сон ощутила прикосновения чужих рук, после чего низ живота вдруг пронзила ужасная боль. Она успела понять, что произошло, и тут же потеряла сознание. После Ляля несколько раз приходила в себя: ее обступали какие-то безликие фигуры. От их присутствия становилось больно, но это уже не имело значения. В последний раз, проваливаясь куда-то в холодный мрак, она искренне понадеялась, что умирает.

Часть 2

Больница

Сознание обрывками возвращалось к Ляле. Она лежала на чем-то мягком, пахло лекарствами. В ушах стоял гул, сквозь который пробивались женские голоса. Сильно тошнило. Беспорядочные мысли стремительно сменяли друг друга, мешая ей вернуться к реальности. Попытки остановить поток фраз, образов, фрагментов, возникавших в голове, одна за другой терпели фиаско. Ляля по-прежнему ничего не понимала, но что-то ей подсказывало, что нужно лежать тихо. Постепенно мозаика начала складываться в стройную картину. Мутные образы, подобно засвеченным фотографиям, по очереди возникали из глубин памяти. Последние кадры заставили вспомнить о перенесенной боли. Ляля попыталась пошевелиться, и тут же боль из воспоминаний трансформировалась в боль реальную. Но именно она вернула сознанию некое подобие ясности.

«Неужели это никогда не кончится?.. Мамочка, забери меня отсюда… Что, если эти сволочи вернутся?.. Что же мне делать?» Впрочем, Ляля уже не боялась. Казалось, изнеможение и боль лишили ее возможности чувствовать страх. На всякий случай она решила глаза не открывать: подумают, что без сознания, — не тронут. Ляля повнимательнее прислушалась к разговору.

— На следующей неделе в детское переводят. Не хочется, — произнес чей-то низкий голос.

— А по мне, лучше детское, чем травма. Таких ужасов насмотришься, что по ночам кошмары снятся. И главное, больных поменьше. А здесь, посмотри, класть некуда. — Эта женщина явно была помладше первой, и ее-то Ляля и приняла поначалу за Свету.

Ляля пока не улавливала сути диалога. Слова звучали обособленно, не связываясь смыслом в цельные предложения.

— Танюш, так там у новенькой раствор глюкозы. Не забудь, ладно.

— У той, что недавно с избиениями поступила?

— Ой, Тань, если б только с избиениями! Господи, какое варварство, это ж надо такое с девочкой сделать! Ну не хочет тебя баба, чего лезь-то?

— И как только земля такого подонка носит…

— И не одного, похоже. Их несколько было.

— А где ее нашли?

— Женя сказал, за кольцевой, в районе Ленинградки. Так на обочине и бросили. Подружка «скорую» вызвала. Говорит, сама от этих извергов еле ноги унесла. Но она-то легко отделалась! А этой бедняжке по полной досталось.

— Петрович осмотрел уже?

— Осмотрел. Стандартный набор: сотрясение, ребра сломаны, множественные ушибы, по лицу хорошенько прошлись. А уж по-женски…

Сообразив наконец, что бить ее больше не будут, Ляля приоткрыла глаза и повернула голову. Сквозь мутную пелену она различила длинный, слабо освещенный коридор. Вдоль стен стояли кровати. В углу приткнулся столик, на нем горела лампочка сестринского поста. Неподалеку на диване сидели две женщины в белых халатах: действительно, одна пожилая, другая помоложе. Ляля попыталась повернуться на бок, но тут же об этом пожалела. Боль, до поры до времени притихшая, пронзила с новой силой. К тому же оказалось, что рядом стоит капельница, от которой к Лялиной руке тянется прозрачная трубка. Девушка безучастно наблюдала, как текут по ней капли раствора. Рука была покрыта синяками. И если бы только рука… Лялю знобило, она попыталась закутаться в одеяло. И обнаружила, что сердобольные сестры натянули на ее изуродованное тело больничную рубаху. Ляля вдруг словно увидела себя со стороны: бледную, избитую, распластанную на больничной койке. Ей захотелось закрыть глаза и никогда их больше не открывать. Но лежать так дальше было невозможно…