Девять месяцев из жизни

– Ты сволочь, ты меня не любишь и нашего ребенка не любишь!

С эмоциями явно что-то не в порядке, обычно я плачу не чаще, чем случается полугодовая распродажа в «Барнис». Интересно, связано ли это с гормонами? Наверняка.

– Нет, милая, – говорит он. – Я люблю тебя. Честное слово, клянусь тебе. Пожалуйста, пусти меня. Ну пожалуйста. Я не хочу, чтобы наша семья начиналась вот так. Мне очень жаль, что я такое сказал. Пожалуйста.

Он явно расстроен. Это хорошо. Так оно и должно быть. Я протягиваю руку и открываю дверь, и Эндрю весело смеется, глядя на меня голую, сидящую на полу с Зоей, пристроившейся на моей ноге.

– Не покажется ли неуместным мое заявление, что ты – самая знойная беременная женщина, которую я когда-либо видел?

Я делаю вид, что обдумываю ответ.

– Да, – говорю я. – Пожалуй, покажется. Я теперь мать твоего нерожденного дитяти. Мне не полагается быть знойной.

Он усаживается на пол рядом со мной и обнимает меня за плечи.

– Я люблю тебя, – говорит он, потом наклоняет голову и целует меня в живот. – И тебя тоже люблю.

Ну ладно. Не совсем то, о чем я мечтала, но, похоже, придется довольствоваться этим.

Да, я в курсе – не полагается никому рассказывать, что ты беременна, пока не пройдет три месяца. Я это в Сети вычитала, и, насколько я поняла, суть в том, что, если за это время выкинешь, не обязательно всем об этом знать, соответственно, тебе не придется вести болезненные разговоры со всеми, кому ты успела разболтать про свою беременность. Но, несмотря на то что мне все это кажется вполне логичным, я просто не представляю, сколько еще у меня хватить сил таиться. Прошло только четыре дня, а я уже на стенку лезу. Я должна кому-нибудь сказать. Пора испытать судьбу.

Так что, выйдя из душа, я тут же хватаю телефон и звоню Джули:

– Привет, это я. Как у тебя сегодня с обедом?

– На самом деле я собиралась встретиться с сестрой, но она звонила как раз пять минут назад и отменила встречу. Майя бегала босиком по палубе и посадила на ступни штук пятьдесят заноз, так что пришлось везти ее к педиатру.

– Супер. То есть, конечно, не супер, Майю, конечно, жалко, но супер, что ты свободна. Не хочешь встретиться где-нибудь часов в двенадцать?

– Конечно, хочу. Мне надо съездить в Беверли-Хиллз, купить заранее несколько подарков, так что можно встретиться в «Ранчо», как ты на это смотришь?

Фу. Терпеть не могу «Ранчо». Кормят там хорошо, но это настоящий рассадник богатых лос-анджелесских дамочек, которые не работают и всю жизнь проводят на Беверли-драйв на шоппинге или в парикмахерской. Как Джули.

– Хорошо, давай там. Увидимся.

Без двух минут двенадцать я подкатываю к швейцару и выхожу из машины. Джули сидит на улице за столиком на двоих, подтащив к себе из-за соседнего столика еще один стул для своих покупок.

– Привет, – говорю я и посылаю ей воздушный поцелуй. – Не знала, что ты придешь с друзьями.

– Очень смешно. К сожалению, здесь нет ничего моего. Иногда мне кажется, что у меня вся жизнь уходит на покупку подарков для других людей. – Я испытываю сильное искушение ляпнуть, что именно на покупку подарков у нее и уходит вся жизнь, но вовремя прикусываю язык. – У обеих сестер дни рождения детей в июле, в августе будет прием перед свадьбой, потом ребеночка обмываем, сестре Джона надо послать подарок, мы у нее жили в Нью-Йорке, а на той неделе мы приглашены на обед к боссу Джона, надо было купить подарок хозяйке.

Подарок хозяйке. Значит, полагается покупать подарок хозяйке? Может, и мне теперь надо ходить в гости с подарком хозяйке? Получается, всю свою сознательную жизнь я была грубым невоспитанным гостем? Ненавижу Джули. Ей всегда удается заставить меня чувствовать свою социальную неадекватность.

Я вспоминаю, что так и не посмотрела не ее живот. Перегибаюсь через стол и проверяю.

– Ух ты, – говорю я. – Какая ты у нас беременная. Джули расплывается улыбкой от уха до уха:

– Вот такая. Представляешь, какая я теперь огромная? Я практически уверена, что это мальчик. Мне все говорят, что я ношу мальчика.

Я пожимаю плечами, пытаясь представить себе Джули с мальчиком. Единственными мужчинами в ее жизни являются Джон и ее отец, ни один из которых не может быть серьезным источником Y-хромосом. Ее отец если не спит, то играет в гольф в своем загородном клубе, а для Джона самое приятное в жизни – это массаж лица Перль де Кавьяр в спа-салоне «Четыре времени года». Большие машины, грязные мотоциклы и герои «Звездных войн» в их систему ценностей не входят.

– Хорошо, – говорю я, – а разве ты не сможешь это узнать в ближайшее время?

Джули перестает улыбаться и надувает губы:

– Я тебе не говорила? Мы не будем узнавать. Джон хочет, чтобы это был сюрприз. Он говорит, что всегда представлял, как доктор вынимает ребеночка и кричит: Это мальчик! И он не хочет пропускать такой момент.

Чтобы не рассмеяться, приходится сдерживаться изо всех сил. Как она, наверное, мучается, что не может начать украшать детскую.

– Но ты же понимаешь, что это чушь, – говорю я. – Кто в наше время и в нашем возрасте не выясняет пол ребенка?

– Множество людей, – довольно агрессивно заявляет Джули. – Некоторым нравится старомодный стиль.

Я фыркаю:

– Ну, мы-то точно будем узнавать. Я хочу это знать в первую же секунду, как только будет можно.

Упс. Это совсем не то, что я собиралась сказать. У Джули поднимаются брови, и она подозрительно смотрит на меня.

– Я, наверное, чего-то не знаю? – спрашивает она. Я делаю глубокий вдох:

– Думаю, да. Поэтому я и хотела с тобой сегодня встретиться. Я беременна.

Джули так шустро вскакивает со стула, что стукается пузом об стол. Надеюсь, Джону-младшему не размозжили голову у меня на глазах. Впрочем, Джули не обращает на это никакого внимания. Она подскакивает ко мне и бросается обниматься. Какая она огромная. Наверное, это нехорошо, но приходится признать, что мне это неприятно.

– Боже мой, Лара! Боже мой! – вопит она. – Я так за тебя рада! Боже мой!

Она подпрыгивает вверх-вниз, как мячик, и на нас тут же начинают пялиться все посетители ресторана и прохожие. Отвратительно.

– Тише, Джули, пожалуйста. Никто еще не знает. Я тебе рассказала, потому что, кроме тебя, мне не с кем об этом поговорить, к тому же у меня больше нет подруг, которые хоть когда-нибудь были беременными.

– Хорошо, хорошо, – шепчет Джули, садясь обратно на свой стул. – Извини. Я так разволновалась. Это потрясающе. Мы будем как Дрю Берримор и Британи Мерфи в фильме «В машине с парнями». Там была такая милая сцена, где они стоят друг напротив друга и прикасаются животами, помнишь? Это было так трогательно.

Я бросаю на нее взгляд, ясно говорящий, что я не смотрю фильмов, которые называются «В машине с парнями», и в ближайшее время не собираюсь тискаться с ней животами. Она показывает мне язык:

– Какая ты зануда. Ну, и когда ты рожаешь?

– Не знаю. Я только четыре дня как определила это и к врачу в ближайшие пару недель не собираюсь. Где-то в марте.

– Так, давай посмотрим, сейчас у нас конец июня... – Она начинает считать на пальцах: – Июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель. Скорее всего, апрель, где-то в начале.

– Нет, – говорю я. – Не может быть апрель. Ты насчитала десять месяцев. По моим подсчетам получается март.

Джули одаривает меня сочувствующей улыбкой:

– Лара, дорогая, беременность длится не девять месяцев. Сорок недель. А это получается десять. Считать начинают с первого дня последних месячных, так что могу тебя поздравить – один месяц ты уже отходила.

Нет. Это нечестно. Если десять месяцев, то почему не говорят: десять месяцев? А фильм «Девять месяцев»?

Почему они его не назвали «Десять месяцев», если это десять месяцев? Получается, что все знают и молчат? Я чувствую, что готова заплакать. Это ужасно. Значит, отпуск будет всего пять месяцев? Стоило стараться!