Улица вечерних услад

, Лоб. Да?

Я не без гордости утвердительно кивнул.

– И что? Мне Лобов что-то говорил, но я плохо усвоила. И что? Правда, что эти молекулы водятся в человеке?

Я закусил нижнюю губу.

– Водятся, Вера. Водятся.

– Как это?

– Очень просто, Вера. В кошке водится блохи. Ты разве не знала? А в человеке – молекулы. Это так просто, Вера.

Вера брезгливо сморщила носик. И с опаской прикоснулась к своему загорелому телу.

– Извини, но мне иногда кажется, что твой папаша не слишком умен, – поделилась она со мной своими драгоценными мыслями. – Он не знает названия ни одного цветка. Ни разу не видел, как всходит солнце. И представляешь, даже не слышал, как в одной ракушке умещается целое море? И при этом своем невежестве он занимается какими-то блохами. Или, как их? Молекулами? Да? Которых даже не видно. А зачем заниматься тем, что не видно? Что даже никак не попробовать на вкус? Так, Костя? Мне не нравится то, чем занимается Лобов, – вздохнула она. – Но приходится с этим мириться.

– Зато ты ему нравишься, Вера.

– Еще бы? – уж в этом она ни сколечки не сомневалась. И не понимала, что возможно иное.

Странно… Я, действительно, не соглашался с философией Веры. Я иронизировал над ней при любом удобном случае. И по мере возможности – сопротивлялся. Но с каждым днем я почему-то все больше понимал отца.

Вера… Маленький верткий зверек. Она была частью природы. Она не противостояла ей, как все мы. Она сливалась с ней. Соглашалась со всеми ее капризами и ошибками. И бесхитростно поддавалась всем ее инстинктам. Она тащила в наш дом ветки, палки, шишки, улиток и цветы. И визжала от восторга, показывая их нам. И каждой частичке природы давала собственное название. Она бегала босиком по острым камням. Она легко взбиралась на дерево. И отважно прыгала с любой высоты. Не задумываясь, она бросалась в заросли крапивы. И потом со смехом нам демонстрировала вздувшиеся волдыри на коже. Я никогда не видел, чтобы она плакала. И никогда не мог представить, что ее могут угнетать мрачные мысли. Каждый день она принимала, как подарок. И из каждого дня могла извлечь наслаждение. И из каждого вечера – усладу. Она никогда ничего не читала. И вся ее философия была ее личной собственностью. Не загроможденная чужим опытом. Чужими мыслями. Чужой моралью.

– Лобовы! – она хватала нас за руки. Едва заслышав раскаты грома. – Лобовы? Вы слышите, Лобовы? Это же – дождь!

Она не переставала удивляться солнцу. Радуге. Звездам. Словно их видела каждый раз впервые.

– Лобовы! Побежали! – и она тащила нас на улицу в ливень. Когда ни одна порядочная собака не посмела бы высунуть носа.

Мы с отцом покорно тащились за ней. Хотя промокнуть у нас не было никакого желания. И мы жались под крышей подъезда. Так ни разу и не рискнув высунуть свой нос под проливной дождь.

А она опрокидывала назад лицо. Протягивала вперед руки. И ливень хлестал ее по щуплому телу. И струи дождя растекались по ее каштановым волосам. И она с наслаждением слизывала капли дождя со своих обветренных