Сломя голову

Хаки-бой обернулся к волчьей стае, которая теснила его ко мне ближе и ближе. Мой желудок содрогнулся.

— О'кей, всем внимание, мы позируем только для одного снимка. Один снимок, ясно? Шестьдесят секунд, после чего вы оставляете юную леди в покое. Согласны?

Щелканье затворов началось еще до того, как он закончил свою рыцарскую речь. Сначала я испытывала неловкость, но мало-помалу на моем лице засветилась едва заметная улыбка. Одна минута — и дюжины пленок израсходованы, а толпа двинулась к следующей намеченной жертве.

— Не так уж плохо, согласны? — Его голос был низким и дружелюбным, с неопределенным среднеатлантическим акцентом неопределенного происхождения. Хаки-бой улыбнулся мне и отступил на шаг. Я оценила его уважение к личному пространству. — Ник Сноу, — представился он.

— Здравствуйте… и спасибо, Ник. — Я подала руку, твердо, официально… глупо.

Он явно не ожидал такого, но взял ее и задержал в своей руке на секунду дольше, чем обычно это делала я.

— Итак, вы тот, о ком сегодня говорят весь вечер. А я Алекс Симонс. Та, о которой все говорили вчера вечером.

Ник усмехнулся:

— Совершенно верно. И может быть, мы та пара, о которой все будут говорить завтра? — Вероятно, я покраснела или уставилась на него в смущении, потому что он тут же продолжил: — Я имею в виду наши фото в газетах.

— Конечно. — Я пыталась быть ироничной. — Итак, что вы здесь делаете? Вы любитель сурового обращения или как? Не будьте самонадеянны, но вашу потасовку и спор крутили по ТВ весь вечер, к тому же, в разных ракурсах. Вы очень пренебрежительно высказывались обо всем показе мод.

Лучше бы я промолчала, чем ляпнуть такое. Я уставилась вдаль, ища воображаемого друга, которому, можно помахать рукой и таким образом подготовить путь к отступлению. Но тут я заметила, что половина женщин в клубе восторженно поедают Ника глазами, а другая половина — половина модников — бросает на него оскорбительные взгляды.

Снова перевела свой взгляд на него и осторожно стала рассматривать, на что они так вылупились: непокорные темные волосы; глубоко посаженные глаза в обрамлении длинных томных ресниц; полные, но не женственные губы; ямочка на левой щеке. Мускулистые ноги обтягивали темно-синие джинсы, а распахнутый ворот свежей белой рубашки открывал немного волос на груди. Рост около шести футов. Короче говоря, хаки-бой — а могла ли я все еще называть его так, ведь теперь мы звали друг друга по именам и на нем не было больше хаки? — был горячей штучкой.

— Скорее шутливо, чем пренебрежительно, — говорил он в тот момент, когда я вновь прислушалась. — Клянусь, мои слова исказили! Или я не понимал, что говорю это журналистке?

Я игриво подтолкнула его, что дало возможность — однако на очень короткий момент — почувствовать мускулы его плеча и предплечья. Боже мой, что на меня нашло? Неожиданно я осознала, что улыбаюсь до ушей.

— Но что вы здесь делаете? — спросила я, укрощая улыбку. — И что делали на шоу в прошлый раз?

— Одна из девушек, с которыми я живу, знакома с ассистентом-помощника-главного-заместителя-кого-то-там из «Живанши», вот и потащила меня на этот показ, — объяснил Ник. — Да, вот сейчас она дей-стви-и-и-итель-но со мной счастлива.

Одна из девушек, с которыми он живет? Кто этот парень, Хью Хефнер [25]?

— Как бы там ни было, я хотел развлечься. Раньше я никогда не бывал на показах. Я консультант, работаю здесь над одним проектом вот уже шесть месяцев. Вместе с командой чванливых ничтожеств, каждый день. В общем, хотел позабавиться. Я всегда открыт новым ощущениям. А потом задал совсем простой вопрос, и…

Ник вдруг прервался. Только тогда я почувствовала присутствие кого-то высокого, нависшего позади меня. Украдкой бросила быстрый взгляд через правое плечо: другая женщина. Она ничего не сказала и все же вклинилась в беседу, просто внимательно глядя на Ника и кивая по ходу его рассказа. Я старалась придерживаться двустороннего диалога, но продолжала чувствовать необходимость обернуться и получше ее рассмотреть. Думаю, из вежливости Ник обратился к подошедшей.

— Здравствуйте, — произнес он, поднимая брови. — Я Ник. А это Алекс.

Она выступила вперед, расположившись между Ником и мной. Длинноногая, рыжеволосая, она возвышалась надо мной, несмотря на мои шпильки-небоскребы, и выставляла напоказ плотный слой косметики, дразнящие волосы, крошечный белый обтягивающий топ и красную кожаную юбку, которая на самом деле должна быть переквалифицирована в шикарный пояс. Модель, определила я. Должно быть, новенькая в этом сезоне. Она продолжала пялиться на Ника, но что-то в ее взгляде настораживало — выдавало тяжелый и злобный характер — даже больше, чем глаза, зазывающие в спальню. Или, может быть, виновата была не лучшим образом нанесенная маскара? Трудно понять.

— Я Рути, — представилась она своим «две-пачки-сигарет-в-день» хриплым голосом. — Видела тебя по телику.

— Думаю, многие люди видели, — сказал он, стараясь отшутиться.

— Так чем ты занимаешься? — нацелила она свой следующий вопрос.

Ник улыбнулся и бросил на меня заговорщицкий взгляд.

— Ничего особенного, как раз подбираю новую группу соратников, — сказал он. — Людей для этической подготовки моделей.

Я закрыла глаза и прижала руки к вискам в неудачной попытке скрыть хихиканье. Но Рути этого не заметила — или не захотела обращать внимания. Она только несколько раз моргнула.

— Здорово, — высказалась она наконец. — Я совершенно без ума от этнического. Однажды делала себе африканскую прическу для фотографий в журнал…

Ник прикусил губу, с трудом сдерживая смех. Я же прекратила и пытаться…

— Ну, рад был с вами познакомиться, Рути, — сказал он, глядя на нее серьезно. — Увидимся позже?

Надувшись, Рути автоматически повернулась, как будто дошла до конца подиума, мельком скользнула по мне взглядом и обиженно удалилась.

— Ах, ты, плохой, плохой мальчик, — попеняла я Нику между приступами хохота.

— Серьезно. — Его лицо сделалось кислым. — Я видел, какие пугающе тонкие эти модели на подиуме. Подумал, некоторые переломились бы пополам, если бы попали под ветродуй, работающий на полную мощность. И что бы тогда было с компанией этого рабочего? Мы могли бы давать концерты для сбора пожертвований. Или благотворительные спектакли в поддержку какого-нибудь лака для волос. А на вырученные деньги кормить этих бедняжек моделей. И наконец, могли бы вырвать их из злого рабства людей типа Арианны Сайдботтом, или как ее там, и возвратить их в лоно природы!

— Это и есть большой эксклюзив, который ты даешь мне?

— Точно. Теперь я доверяю тебе распространить мое слово: необходимо немного гласности.

В течение всего нашего разговора Ник Сноу смотрел на меня, и только на меня. В упор. Не оглядывал клуб в поисках кого-либо более интересного. Его шея не вытягивалась вслед малейшим проявлениям активности папарацци. Я не привыкла к такому исключительному вниманию в подобной обстановке. Фактически это меня слегка нервировало. Вращаясь в модных кругах, я привыкла к кратковременному интересу. Но настоящей причиной, почему я не могла удержать контакт глазами с ним, было то, что я боялась утонуть в этих глазах. Неужели я только что подумала об этом? Откуда взялись такие мысли, будто из любовной арии Арлекина?

К счастью для меня и моего чувства собственного достоинства, свет начал тускнеть.

— Думаю, вот-вот начнется партизанское шоу этого нового перуанско-швейцарского дизайнера…

— Это что — великосветская шутка, или подобное сравнение неуместно? — спросил Ник, подходя ближе и облокачиваясь рядом со мной на бар.

Толпа успокоилась, едва неопрятные звуки тяжелых ударов композиции «Дёрти» Кристины Агилера сменились напряженной инструментальной музыкой типа гипнотизирующих тростниково-барабанных мелодий — подобные мне доводилось слышать в исполнении групп этнических американцев в подземке Нью-Йорка. Потом в разных местах клуба из тени начали появляться модели. Некоторые спускались с потолка, подвешенные на веревках. Одна задругой красотки, крадучись, проходили по залу, демонстрируя разные варианты утонченно сексуального платья Лолы — все сделанные из соединенных полосок замши, которые приподнимали грудь, как чудо-лифчик, и поддерживали, как сказочные крылья, — цвета кроваво-красного загара Сан-Тропе, или серого лондонского неба, или голубизны куполов церквей, разбросанных по всем островам Греции. Модели скользили по залу, кружась, как в трансе, вокруг редакторов и гуляк.