Иллюзии

Бен в своем выходном костюме сел так, чтобы она могла видеть его. Он выглядел очень торжественно. Когда она взглянула на него, он одобряюще кивнул ей и сказал:

– Предложение остается в силе, Вирджиния. Я все еще хочу помочь тебе. Я сделаю все, что смогу.

Он разговаривал с ее адвокатом и согласился выступить свидетелем. Это было на руку Джинни, потому что Бен пользовался в Белл Фурше хорошей репутацией.

Вилли также была здесь, несмотря на все возражения Джинни, которая считала, что она еще слишком мала для таких впечатлений.

– Я хочу быть с тобой. Я хочу видеть, как суд оправдает тебя, – сказала девочка.

Попытка Джинни выглядеть самоуверенной провалилась. Как только Перри со своим адвокатом появились в зале суда, она похолодела от страха.

– Мистер Ренолдз, – промолвила она, потянув адвоката за рукав, – вы уверены в положительном исходе нашего дела?

– Предоставьте это мне, Вирджиния. Я уже говорил вам, что мы в нашем деле не можем быть до конца уверенными... Мало кто нас поддерживает в этом зале. Но если все, что вы рассказали, – правда, то мы можем надеяться на лучшее. Наше дело слушается последним. Это значит, что до конца недели оно завершится.

После открытия заседания выступил Ренолдз. В конце речи он обратился к суду с просьбой дать Джинни развод на основании тех доводов, которые он привел, а также присудить ей денежное пособие за опеку и воспитание Вилли. Далее он вызвал Джона Барбера в качестве первого свидетеля. Отец Джинни подтвердил, что она была хорошей девочкой, которая встречалась только с Перри Делайе, парнем, за которого она мечтала выйти замуж.

Адвокат Перри, Джошуа Скидмор, спросил отца Джинни, сможет ли он поклясться на Библии, что его дочь до замужества была чистой и непорочной. Больше вопросов к отцу не было, и его отпустили.

Следующим свидетелем, которого вызвал Ренолдз, был Бен Каттоу. Он очень хорошо охарактеризовал Джинни как молодую женщину с прекрасным характером, которая любит свою дочь и хорошо о ней заботится. Он подтвердил, что Джинни много работает и не имеет за пределами ранчо никаких интимных связей. И что он был бы счастлив и горд, если бы у него была такая дочь. Скидмор осторожно приблизился к Бену.

– Конечно, Бен, – сказал он вкрадчиво, – я и на минуту не подвергаю сомнению ваши слова, но разве не могла миссис Делайе заиметь дружка на вашей территории, где так много площади и столько работников?

– Нет, – выпалил Бен. – Это невозможно. Вы хотите поймать меня на слове. Вы переходите границы.

– Вопросов больше нет.

Последней свидетельницей Ренолдз была Вирджиния, собственной персоной.

– Итак, Вирджиния, – сказал он, – расскажите нам о распорядке вашего дня, когда вы жили со своим мужем.

– Хорошо, – начала она. – Я каждый день, всю неделю вставала в половине шестого утра. – И дальше она начала рассказывать о своих ежедневных обязанностях и невинных развлечениях, как то радиопередачи и иллюстрированные журналы.

– Можете ли вы утверждать, что, по мере своих сил, были хорошей женой?

Она на секунду запнулась, обдумывая вопрос, который вот уже столько лет, изо дня в день, задавала себе.

– Я... Да, я старалась изо всех сил.

– Теперь расскажите нам о ваших семейных проблемах. – Джинни знала, что этот вопрос возникнет, но сейчас ужаснулась ему. Ренолдз предупреждал ее, что она не вызовет к себе симпатии суда заявлением, что отказывала Перри в его супружеских правах. Будет лучше, если она сконцентрирует внимание суда на том, что он ее избивал. Запинаясь, она рассказала суду о том, как однажды, когда они вернулись с танцев, Перри был сильно пьян и стал домогаться ее.

– Я в тот день плохо себя чувствовала... У меня были... месячные... – сказала она, заливаясь с головы до пят краской. – Но, когда я отказала ему, Перри просто озверел... Он избил меня... и изнасиловал... проснулась Вилли... и я думаю, что она слышала, как он орал и избивал меня. Перри тут же ушел из дома. И это было не раз...

Подбадриваемая своим адвокатом, Джинни подтвердила, что она не хотела расторгать свой брак даже после того, как муж снова избил ее.

– Итак, – сказал Ренолдз, – Перри Делайе бросил вас и вашего ребенка, не заботясь о вас и не давая вам ничего, кроме тех еженедельных двадцати долларов, которые его заставили платить.

– Да, это правда.

– Спасибо, Вирджиния.

Джинни секунду передохнула, пока поднялся Скидмор и задал ей вопрос.

– То, что вы рассказали, весьма печально, – начал он. – Теперь позвольте мне напомнить вам и радостную сторону дела. Вы утверждаете, что старались быть хорошей женой. Означает ли это, что вы всегда охотно разделяли любовь Перри, кроме того времени... ну, скажем, когда вы не могли?

– Я... не совсем так... иногда я была очень уставшей.

– Более уставшей, чем ваш муж после тяжелого рабочего дня, муж, который усердно трудился, чтобы содержать свою семью?

– Протестую, Ваша честь, – поднялся на ноги Ренолдз. – Вопрос унижает моего клиента.

– Протест отклоняется, – произнес судья. – Утверждение ответчика, что этот брак распался вследствие того, что истица отказывалась выполнять супружеские обязанности, является правильным. Вот какой вывод мы можем сделать сегодня.

– Спасибо, Ваша честь, – улыбнулся Скидмор. – Я изменю свой вопрос. Правда ли, Вирджиния, что в течение лет, прожитых с мужем, вы часто отказывали ему и без веских на то причин?

Глаза Джинни, искавшей правильный ответ, лихорадочно забегали, оглядывая зал суда. Она хотела ответить правдиво, но не в ущерб своему делу.

– У меня были причины, – неуверенно сказала она.

– Предоставил ли, образно говоря, „кров и хлеб“ ваш муж вам и вашей дочери?

– Да, но...

– Бил ли он вас до того инцидента, о котором вы рассказали и который явился следствием раздражения и недовольства, постепенно накапливавшихся в нем?

– Нет, но...

– Так в чем же причина, Вирджиния? – спросил он, подобно клоуну, развлекающему ребенка.

– Я была несчастна... Мне было одиноко в этой хижине... мне не с кем было поговорить... Перри никуда со мной не ходил... – Джинни, потеряв самообладание, отчаянно путалась в словах. А Скидмор всячески поощрял ее бред, улыбаясь и демонстрируя преувеличенное внимание.

– Вы были несчастны... – сказал он в заключение. – Даже несмотря на то, что ваш муж делал все, что требуется от мужчины, вы решили и его сделать несчастным? Так?

– Оставьте ее в покое! Отстаньте от моей мамы! – закричала Вилли. Все головы повернулись к девочке, которая вскочила со своего места и бросилась к Джинни.

– Прошу соблюдать порядок! – судья стукнул молотком, чтобы прекратить гомон присутствующих.

– Прошу порядка, – повторил он и обратился к Джинни. – Суд не потерпит такого рода выходки. Так как вы не смогли обеспечить спокойное поведение вашего собственного ребенка, суд вынужден обвинить вас в неуважении к нему.

– Садись, родная, – прошептала Джинни, – пока мы не создали себе проблем.

– Но, мама, – протестовала Вилли так, что все могли ее слышать, – они о тебе говорят неправду, и это нехорошо.

– Иди детка, ты должна тихо сидеть. – Ренолдз отвел Вилли от матери и посадил ее на место. – Извините нас, Ваша честь, – сказал он.

Вилли слышала рассказ об отвратительном поведении своего отца, о его недостойных поступках, и сейчас в ее глазах он выглядел врагом. И она удивлялась, почему мама ничего не говорит об этом, почему она сидит тихо и готова в любой момент расплакаться.

– Хорошо, Вирджиния, – продолжал Скидмор, улыбаясь еще шире, – несомненно, это вы научили ее вести себя так. В своем заявлении вы просили пощадить чувства ребенка, и вы также просили от моего клиента, после всех пережитых им страданий, денежную помощь на ее воспитание. Поведение вашей дочери показывает, что вы ее недостаточно хорошо воспитываете. Я утверждаю, что вы такая же плохая мать, как и жена...

– Лгун! – Вилли закричала снова, лицо ее покраснело от негодования и возмущения. – Она хорошая мать! Все, что вы сказали, не касается ни ее, ни меня. Это касается его! – И она указала пальцем на своего отца.