Рыцарь

— Это все — американские блюзы, — пояснила она. — У меня муж был американец.

Музыкальное произведение, которое она положила перед Николасом, было каким-то совершенно фантастичным и называлось «Жало». Николасу потребовалось время, чтобы почувствовать стиль, но, разобравшись в нотах, он с воодушевлением принялся наигрывать мелодии к удовольствию хозяйки.

— Ой, у вас так здорово получается! — воскликнула та. — Вы в любом пабе сумели бы подработать!

— Что ж, я подумаю над такой возможностью! — отозвался Николас, вставая. — Может быть, мне еще и потребуется служба! — Тут вдруг голова у него закружилась, и он, покачнувшись, ухватился за стул.

— С вами все в порядке? — встревожилась хозяйка.

— Ничего, я просто устал, — невнятно ответил он.

— И меня вот тоже выматывают путешествия! А вам много пришлось проехать сегодня? — спросила она.

— Да, — сказал в ответ Николас, — путь длиною в сотни лет! Улыбнувшись его шутке, женщина сказала:

— Верно, я и сама испытываю подобное же ощущение, когда путешествую! Вам сейчас надо бы пройти к себе да немного прилечь перед ужином!

— Да, конечно, — согласился Николас и стал подниматься по лестнице. Очень может быть, что завтра он сумеет с большим тщанием обдумать возможность возвращения в собственную эпоху! А может, завтра он проснется как ни в чем не бывало в собственной постели и все будет позади, не только этот двадцатый век, пригрезившийся ему в дурном сне, но все, решительно все!

У себя в комнате он неспешно разделся. Крюков, на которые можно было бы повесить одежду, в комнате не было, и он просто аккуратно сложил все на соседнюю кровать. Интересно, где теперь эта ведьма? Вернулась ли она в объятия к любовнику? Если уж в ее власти призвать его сюда, перенеся через четыре столетия, то можно не сомневаться: вернуть неверного любовника с расстояния всего лишь каких-то десятков миль она наверняка способна!

Раздевшись догола, он нырнул в постель. Простыни были очень гладкими — прямо-таки поверить в такое невозможно! — и пахли чем-то, он не знал, чем именно, но запах был приятным! Укрываться ему пришлось не перинами, а чем-то массивным, мягким, взбитым.

Завтра, — подумал он, смеживая веки, — завтра он должен оказаться дома.

Заснул он мгновенно, стоило лишь закрыть глаза. Сон его был настолько глубок, что он ничего не воспринимал и не слышал даже, как разверзлись небеса и пошел дождь.

Прошло несколько часов, прежде чем он проснулся, заворочался в постели и сел. Тьма в комнате была совершенно непроницаемой, и сперва он даже не мог понять, где находится. Только слышал, как дождь барабанит по крыше. Он пошарил рукой по прикроватной тумбочке в поисках кремня и свечи, но ничего не обнаружил.

— Что же это за место такое? Ни тебе уборной, ни свечей! — с досадой пробормотал он.

В этот момент он непроизвольно поднял голову: кто-то звал его на помощь! Нет, голоса не было слышно, и, по-настоящему-то, и имени его вслух никто не произносил, но он чувствовал, что кто-то отчаянно, срочно нуждается в нем!

Конечно же, это — ведьма, сомнений быть не может! Неужто это она: склонилась, что-то помешивая, над горшком, в котором варятся змеиные глаза, и, шмыгая носом, бормочет его имя?!

Противиться ее зову, разумеется, бесполезно: он знает, что, покуда жив и дышит, должен следовать за ней! С большим трудом он принялся облачаться в эти причудливые одежды и, защелкивая молнию, прищемил самое чувствительное местечко. Надев сорочку из тончайшей ткани и взяв шпагу, он ощупью выбрался из номера.

Холл был освещен: на стене висел охваченный стеклянным цилиндром факел, но кроме того само пламя было заключено еще в некую круглую сферу из стекла. Он хотел было повнимательнее ознакомиться с этим устройством, но тут снаружи раздался удар грома, и он с еще большей отчетливостью услышал, тот же зов.

Спустившись по лестнице и пройдя по пышным коврам, он вышел в дождь на улицу. Высоко над его головой, на столбах горели какие-то огни, не гаснувшие даже под порывами Петра с дождем. Николас поднял воротник и поежился: эти их одеяния насквозь продуваются! Ни тебе плаща, ни кожаной куртки — короче, ничего, что могло бы защитить от проливного дождя!

Он шагал куда-то по совершенно незнакомым улицам, борясь с ветром и дождем. Несколько раз он слышал какие-то странные шумы и обнажал шпагу, но тут же выяснялось, что перед ним никого нет. Что ж, завтра он продаст еще несколько монет и наймет стражей, которые станут сопровождать его! И завтра же он принудит эту женщину сказать ему правду, поведать, что именно она предприняла, чтобы вызвать его сюда, в эти престранные края!

Он пробирался вперед, с одной улицы на другую, несколько раз сворачивал не туда, но призыв о помощи помогал ему ориентироваться. Оставив позади улицы, освещаемые прикрепленными на столбах странными факелами, он углубился во тьму сельской местности. Прошагав какое-то время по дороге, Николас остановился и стал прислушиваться, смахивая с лица дождевую воду. Потом повернул направо и зашагал прямо через поле, перелез через какую-то изгородь и наконец добрался до небольшого сарайчика.

Распахнув дверь сарайчика, при вспышке молнии он узрел ведьму — та вымокла до нитки и свернулась комочком на какой-то грязной соломе. И она вновь плакала!

— Ну вот, сударыня, — произнес он, — вы опять меня подняли с теплой постели и вызвали сюда! Чего же вы хотите от меня теперь?!

— Убирайтесь! — прорыдала она в ответ. — Оставьте меня! Гнев его поостыл: зубы у незнакомки выбивали дробь, и она явно промерзла до костей! Склонившись над нею, он поднял ее на руки, говоря:

— Даже и не знаю, кто из нас двоих более беспомощен — вы или я!

— Пустите меня! — воскликнула она, не делая, впрочем, серьезных попыток вырваться. — Я так и не сумела найти ночлег! — рыдая еще пуще, проговорила она. — Тут, в Англии, все так дорого, и я не знаю, где Роберт, и мне придется звонить Элизабет, а она будет смеяться надо мной!

Он поудобнее устроил ее у себя на руках, когда перелезал через забор, и зашагал обратно. Она же продолжала плакать, хотя при этом обхватила его руками за шею.

— И нигде-то мне нет места! — всхлипывала она. — Вся родня моя — в полном порядке, а я вот нет! Все женщины моей семьи замужем за великолепными мужчинами, а я даже и встретить-то какого-нибудь великолепного мужчину никак не могу! Роберт был такой грандиозной зацепкой, но я и его не сумела удержать! Ой, Ник, ну что же мне теперь делать?!

— Прежде всего, сударыня, я запрещаю вам называть меня «Ником»! Если уж хотите, можете звать меня «Колин», но никак не «Ник»! И если судьба предназначила нас друг для друга, скажите мне, как вас зовут!

— Дуглесс, — ответила она, прижимаясь к нему. — Меня зовут Дуглесс Монтгомери.

— Что ж, у вас хорошее, вполне подходящее имя.

— Да, меня назвали так в честь Дуглесс Шэффилд, ну, той, которая родила незаконнорожденное дитя от графа лейсестерского.

— Что-что она сделала? — переспросил Николас, останавливаясь.

— Родила ребеночка от графа лейсестерского, — повторила Дуглесс.

Опустив ее на землю, он уставился на нее, а дождь между тем хлестал им обоим в лицо.

— А кто он, этот граф лейсестерский? — спросил Николас.

— Так это же — Роберт Дадли! Ну, тот самый мужчина, что был влюблен в королеву Елизавету!

Лицо Николаса исказила гримаса гнева, он отвернулся от нее и зашагал прочь, восклицая:

— Эти Дадли — предатели, и их казнили, всех до единого! А королеве Елизавете предстоит сочетаться браком с королем Испании!

— Но ведь она с ним не сочеталась! — выкрикнула Дуглесс, бросаясь за ним, а потом застонала от боли из-за того, что подвернула ногу, и тут же рухнула на землю, обдирая ладони И колени.

Подойдя к ней, Николас проговорил:

— Вы, женщина, — просто какое-то само несчастье во плоти, черт бы вас побрал! — и вновь взял ее на руки.

Она попыталась было сказать что-то еще, но он велел ей умолкнуть, что она и сделала.