Клуб симпатий (СИ)

Закрываюсь в квартире и скидываю неудобную обувь под стену, сразу же устремляясь на кухню. Включаю тусклый свет на вытяжке, не желая освещать комнату лампочкой, и с ногами забираюсь на стул, открывая бутылку вина. Делаю первый глоток прямо из горлышка и чувствую тепло, расползающееся в грудной клетке.

«Я не целуюсь в губы…»

«Время вышло. Теперь я никому не подчиняюсь…»

«Мое условие: уходи из клуба симпатий».

Насмешливо хмыкаю себе под нос и закрываю глаза. Черт подери, этот ублюдок загнал меня в удобные для него рамки, а я и не заметила. Была слепа и шла на поводу у собственных чувств. А в итоге чего я добилась? Лишь желания напиться, чтобы не помнить о нем. Почему это так трудно?

В итоге осушаю первую бутылку слишком быстро, чтобы понять, как это произошло, и открываю вторую. Когда дохожу до половины, то чувствую, что меня скоро вырвет, ведь я ничего не ела, зато уже изрядно надралась. Но в следующую же секунду мне становится совершенно плевать на последствия, и я снова начинаю пить. Зато есть свои плюсы: в мою голову прекращают лезть бредовые мысли о том, что я могла бы нанять кого-нибудь и взломать его чертову дверь, чтобы увидеть того, в кого так глупо влюбилась.

Я, наверное, просто идиотка, раз думаю о таком, и, когда до меня это доходит, начинаю еще яростнее вливать в себя остатки вина.

Внезапно трель звонка оповещает о нежданном госте, и алкоголь попадает не в то горло. Закашливаюсь и буквально сваливаюсь со стула на пол. Голова идет кругом, ноги непослушно заплетаются, но я упрямо иду к выходу под сумасшедшее биение сердца и упрямое желание увидеть на своем пороге улыбающегося Ханя.

Отпираю и зависаю всего на мгновение, потому что передо мной стоит озадаченная мать, крепко прижимающая свою сумку к бедру. Обычно она так делает, когда сильно нервничает или чувствует вину, но мне сейчас не до нее, и я просто пытаюсь снова захлопнуть дверь у ее носа. Но женщина останавливает меня и смотрит так осуждающе, что я становлюсь противна самой себе.

Но я давно уже послала все к чертям и просто машу рукой, разворачиваясь и уходя обратно на кухню. Бутылки из-под вина полностью пусты, и я радуюсь, что не придется наблюдать за тем, как мать выливает спиртное в раковину. Она всегда так делала раньше, когда находила у меня алкоголь, даже несмотря на то, что я, по сути, уже взрослая и достаточно независимая.

— Зачем ты пришла? — спрашиваю, глядя на нее в упор, когда женщина заходит на кухню следом за мной. Она молча садится на стул напротив меня и нервно качает головой, будто перед ней сидит не родная дочь, а конченная алкоголичка. — Говори, что хотела, и убирайся!

— Почему ты не рассказала мне о парне своей сестры? Зачем утаила, что он домогался тебя? — вдруг говорит мама, и я моментально теряюсь, опуская холодный взгляд. Откуда она знает об этом? Разве не она мне сказала, что все это выдумки?

— Я говорила, но ты не поверила.

— Да, я виновата, — с горечью отвечает мама, сцепив ладони межу собой, и этот жест невольно напоминает мне Ханя. — В тот момент мне показалось, что ты врешь, но… Ты не должна была злиться и уходить. Прошло бы время, и я, возможно, поверила бы тебе…

— Не поверила бы, — отрезаю и закрываю лицо ладошкой, чувствуя, как предательские слезы подступают к глазам. — Для тебя счастье сестры важнее, чем мое.

— Ну что ты такое говоришь? — мать вдруг срывается с места и опускается передо мной на колени, касаясь теплыми руками моих коленок. — Я же твоя мама, пусть ошибалась, пусть не доверяю, но я никогда не буду желать тебе зла или любить твою сестру больше.

— Тебе надо было подумать об этом, когда я собирала чемоданы и уезжала прочь из дома, потому что боялась быть однажды изнасилованной тем кретином, — теперь я полностью закрываюсь руками от нее, потому что слезы неустанным потоком льются из глаз, а внутри все болит подобно обожжённой огнем коже.

— Я виновата… — повторяет мать и кладет голову мне на колени. — Прости меня. Если бы не тот парень, что принес мне запись вашего разговора, я, может, так и осталась бы слепа. Но теперь мне ясно, что слова дочери важнее, чем собственные предрассудки…

— Парень? — оторопело отвожу ладони и смотрю на нее, наверное, жалостливым взглядом, потому что, когда мать поднимает голову, выражение ее лица смягчается, и она слегка касается подушечками пальцев моей влажной щеки, смахивая слезинку.

— Да, он назвался твоим другом. Лу Хань, если меня не подводит память… Он приходил пару дней назад и включил свой диктофон, на который была сделана запись вашего разговора. Так я поняла, что глубоко заблуждалась…

Вспоминаю о щелчке в день, когда в последний раз виделась с Лу. Значит, он все записал специально и хотел поговорить с моей мамой… Но зачем? Почему он идет на такие жертвы ради меня? Потому что благодарен? Но за что? И почему мне теперь становится еще хуже, чем было до этого?

— Прости… — проговаривает мама, и я лишь молча качаю головой.

Закрываю глаза и чувствую тепло ее рук, нежно поглаживающих мои щеки. Сейчас так спокойно на душе, но в то же время дико тревожно. А в голову закрадывается единственная логичная в данном случае мысль: «Может, Хань вернул мне мать, чтобы она заменила мне его? Он ведь знал о моих чувствах…»

Как бы там ни было, но я простила мать. Все-таки она не виновата, что верила чужому парню больше, чем собственной дочери. Ей хотелось счастья для обеих, и, хотя мне было чертовски обидно, что выбор пал на младшенькую, я радовалась, что теперь ей известно все и больше мои слова не поддадутся сомнениям.

Мы сидим так полночи, сначала рыдая друг другу в плечо, потом прося прощения, а после разговаривая обо всем, что упустили. Мне хорошо, потому что все это время больше всего я нуждалась именно в материнской любви и поддержке. Я рассказываю ей о Хане и о том, что нас связывало, а она ведает о выгнанном моей младшей сестрой зяте из их дома. После этого даже просит меня вернуться обратно, но я слишком привыкла быть одна и не хочу снова ущемлять кого-то.

На следующее утро она уезжает, пообещав заглянуть вместе с младшей на выходных, а я привычно направляюсь на работу: только теперь уже без машины, ведь алкоголь, выпитый мной на нервной почве, так и не успел выветриться.