Открытие сезона

Ночью, когда Дэвид выключил свет и мы неподвижно лежали, сохраняя молчание, каждый по своим причинам, я спросила его:

– Дэвид, ты всерьез говорил о том, чтобы быть самим собой? Ты правда думаешь, что этого достаточно: сражаться со всеми, чтобы оставаться собой?

– Что еще я могу? – ответил он. – Не вижу, что еще мне остается. Если я не буду самим собой, я буду никем. А если я недостаточно хорош, то лучше мне знать об этом. Я хочу знать, где могу оступиться. Я не хочу остаться незамеченным.

– Но, Дэвид, – сказала я, беря его за руку, – неужели все так просто? Я знаю, ты серьезно относишься к своей профессии, что хочешь стать хорошим актером, знаю, почему мы тут… Но если ты собираешься стать настоящим актером, тебе следует обращать внимание на то, что делают другие, великие актеры.

– Не вижу, зачем?

– Разве? Я не разбираюсь в актерском мастерстве, но, если бы мне захотелось написать книгу или картину, я постаралась бы присмотреться к тому, как это делала Генри Джеймс или Тициан. Или вовсе не стала бы приниматься за работу.

– А какую пользу тебе это принесло бы?

– Не знаю. Разве плохо иметь в жизни идеал?

– Не думаю. Если ты не Генри Джеймс, тогда тебе ничем не помогут мысли о нем, а если ты такой, как он, то они не понадобятся тебе и подавно. Лично я не думаю, что есть идеал выше, чем я сам. Я готов считать себя лучшим актером в стране. Мне необходимо думать, что я – это лучшее, что есть во мне, как в актере.

– Ты – лучший, – сказала я, пожав кончики его пальцев.

– Не сказал бы, что ты так думаешь, судя по твоему отношению ко мне.

– Что ты имеешь в виду? Я приготовила тебе и твоим ужасным друзьям чудесный ужин, разве нет?

– Я не об этом, – сказал он, до боли сжимая мою руку.

– Тебе ничего не удастся добиться силой, – сказала я.

– Ведь двоих детей я тоже получил силой, правда?

– Это было узаконенное изнасилование, – ответила я. Он выпустил мою руку и отвернулся, забирая на свою половину одеяло. Я тоже повернулась к нему спиной, и мы заснули.

Глава пятая

На следующее утро я впервые дала Джозефу бутылочку коровьего молока. Он выпил ее с удовольствием, и я обрадовалась, что идея об искусственном вскармливании пришла мне в голову. Мне неожиданно захотелось поскорее привести свою грудь к обычной небольшой форме. Я выполнила свой материнский долг. Меня высосали до капельки.

Закончив с Джозефом, я оставила его и сестренку на попечение Паскаль и отправилась в город за покупками. Я договорилась встретиться с Дэвидом в театре во время ланча, а перед этим решила осмотреться на местности. Я была готова пройти мили, чтобы найти подходящего мясника и бакалейщика. Через час исследований, когда я покончила со всеми делами и мне оставалось купить только банку растительного масла, я неожиданно запаниковала от того, что в этом городке у меня не было никаких знакомых. Потерянная, я дошла до ближайшего «Вимпи Бар» и заказала чашку кофе. В таких местах и обстановка, и кофе всегда одинаковы, будь то в Хирфорде или в Лондоне, а может быть, кто знает, и в Буэнос-Айресе и в Бейруте. Там я почувствовала себя как дома, как и в «Марксе» и «Спенсерсе», незаметной, ничем не выделяющейся. Здесь же была маленькая компания актеров, пришедших сюда, подчиняясь своему «птичьему инстинкту».

Все те, кто в то утро не работал. Через пару недель они обнаружили другой кафе-бар, расположенный ближе к старым узким улочкам, где мы жили, и претендующий на звание своего рода актерского клуба, и захватили его. Просто въехали. Чужих они не прогоняли, потому что некоторые оставались посмотреть, но навсегда избавили этот бар от местных длинноволосых личностей.

Выпив кофе и купив банку масла, которое мне не могли доставить прямо на дом, я вернулась через мост к театру. У входа на сцену я не увидела Дэвида, поэтому я принялась читать записки на доске объявлений, решив, что актеры еще не разошлись на ланч. Я прочитала список действующих лиц – кто кого играл, и объявление о запрещении парковать машины на общественной стоянке, потом принялась собирать все свободные кнопки и вкалывать их в доску кружком. В это время кто-то остановился у меня за спиной. Я не обернулась, и через минуту этот человек спросил:

– Как вы думаете, могу ли я нарушить ваш милый узор и взять пару кнопок?

Я обернулась. Это был Виндхэм Фаррар с листком в руках, который он собирался пришпилить к доске.

– Конечно, – сказала я и, отковырнув две, предложила ему. – Они все равно не мои.

– Я тоже так думаю, – он взял кнопки, но не двинулся с места. – Вы не похожи на человека, имеющего отношение к этим кнопкам. Хотя к чему вы можете иметь отношение, не догадываюсь. Вы ведь не из моей труппы? Я едва ли принял бы актрису, не обратив внимания на ее внешность.

– Я не актриса! – с раздражением воскликнула я: в Лондоне никто не принимал меня ошибочно за актрису, но в этом городке я уже предвидела уготованную мне участь.

– Я так и думал, – ответил он. – Иначе мы бы знали друг друга.

– Вообще-то мы уже встречались, – заметила я. – Но, видимо, вы не помните.

– Уверен, что вы ошибаетесь. Мы никогда прежде не виделись.

Интересно, как далеко он может зайти, если ему позволить? Должно быть, это будет продолжаться довольно долго, поэтому я решила покончить с процедурой узнавания и представиться.

– О, я прекрасно помню, когда это было, – сказала я. – Но случай был, к сожалению, не самый подходящий. На вечеринке у Дэнни Оуэна, я была там со своим мужем.

– С вашим мужем?

– Да, с Дэвидом Эвансом.

– О… – удивился он. – Ах да, действительно. Дэвид Эванс. Я и не знал, что он женат. Он не похож на семьянина. Нас познакомили? Дэвид мне что-то говорил о жене и куче детей, когда обсуждался вопрос зарплаты. Но я не знал, что он женат на вас.

– Откуда вы могли знать? Это едва ли имело отношение к делу.

– О, не знаю. Большинство вещей происходят весьма кстати. Когда он рассказал мне о своей семье, я подумал, что, если это и правда, его жена, должно быть, домоседка. У таких людей это часто происходит.

– У каких людей?

– Вроде Дэвида. А почему вы говорите, что наша встреча, хотя я ее совершенно не припоминаю, была неудачной?

– Только по той причине, что если бы вы не встретили там Дэвида, вам не пришло бы в голову пригласить его в свою труппу, а сели бы вы его не пригласили, мы не приехали бы сюда.

– Значит, вам здесь не нравится?

– А почему мне должно здесь нравиться?

– Здесь очень здоровый климат. Свежий воздух. Коровы. Что еще нужно?

– Могу назвать кое-что.

– Во всяком случае, с вашей стороны крайне несправедливо говорить, что мысль о вашем муже никогда не пришла бы мне в голову, если бы не та встреча на вечеринке. Я думаю, что он очень хороший актер. А вы?

– Естественно.

– Знаете, миссис Эванс, – сказал Виндхэм Фаррар, употребляя это обращение с каким-то таинственным видом, – можете говорить, что угодно, но я уверен в том, что вы – актриса. Я точно видел ваше лицо где-то раньше. Нет, нет, не на вечеринке у Дэнни Оуэна, а где-то еще.

– Нет, этого не может быть. Я запомнила бы это. Я все запоминаю.

– И вы – не актриса?

– Уверяю вас, нет.

– Понять не могу, почему вы не актриса. У вас соответствующая внешность.

– Сцена не интересует меня, – сказала я. – Просто не входит в круг моих интересов. – Я собралась уходить: я чувствовала, что этот разговор не имеет смысла.

– Ну, Бог с вами и с вашими интересами, – сказал он. – Я надеюсь, что не раз встречусь с вами за эти несколько месяцев. Ведь в таком маленьком городке надо быть гостеприимными, правда?

– Можете считать так, – ответила я, непроизвольно отворачиваясь от доски и впервые встречаясь с его внимательным взглядом. Это была ошибка, моя первая настоящая ошибка, потому что в его глазах я прочла настойчивость, ту подавляющую, вызывающую мужскую настойчивость, от которой у меня все замерло внутри.