Скверные девчонки. Книга 2

Джулия опять замолчала и немного выждала. Лили была достаточно сообразительной и понятливой девочкой, чтобы сделать какие-то выводы.

Вдруг тоненьким невыразительным голоском она сказала:

— Ты не говорила раньше, что собираешься ехать в Америку.

Это заявление было столь неожиданным, что у Джулии перехватило дыхание.

— Я…

— Ты не сказала мне! Ты проговорилась Мэтти по телефону! Как будто не имеет никакого значения, есть ты здесь или нет!

И только тут перед Джулией впервые открылась вся пропасть непонимания между ними. Лили все еще хмурилась, отворотясь к стене; одна рука ее лежала свободно откинутой на покрывале. Джулия взяла эту хрупкую ручку и крепко сжала.

— Но я и раньше уезжала, — сказала она. — В Турцию, Индию, Таиланд и многие другие места. Я не думала, что ты не хочешь, чтобы я уезжала. — Джулия старалась вспомнить, как это было. Лили всегда отпускала ее вполне спокойно. Или это было кажущимся весельем? Иногда она говорила: «Я не хочу, чтобы ты ехала, мамочка». Но только и всего. Казалось, ей хорошо с Мэрилин и Александром. Когда Джулия возвращалась, она находила дочь отдохнувшей и приветливой. Она даже радовалась этому.

— Я не знала, — сказала она с грустью. — Прости. — Она подумала об изуродованном ковре, этом яростном молчаливом протесте дочери.

— Я ненавижу, когда ты уезжаешь, — выпалила Лили. — Ты не должна уезжать!

— Но, Лили, я должна зарабатывать средства на жизнь, для нас обеих. — Это было лишь частью правды, и она сознавала это. Лили не обратила внимания на ее слова.

— Ты моя мать. Ты должна быть здесь.

Это эгоистичное чувство болью отозвалось в душе Джулии. В голове перемешались требования Лили и ее собственные. Ее и Бетти. Вечная борьба противоречий. «Бедные матери, — подумала она. — Никогда не могут угодить своим детям. И бедные дочери! Вечно они чего-то хотят друг от друга, а когда мы хотим им дать что-то, то делаем это так неловко, что причиняем друг другу боль». Джулия бережно пригладила волосы Лили. Она все чаще и чаще задавалась вопросом, где ее собственная настоящая мать? Что бы она сказала в этом случае?

— Я не поеду в Америку, — пообещала Джулия.

Она ощутила, как напряглись шея и плечи Лили, и поняла, что девочка старалась сдержаться, чтобы не одернуть голову от прикосновений материнской руки.

— Нет, отчего же, поезжай, — сказала Лили, чтобы отделаться от нее. — Но сообщай мне обо всем, когда нужно. Я не хочу узнавать об этом из твоей случайной болтовни с Мэтти.

— Извини, — смиренно повторила Джулия. — Но эта мысль пришла мне в голову именно в тот момент и показалась неплохой, поэтому я и сказала тогда.

«И я нахожусь во власти противоречивого эгоизма».

Лили подняла книгу и стала рассматривать картинку на суперобложке. Джулия поняла, что разговор окончен. Она встала, сказала что-то насчет ужина и пошла к двери. И вдруг услышала, как Лили пробормотала:

— Прости меня за ковер.

Это удивило и обрадовало Джулию.

— Ты была права, это всего лишь вещь, а не живой человек. Как бы то ни было, это наш общий ковер.

— Он не мой. Я не интересуюсь таким хламом.

Джулия слегка хмыкнула.

— Ты бы относилась к нему иначе, если бы он принадлежал Леди-Хиллу.

Ответ последовал немедленно:

— Леди-Хилл — совсем другое дело.

Джулия согласно кивнула. Она помедлила минуту-другую, но больше говорить было не о чем. Прикрыв дверь, Джулия спустилась вниз, еле передвигая ноги. Уже сгустились сумерки, и огромная комната показалась холодной и мрачной. Обхватив себя руками, Джулия подошла к окну и стала смотреть на улицу, ничего не видя. Она хотела бы поговорить с Александром. Вот набрать бы номер его телефона и сказать: «То, чего мы опасались, случилось. Что теперь делать?»

Она уже больше не удивлялась тому значению, которое приобрел в их жизни Александр. Она говорила себе, что он все еще ее друг, даже после всего, что случилось, а главное, он отец Лили. Но лишь недавно Джулия поняла, что ей необходима уверенность, что, если понадобится, он сможет оказать влияние, пусть издалека, не только на жизнь Лили, но и ее собственную. Александр стал чем-то вроде мерила, символом постоянства и Стабильности. Эта связующая нить между ними успокаивала, и ее следовало укрепить ради блага Лили. Она считала, что по прошествии стольких лет эти действия выглядели бы безобидно. Они редко виделись в Лондоне. Джулия никогда больше не бывала в Леди-Хилле. Она избегала этого в силу какого-то суеверия, хотя бывали моменты, когда она могла бы поехать туда, посмотреть, как Лили соревнуется на спортивной площадке, или на празднование шестидесятилетия Фэй. Но она так и не поехала, и они встречались, только когда Лили нужно было отвезти в Леди-Хилл или привезти обратно или когда Александру случалось бывать в городе по работе.

Джулия очень ценила эту свободную, неоговоренную, но продолжавшуюся годы дружескую связь. Она бы не удивилась, если бы Александр чувствовал то же самое. Он встречал у нее Томаса Три, но никогда не спрашивал о нем и, должно быть, заметил впоследствии его исчезновение, но и по этому поводу тоже не сказал ни слова.

Ничего подобного не было бы с Томасом, устало подумала Джулия.

А теперь, когда она хотела поделиться тревогами вчерашнего вечера с Александром, это оказалось невозможным. Потому что Джулия была уверена, что истина не имела никакого отношения к турецкому ковру, абсолютно никакого, даже к Америке или ее частым отлучкам из дому. Истина же была вот в чем: «Я не твоя. Я папина».

Все другое, даже если бы Лили и отрицала это, потому что она сама еще всего не понимает, было просто симптомом.

Лили начала сравнивать и судить лишь потому, что достаточно повзрослела. Ее родители жили отдельно, не поддерживая никаких отношений, и отсюда вытекала возможность делать выбор. И если такая возможность подворачивалась сама собой, она по-детски, инстинктивно, хваталась за нее. Вспоминая себя и свое поведение с Бетти, Джулия поняла, что дети не могут говорить двусмысленно или притворяться. Мысль о том, что Лили, с ее сильными детскими привязанностями, выбирает между нею и Александром, причиняла невыносимую душевную боль. Но она была неизбежна, равно как и непереносима. Озябнув, Джулия отошла от окна и стала прохаживаться по длинной холодной комнате.

Она считала, что все — и этот красивый дом, и его внутренний комфорт, «Чеснок и сапфиры», четыре магазина с их витринами, управляющими и штатом, склад, забитый товарами, а также офис и шкафы для хранения документов, даже «Триумф Витесс» — было сделано для блага Лили. А теперь, думала она, после того, как приложила столько усилий, чтобы быть хорошей матерью, я оказалась плохой. Если бы не было Лили, ничего этого не было бы тоже.

Но все это ничего не значило. Она не могла ни привязать к себе Лили, ни заставить ее любить и быть преданной матери, ни прекратить их совместное времяпрепровождение. Она не могла также доверить Александру все тревоги, потому что в этом он был ее врагом.

Осознание одиночества делало ее беспомощной. Она разжала руки, и они бессильно повисли вдоль тела. Раз в комнате холодно, нужно включить обогреватель. Лили пора дать ужин и напомнить, чтобы она собрала свою спортивную сумку к завтрашним занятиям в школе. Джулия включила свет и задернула шторы на окнах, а затем постаралась сосредоточить все свое внимание на мелких домашних делах, которые заполнят все ее вечернее время. Она сварила яйца и приготовила тосты и позвала Лили ужинать. Девочка прибежала, перепрыгивая через ступеньки, села на свое место у стола, забравшись с ногами на стул, и, жуя тосты, одновременно смотрела телевизор. Глядя на нее, Джулия подумала, что девочка так же легко все забывает, как это было с ней самой в детские годы, когда она наклеивала звездочки на обои Бетти. И она не смогла разгадать той маленькой истины, лежавшей под этими поступками, пока ей не исполнился тридцать один год. Так почему Лили должна быть исключением?

Джулия протянула руку, чтобы собрать грязные тарелки.