Конец лета

Я немного рассказала ему о жизни в Америке, и он спросил меня об отце, а я его — о миссис Уилл, которая, похоже, захворала, впрочем, как обычно. А затем он вернулся к своим грядкам, а мы с бабушкой отправились собирать капусту.

Наполнив корзину, мы направились назад, к дому, но утро было необыкновенно свежим и тихим, и бабушка предложила еще немного погулять, поэтому мы обошли дом вокруг и завернули в сад, где сели на выкрашенную белой краской чугунную скамью. Так мы и сидели, устремив взор на горы, возвышающиеся за озером. Цветочный бордюр в саду был сделан из георгинов, цинний и фиолетовых новобельгийских астр, а траву, усыпанную жемчужными капельками росы, покрывали темно-красные листья американского клена.

— Я всегда любила осень, — сказала бабушка. — Некоторые считают, что осень — грустная пора, но на самом деле красоты в ней намного больше, нежели грусти.

Я процитировала: «Сентябрь настал, и осень Мои умножает силы».

— Откуда это?

— Это Льюис Макнис. А твои силы умножаются осенью?

— Ну, когда-то точно умножались, но это было лет двадцать назад. — Мы засмеялись, и бабушка сжала мою руку. — О Джейн, как же я рада, что ты вернулась!

— Ты так часто писала, и я бы приехала раньше… Но правда не могла.

— Конечно, конечно. Я понимаю. И это было эгоистично с моей стороны — продолжать настаивать.

— А те письма, которые ты писала моему отцу… Я ничего о них не знала, но я бы заставила его ответить.

— Твой отец всегда был очень упрямым, — бабушка пристально посмотрела на меня своими пронзительными голубыми глазами. — Он не хотел, чтобы ты ехала?

— Я приняла решение, и он смирился. Кроме того, там был Дэвид Стюарт, поэтому отец вряд ли стал бы сильно возражать.

— Я боялась, что ты не сможешь оставить его одного.

— Я и не оставила бы его… — Нагнувшись, я подобрала с земли опавший кленовый лист и стала рвать его на мелкие кусочки. — Но он теперь не один.

Бабушка снова посмотрела на меня искоса.

— Не один?

Я печально посмотрела на нее. Она всегда придерживалась высоких нравственных принципов, но никогда не строила из себя святошу.

— Линда Лэнсинг. Актриса. И его нынешняя подружка.

— Ясно, — помолчав, ответила бабушка.

— Нет, не думаю, что тебе ясно. Но она мне нравится, к тому же она за ним будет присматривать… Во всяком случае, пока я не вернусь.

— Не понимаю, — сказала бабушка, — почему он до сих пор не женился снова.

— Вероятно, потому, что он не задерживался ни в одном месте достаточно долго для того, чтобы объявить о предстоящем браке.

— Неужели он совсем не думает о твоем будущем? Ведь из-за него у тебя нет возможности уехать, вернуться сюда, в Шотландию, и увидеться со всеми нами, или построить какую-нибудь карьеру.

— Я не хочу никакой карьеры.

— Но в наше время каждая девушка должна быть способна сама о себе позаботиться.

На это я сказала, что меня вполне устраивает то, как обо мне заботится отец, а бабушка заявила, что я такая же упрямая, как и он, и спросила, разве нет никакого занятия, к которому у меня лежит душа.

Я глубоко задумалась, но смогла вспомнить только то, как в восемь лет хотела пойти в цирк и ухаживать там за верблюдами. Я подумала, что бабушка вряд ли такое оценит, поэтому сказала:

— Да вроде нет.

— О, бедная моя Джейн.

Я почувствовала в этих ее словах некий упрек в адрес отца и поспешила за него заступиться:

— И вовсе я не бедная. Я не ощущаю, что мне чего-то не хватало. — Но тут же добавила, чтобы смягчить свои слова: — Кроме разве что «Элви». Мне действительно очень не хватало «Элви». И тебя. И всего этого.

Бабушка никак не ответила. Я бросила порванный кленовый листок и нагнулась за другим. Затем произнесла, собравшись с духом:

— Дэвид Стюарт рассказал мне о дяде Эйлвине. Я ничего не говорила Синклеру… Но… Мне жаль… Я имею в виду, что он был так далеко и все это.

— Да, — сказала бабушка. Ее голос ничего не выражал. — Но ведь он сам это выбрал… Жить в Канаде и в конце концов умереть там. Понимаешь, «Элви» никогда для него много не значило. Эйлвин был неусидчивым человеком. Ему всегда нужно было общаться с огромным количеством разных людей. Он любил разнообразие во всем, что делал. А «Элви» — не самое подходящее с этой точки зрения место.

— Странно: мужчина, которому скучно в Шотландии… Это же край, сотворенный для мужчин.

— Да, но видишь ли, Эйлвину не нравилось охотиться, и он никогда не питал склонности к рыбалке. Все это казалось ему скучным. Он любил лошадей и скачки. Он был просто одержим скачками.

Я осознала, не без удивления, что это был первый раз, когда мы с бабушкой говорили о дяде Эйлвине. Не то чтобы этой темы раньше избегали: нет, просто прежде мне было совершенно неинтересно. Но теперь я поняла, как мало о нем знала, и это показалось мне очень странным… Я даже не представляла, как он выглядел, ибо моя бабушка, в отличие от большинства женщин ее поколения, не питала слабости к семейным фотографиям. Все снимки, которые у нее были, она аккуратно убирала в альбомы, а не выставляла напоказ в серебряных рамках на громадном пианино.

— Что он был за человек? — спросила я. — Как он выглядел?

— Выглядел? Он выглядел так, как сейчас выглядит Синклер. Он был очень обаятельным… Бывало, войдет в комнату, и все женщины, которые в ней находятся, расцветают прямо на глазах, начинают улыбаться и кокетничать. Забавно было смотреть…

Я уже собиралась спросить бабушку о Сильвии, но она взглянула на часы и снова приняла деловой вид.

— Так, мне пора. Нужно отдать капусту миссис Ламли, иначе она не успеет приготовить ее к обеду. Спасибо, что помогла мне собрать ее. И поговорили мы с тобой хорошо.

Синклер, верный своему слову, вернулся домой к чаю. После этого мы надели верхнюю одежду, свистом подозвали собак и отправились навестить Гибсонов.

Они жили в маленьком домике, приютившемся у подножия холма к северу от «Элви», поэтому нам пришлось покинуть островок, пересечь главную дорогу и пойти по тропе, которая вилась между полем, поросшим травой, и болотистыми землями. Мы дважды пересекли ручеек, который вился под землей и нес свои воды в озеро Элви. Он брал свое начало где-то далеко и высоко в горах; долина, по которой он бежал, и холмы с каждой ее стороны, являлись частью владения моей бабушки.

В прежние дни в этих местах часто устраивались охоты, в которых школьники выполняли роль загонщиков, а пожилые джентльмены взбирались по холмам на стрельбища на горных пони. Но теперь эта заболоченная местность сдавалась в аренду синдикату местных бизнесменов, которые проводили здесь всего два или три субботних дня в августе, а также порой приезжали сюда вместе с семьями на пикник или ловили рыбу в водах ручейка.

Когда мы приблизились к домику Гибсонов, мы услышали какофонию лая из собачьих будок, и увидели, как на шум из открытой двери немедленно выбежала миссис Гибсон. Синклер помахал ей рукой и крикнул:

— Эй, это мы!

Миссис Гибсон тоже помахала в ответ, а затем поспешно скрылась в доме.

— Пошла поставить чайник? — предположила я.

— Или предупредить Гибсона, чтобы он вставил зубы.

— Это как-то недобро с твоей стороны.

— Зато правда.

Сбоку около дома был припаркован старый «лендровер». Полдюжины белых кур леггорнской породы что-то клевали у его колес. Рядом на веревке висело задеревеневшее на ветру белье. Когда мы подошли к двери, миссис Гибсон снова появилась на пороге. Она успела снять фартук и теперь была в блузе с брошью на воротнике и улыбалась до ушей.

— О, мисс Джейн, вы нисколечко не изменились! Я как раз говорила с Уиллом, и он то же самое мне сказал!.. А, мистер Синклер… Я и не знала, что вы тоже приехали.

— Взял отпуск на несколько дней.

— Проходите же, Гибсон как раз сел пить чай.

— Надеюсь, мы не помешали…

Синклер посторонился и пропустил меня вперед. Нагнув голову, я переступила через порог и прошла в кухню, где в камине ярко горел огонь. Гибсон поднялся из-за стола, заставленного угощением: лепешками, пирогами, маслом и джемом, чаем и молоком, сотовым медом. Также в кухне стоял сильный запах пикши.