И телом, и душой (СИ)

— Тридцать пять, — прошептал Максим сухими губами. — Нам еще не нужно… Нам рано… Почему?…

— Досрочные роды, — сказал он медсестре, не отвечая Максиму. — В родильную ее!..

— Постойте, а как же?… — он не понимает, что происходит.

Будто в другой жизни, не в его жизни. Трезвонящий гул голосов, шум, глухой крик, смешались в один запахи крови и нашатыря, едкий, проникающий на язык вкус собственного бессилия.

Он видит ее глаза, потемневшие, широко раскрытые, и гортанный крик, выкрикивающий его имя.

И она скрывается за тяжелой дверью, будто умоляя его глазами и вздохом не уходить, остаться с ней.

И Максим остался стоять посреди коридора, зачарованно глядя ей вслед.

В голове сотни мыслей, сомнений, осуждений, упреков, проклятий. И ощущение собственной вины, ошибки, непрощения давит еще сильнее, теперь уже не просто бьет, но убивает его.

Если с ней что-нибудь случится, он никогда себе этого не простит! Никогда. Он и сейчас себе ничего еще не простил. А после… если вдруг… Нет, нет, не думать об этом!.. Она сможет, она у него сильная, она справится!.. Но час расплаты был близок — вот он, смотрит ему в глаза холодными глазами равнодушия и, цинично усмехаясь, хохочет в лицо, остро режет ножом по самому дорогому, по самому родному.

И Максим, прижавшись к стене, начинает медленно оседать по ней вниз.

Как он пережил эту ночь, он сказать затруднялся. Он думал, что умер, распался, и больше нет его. Но кара продолжала над ним смеяться, он все еще был, жил, терпел, мучился, страдал и падал, умирая.

Это были несколько часов ада, превратившиеся в кошмар, который сковал его даже изнутри.

А когда к нему вышла медсестра, коротко заявив:

— Колесников! У вас девочка, поздравляю!.. Две шестьсот, сорок три.

Он думал, что сердце его разорвется от чувств.

Девочка?… Девочка. Его крошка. И, наверное, похожа на Лену!..

— Я… я рад… — попробовал улыбнуться он и застыл. — А Лена?… Как она? Она видела дочку?…

— Не могу сказать, этой информацией обладает лишь врач, — коротко и почти равнодушно бросила та.

— Но как же?… — произносит он перед тем, как дверь перед ним вновь закрывается.

И он опять остается без единого ответа на свои вопросы, а оттого мучается еще сильнее.

Ему, действительно, казалось, что это была самая длинная ночь в его жизни, или она, действительно, такой была? Он позвонил родителям, и те приехали с утра, когда он, уже измучивший себя сомнениями и переживаниями, едва стоял на ногах от стресса. Домой заехал на полчаса, не более, охладил горячий мозг под ледяными струями воды, переоделся и метнулся назад в больницу.

Но о Лене ему так никто ничего и не сказал. Вокруг все молчали. А часы сменяли один час другим.

Когда в коридоре появились родители, он поднялся со стула, измученный и вымотанный.

— Сыночек, — кинулась к нему мать и, повиснув на его шее, разрыдалась. — Я так рада за вас. Так рада!

— Поздравляю, сын, — пожал ему руку отец. — Как себя чувствует Лена?

— Я не знаю, — пробормотал он заплетающимся языком. — Мне не говорят…

— Как не говорят? — нахмурился отец.

— А девочка? — осведомилась Лидия Максимовна.

— Я ее видел, крепкая, здоровенькая, — прошептал Максим с нежностью. — И, кажется, похожа на Лену. Отец, — обратился он к тому без паузы, — это нормально, что мне еще не сказали, как она?

— Вообще-то, — поджал губы он, — ненормально. Ты узнал, в чем дело?…

— Я ни до кого не могу достучаться, — выговорил он, сводя брови. — Всем будто плевать!..

— Нужно выяснить, что случилось… — сказал Александр Игоревич и двинулся в сторону двери. — Я попробую узнать, может, меня тут еще не забыли… — и скрылся за дверью.

Появился он минут через двадцать, хмурясь, сведя брови, сосредоточенно глядя в пространство. Вид мрачный и неутешительный, в поднятых на Максима глазах — печаль и… сожаление.

— Что с ней? — подскочил к нему Максим почти вплотную. — Как Лена?!

— Ей пришлось делать кесарево сечение, — ответил тот, бросая взгляды на сына и жену.

— Не понял… — нахмурился Максим, перебив его. — Это как?

— Досрочные роды, — посмотрел Александр Колесников на него. — У нее обнаружили тазовое предлежание плода. Необходимо было срочно кесарить…

Максим застыл, будто пораженный. Кажется, что отец разговаривал с ним на другом языке. Эти слова — лишь слова, пустые и бессмысленные, а главное так и не было высказано.

— Когда я смогу увидеть Лену!? — спросил он хрипло и, закрыв глаза, сильно зажмурившись, выдавил: — Это все, что я хочу сейчас знать.

— Действие наркоза должно прекратиться уже через пару часов, — сказал отец. — Нам нужно подождать.

Тяжело вздохнув, Максим опустился на стул и прислонился к стене. Закрыл глаза. Когда все это закончится?… Когда же?! Он желал лишь одного — увидеть ее, свою родную, нежную, любимую девочку. Знать, что она здорова, что с ней все в порядке. Видеть, как она ему улыбается, и задыхаться от счастья, когда она коснется его щеки губами и скользнет вдоль губ. Чувствовать биение ее сердца, слушать его по ночам и просыпаться от того, что она проснулась раньше него…

Когда все это вернется к нему?! Он привык, он устоялся, он ждал… ее возвращения. Он ждал, когда лучик света вновь озарит своим сиянием его темную, не прощенную душу.

Но один час сменил другой, он сходил с ума от тревоги. Будто что-то изнутри жжет его, выжигает на сердце какие-то знаки, а он, слепец, их не замечает. И бьет, и калечит, и вынуждает его падать вниз. Опять.

А еще через час в дверях показывается врач, медленно приближаясь к ним. Останавливается напротив Максима и, глядя ему в лицо, сообщает:

— К сожалению, произошло непредвиденное…

И все внутри него обрывается. В ушах глухая тишина стремительно сменяется режущим слух криком.

— Что случилось?… — хрипит его голос вопрос.

— Мы не можем вывести вашу жену из-под действия общего наркоза, — сдержанно ответил врач. — Такое бывает, правда, и не часто. Обычно хватает нескольких часов для того, чтобы человек очнулся, но сейчас…

— Что с ней?… — перебил его Максим, подскочив к нему почти впритык.

— Она без сознания, в реанимации, — сказал мужчина. — Врачи наблюдают за ней и пытаются привести в чувство. Сколько это займет времени, я не знаю. Ее организм…

— Когда я смогу ее увидеть? — резко перебил его Максим вновь и кинулся к двери. — Где она?!

Врач с силой удержал его за руку, но Максим вырвался из захвата.

— Послушайте, — стараясь сохранять спокойствие, заявил врач, — вам нужно успокоиться. Такое случается, мы держим ситуацию под контролем…

— Вы издеваетесь? — не выдержал Максим, кидаясь вперед. — Где она? Я хочу ее видеть. Покажите мне ее. Где она?! Я хочу к своей жене! Пустите меня к ней сейчас же!.. Я требую, черт побери!..

— Она в реанимации, мы не можем…

— Мне плевать! — взорвался мужчина, бросаясь к двери. — Я хочу ее видеть, я хочу знать, что с ней все в порядке. Вы сказали, что угрозы нет, что она выдержит, справится! — говорил он, как помешанный. — Мы наблюдались, мы кучу обследований прошли, ничего выявлено не было, и дочка родилась…

— Ваша дочь в полном порядке, — перебил его доктор. — Это здоровенькая…

— Что с Леной?! — выдавил он из себя сквозь зубы. — Что с ней?!

— Вы не…

— Сын, — услышал он позади себя голос отца и почувствовал на своем плече его ладонь, — она без сознания. Отходит от действия наркоза, — пояснил он и, заглядывая в обезумевшие синие глаза Максима, добавил: — Обычно на это уходит несколько часов. К утру она должна была уже очнуться, но… ее организм, видимо, не перенес действия обезболивающего. Она все еще без сознания.

На языке вертится лишь один вопрос. Но он боится произносить его вслух. Сглотнув, решается.

— Она жива? — и чувствует, что распадается на части.

— Конечно, жива! — восклицает отец. — Но не может сейчас порадоваться вашему счастью. К сожалению.