Обманы

Дмитрий положил ладонь ей на руку, но Сабрина в этом не нуждалась. Она вздернула голову и холодно обвела глазами стол.

— Я не буду обсуждать ни Макса Стуйвезанта, ни его действия.

— Ну, знаете ли! — произнес тот же голос, но его прервали другие тихие голоса:

— Не глупи, ее сестра…

— Несколько недель назад…

— Как можно было вспоминать об этом… Сильный голос Оливии перекрыл все шепотки.

— Стефания моя гостья, а не наемный эксперт по искусству. Мы рады приветствовать ее в Лондоне. — Она повернулась к сидевшей по правую руку Сабрине. — Моя дорогая, вы больше не должны отвечать ни на какие вопросы. Хотите еще немного вина?

Сабрина и Дмитрий обменялись улыбками.

— Вы мне запретили отвечать, — сказала она.

За столом раздался смех, кто-то спросил о новой игре в Монте-Карло, а Дмитрий стал рассказывать Сабрине о вилле, которую он только что купил под Афинами рядом с виллами своих сестер и их семей. Она молча слушала, расслабившись, успокоенная его присутствием. Он напоминал ей Гарта своей манерой тихо говорить, готовностью помочь ей, если понадобится, но, не навязывая себя. Даже свет в его глазах… Но нет, ни у кого не было такого света в глазах, как у Гарта.

— Там восхитительно, — говорил Дмитрий о своей вилле. — Воздух напоен свежестью и цветами. Никто не сплетничает и не говорит о делах. Там музыка, рассказы о богах, богинях и прошлой славе. Мы притворяемся, что нынешнее время не существует. Может быть, соберетесь когда-нибудь посмотреть своими глазами? Она улыбнулась:

— Может, когда-нибудь.

После кофе с коньяком Оливия пригласила ее и Дмитрия осмотреть свою художественную галерею.

— Я хочу ее расширить и переделать, — сказала она. — Сделать лучше освещение. Я хочу, Стефания, чтобы это сделали вы.

Они стояли в дверях и смотрели вдоль длинной сводчатой комнаты.

— Сабрина годами пилила меня, чтобы я ее осовременила, но до сих пор мне было все равно. Но для моих новых скульптур все это не пойдет.

— А какого рода они? — спросил Дмитрий.

— Современные. Высотой десять, пятнадцать, двадцать футов. Честно говоря, они выглядят как кошмар водопроводчика и пьяный бред столяра, но я это говорю только своим. Эксперты считают, что это настоящее искусство и прекрасное вложение капитала. Какой-то музей в Бостоне уже предложил назвать их Шассоновским собранием, если я завещаю их ему. Что бы вы с ними сделали?

— Забудьте про музей, — предложил Дмитрий. — Постройте детскую игровую площадку Оливии Шассон. Оливия расхохоталась и похлопала его по плечу:

— Вы ее профинансируете, а Стефания придумает, как она должна выглядеть.

— И назовите ее, — предложила Сабрина, — «Casher et chasser».

Дмитрий рассмеялся над тем, как она обыграла фамилию Оливии.

— Игра в прятки, — сказал он, а Оливия радостно заулыбалась.

— Замечательно, — проговорила она, — замечательно.

— Я чувствую, что не совсем потеряла Сабрину. Сразу после Нового года, дорогая Стефания, начинайте переделку галереи.

И она возвратилась к своим гостям, с удовольствием повторяя французские слова. Дмитрий взял Сабрину за руку.

— Какая бессердечная женщина. Она не чувствует, что потеряла вашу сестру.

— Но ведь она и не потеряла, — сказала Сабрина, отняв руку, она пошла вдоль галереи. — С небольшим перерывом она видит черед собой женщину, которая выглядит так же, обращается с ней, как с ровней, и поможет ей поменять обстановку дома. Чего ей еще желать?

— Того самого человека, по сути.

— По сути? Большинство людей удовлетворяется внешностью.

Дмитрий последовал за ней, и они стали рассматривать шассоновское собрание немецкой и французской живописи.

— Мне хотелось бы лучше узнать вас, если вы разрешите мне это. Вы необыкновенная женщина.

Сабрина отвернулась от мрачного портрета давно умершего торговца шерстью и посмотрела в живую теплоту глаз Дмитрия.

— Мы с вами обедали три раза, — сказал он, — но не стали ближе, чем когда я увидел вас впервые.

— Я надеюсь, мы друзья, — тихо ответила она.

— Друзья. Конечно. Я хочу гораздо большего, как вы догадываетесь. Но я не тороплюсь.

— Как осмотрительно, — сухо пробормотала она, — если учесть, что я еще замужем.

— Мне не нужно напоминать об этом. Вы все еще влюблены в своего мужа.

Она застыла, потом отвернулась и двинулась к выходу.

— Думаю, нам не следует это обсуждать.

— Пожалуйста, — он взял ее за руку, — я прошу прощения. Мы такие разные, так по-разному воспринимаем друг друга. Знаете, в каком-то смысле я всю свою жизнь думал о вас. Одно памятное утро. И с тех пор вы навсегда врезались мне в память, я никогда не забывал ни вас, ни вашей сестры.

Они медленно шли по галерее, и постепенно напряжение отпустило Сабрину. Дмитрий рассказывал о себе, особенно о репортере, который как бы усыновил его и его сестер, после того как сфотографировал их в посольстве.

— У него не было детей, и мы стали его семьей. Он устроил моего отца на новую работу, отправил нас в школу, помог мне получить стипендию в Кембридже, даже пытался найти мне жену. — Дмитрий улыбнулся. — В этом он не преуспел.

Они приближались к концу галереи.

— Я знаю, что остался в вашем прошлом, — сказал Дмитрий. — Но вы должны понять, что вы и ваша сестра снились мне с детства, пронизали всю мою жизнь, неожиданно появляясь, когда я меньше всего вас ждал… иногда, извините меня, в очень неподходящее время.

— Вы имеете в виду, когда вы были с другими женщинами?

— Даже тогда.

Он продолжал говорить, но Сабрина больше его не слушала. Он описал ее сны о Гарте, и его слова вернули этот сон: прикосновение Гарта к ее руке, его губы на ее губах, его спокойный голос, его полные желания глаза, обращенные к ней, теплоту их тел, когда они лежали рядом после акта любви. Одиночество нахлынуло на Сабрину, она ощутила себя потерянной.

«О любовь моя, моя милая любовь, я тоскую по тебе, ты мне нужен, я не могу вынести…» — Она подавила в себе этот молчаливый крик и снова стала прислушиваться к Дмитрию.

— …ваша красота и мужество, — говорил он. — И ваша радость жизни. Наверное, я всегда любил вас, потому что вы показали мне все это, когда я был молод, а с тех пор я ни у кого их так и не видел. Я всегда надеялся, что когда-нибудь встречу вас и дам вам такую же мечту под стать моей. Я никогда не думал, что найду вас через трагедию.

Внезапно Сабрина ощутила, что ее хоронит под собой его настойчивое желание вернуть прошлое. «Мне надо уйти от этого. Я не могу дышать, я не могу думать… Я хочу свою сестру. Я хочу свою семью. Я хочу Гарта».

— Стефания, что случилось? Я сказал что-то не то? Учащенно дыша, она пыталась улыбнуться.

— Слишком много разговоров о прошлом в тот момент, когда я стараюсь построить новую жизнь. Давайте вернемся к остальным.

— Но подождите, мы ведь друзья? Если я пообещаю не говорить о прошлом, мы остаемся ими?

— Да. Конечно.

«Ну почему все на меня давят? Почему хотят приспособить к своим собственным желаниям? Почему не дадут возможности быть самой собой? Я приспособилась бы под желания Гарта, потому что он никогда этого не требовал. Даже не просил. И не попросит».

— Конечно, мы друзья, — произнесла она, возвращаясь на вечер. Но она тут же забыла о нем из-за приближавшегося дня свадьбы Габриэль. Чтобы заставить себя не думать о Гарте, она старалась сконцентрироваться на деталях, с которыми великолепно справилась бы одна миссис Тиркелл. И когда начали собираться гости, она поняла, что ей удалось создать обстановку, которая восхитит Габриэль, но не позволит выбросить из головы Гарта.

В гостиной, где мягко сияли белые свечи в серебряных канделябрах и, мерцая, бросали свет на букеты лиловых орхидей и белых роз из оранжерей Оливии, сидели в бархатных креслах пятьдесят гостей и слушали разыгрываемые на арфе и пианино дуэты.

— В точности как это бы сделала Сабрина, — повторяли гости снова и снова.

— Как изумительно вы сохраняете живым ее дух.