Девушка у обочины (ЛП)

Это было год назад.

Сейчас приступ паники разрушительные и бесконечные, ужасающие по интенсивности. Я плачу и чем больше плачу, тем больше не могу дышать, и чем дольше задыхаюсь, тем сильнее ужас, который, в свою очередь, только усугубляет рыдания. Не знаю, как разорвать этот замкнутый круг.

Я слышу, как Адам зовет меня по имени, но он где-то вдалеке, и все, что я способна осознать, это слезы, необходимость дышать и ужас. Почему-то слезы льются все сильнее и быстрее - я не могу вздохнуть. Задыхаюсь, откатываюсь от него и ползу вверх по кровати, чтобы свернуться в клубок возле подушки. Эти рыдания разрушают меня.

Кровать прогибается под тяжелым весом, и я чувствую, как что-то теплое накрывает меня. Одеяло. Он укрывает меня. Адам оборачивает меня одеялом, а потом просовывает руки под меня и поднимает, как ребенка, пушинку. Он устраивается на кровати вместе со мной; моя голова оказалась на его груди, отчего слышу, как его сердце бьется размеренно, чуть быстро. Дыхание спокойное и легкое. Он обхватил меня, бормоча у уха что-то успокаивающее и ритмичное.

Я сосредотачиваюсь на сердцебиении, дыхании, и стараюсь, чтобы мое дыхание совпадало с его, как и удары сердца. Ужас медленно отступает, и учащенные вздохи уменьшается до рваных. Его руки покоятся на моем плече и бедре; я свернулась у него на коленях, как маленькая. Теперь могу расслышать его голос, и понимаю, что он поет песню; такие песни слышишь по радио раз десять каждый день, но никогда не знаешь название или исполнителя, просто узнаешь мелодию и припев. Голос низкий, тихий и мелодичный.

Я все еще плачу, но уже тише.

Мне нужно остановиться. Должна успокоиться. Я отстраняюсь и принимаю сидячее положение. Дышу глубоко и размеренно, постепенно сердцебиение возвращается в норму, и я вытираю глаза ладонями.

Теперь мне неловко смотреть на Адама.

Он сползает с кровати и идет на кухню. Слышу, как течет вода, затем бульканье чайника. Надо встать, одеться и выйти отсюда, но пока не могу даже пошевелиться. Сейчас я не задумываюсь о приступе паники и размышляю о том, что всему предшествовало.

Никогда в жизни я не была так смущена: позволить мужчине, которого знаю всего несколько часов, почти раздеть меня, позволить ему прикоснуться, позволить поцеловать меня. И он не просто какой-то случайный парень, он - богатый и знаменитый, кинозвезда.

О чем, мать его, я думала?

Вот и получила паническую атаку.

Боже, я ненормальная, вот ведь жесть.

Адам поднимается по лестнице в спальню с кружкой в руке, нитка с этикеткой от чайного пакетика свисает с края. На нем только черные спортивные шорты, и даже после всего, что случилось, я ловлю себя на том, что разглядываю его промежность, наблюдая, как член подпрыгивает и покачивается, пока Адам идет ко мне. В складках шорт вижу широкий, круглый конец. Я отвожу взгляд и усиленно моргаю, удерживая глаза на цветочном принте пледа, и забираю чашку чая.

Он садится на край кровати и наблюдает за тем, как я делаю глоток. Ждет.

— Дез, я…, — он останавливается, вздыхает и снова пытается. — Ты в порядке?

Я пожимаю плечами.

— В порядке. Спасибо.

— Хочу спросить, что случилось и что такого я сделал, из-за чего у тебя началась паническая атака…

Я перебиваю его.

— Это не из-за тебя. Просто... есть проблемы.

— Я должен был сбавить обороты. Извини, Дез. Я видел, знал, что ты нервничаешь и все такое, но не осознавал….

Я, наконец, встречаюсь с ним глазами, и вижу, что он искренне расстроен.

— Просто забудь, ладно? Дело не в тебе.

— Не корми меня этим «дело не в тебе, а во мне». Чушь собачья, Дез. Это не просто приступ паники, который взялся ниоткуда, — он говорит это мягко, очерчивая мою скулу большим пальцем. — Пей чай, малыш. Я оденусь и отвезу тебя домой.

Малыш. Он назвал меня малышкой.

Почему мне это так нравится? И почему чувствую безумное желание все ему объяснить?

Вместо этого слежу через комнату, как он хватает джинсы и черную футболку из чемодана в углу спальни. Потом идет в ванную и через несколько секунд выходит одетый. Замечаю, что он даже не надел нижнее белье, и со мной начинает твориться что-то, чего не вполне понимаю.

Делаю большой глоток чая; он какой-то мятный, с нотками лимона и вкусом трав, а это именно то, что мне нужно, хотя не осознавала это до настоящего момента. Я слушаю, как он звонит вниз на стойку регистрации и заказывает частный экипаж.

— Что это за чай? — спрашиваю я, когда возвращается.

Он спускается в мини-кухню и берет со стола упаковку.

— Harney & Sons. Вербена с мятой.

— Он реально вкусный, — пытаюсь улыбнуться ему. — Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — он улыбается, но вижу в глазах накопившиеся вопросы.

— Сожалею, что сорвалась на тебя, Адам. Это действительно не твоя вина.

Он пожимает плечами.

— Не извиняйся.

Я хочу рассказать ему насколько хорошо то, что он заставил меня почувствовать, но не знаю, как.

— И спасибо за... — Взмахиваю рассеянно рукой, испытывая неловкость за то, что краснею. — Это.

Его глаза сужаются, взгляд раскаляется.

— Что это?

Пробую другую тактику:

— Я хорошо провела время. То есть, до того, как слетела с катушек. Но ужин, и все. Просто... спасибо тебе.

Улыбка озаряет его лицо, глаза блестят.

— Мне тоже все очень понравилось, Дез. Так что спасибо тебе.

Допиваю чай двумя длинными глотками, не заботясь, что немного обжигаю рот. Мне стоит вернуться домой. Его слишком много. Всего этого слишком много. Мне стыдно за свое безумие, я потрясена тем, насколько сильно меня влечет к Адаму, не только физически, но и как к человеку. Я просто не знаю, что думать, что чувствовать или что делать.

До сих пор не могу поверить, что почти позволила ему раздеть себя. Этого не должно было случиться. Он видел вещи, которые я никогда никому не показывала, кроме Рут, и не знаю, как он отреагирует.

Я беру холщовую сумку со своими вещами в ванную и быстро одеваюсь. Когда выхожу, Адам уже в кроссовках и с ключами от номера в руках. Мы идем к лифту в полной тишине. Спускаемся вниз, не проронив ни слова. Он провожает меня на улицу, не держа меня за руку и все еще ничего не говоря.

Закрытый экипаж уже ждет, две большие черные лошади переступают ногами, машут хвостами и трясут головами. Сгорбившийся извозчик одет в плащ, перчатки, и выглядит несчастным. Швейцар открывает дверь повозки, и Адам протягивает мне руку, помогая подняться.

— Спокойной ночи, Дез, — говорит он.

— Спокойной ночи, Адам.

Миллион невысказанных вещей лежат между нами.

По-прежнему идет сильный дождь с резкими порывами ветра, грохочет гром, пока молнии пронзают небо. Я и забыла на какое-то время, что бушует буря.

Адам передает извозчику деньги, говорит ему, куда ехать, а затем закрывает дверь и, засунув руки в карманы, наблюдает за тем, как карета рывком приходит в движение. Я всматриваюсь назад, пока он не скрывается из виду.

Когда я, наконец, возвращаюсь домой, Рут уже читает в кровати.

Она хмурится на меня поверх книги.

— Я думала, ты должна была встретиться со мной и Джимми, чтобы пропустить по стаканчику?

— Собиралась, — начинаю я, а потом понимаю, что понятия не имею, как объяснить себе то, что только что произошло, не говоря уже о том, как рассказать подруге. — Кое-что случилось.

Рут знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, когда я избегаю разговора и когда не хочу говорить о чем-то.

— Ладно. — Она пожимает плечами, а потом смотрит на меня более пристально. — Ты в порядке? Выглядишь, как будто плакала.

По меньшей мере, я должен ей хоть что-то сказать.

— Даже не знаю, с чего начать, Рут. Просто не знаю. Со мной все хорошо. Я просто... мне нужно поспать.

Она смотрит на меня, одна проколотая бровь изгибается от подозрений. Затем Рут возвращается к чтению.

— Хорошо. Но если ты захочешь поговорить, ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне все, что угодно.