Вот тако-о-ой!

«Ветчина… пирожки… вот этот кувшин… маринованные овощи… смотрите, как бы не разлить… консервы…»

Корзина Марты была гигантских размеров, и содержимое в ней выглядело солидно. Каждый сандвич напоминал глыбу, каждый пирожок был с блюдо величиной.

Корзина, приготовленная для Селины, была не так велика, но тоже немалых размеров. Однако, оставшись одна, Селина внезапно решила, что она не возьмет ее. В сундуке у нее нашлась небольшая шкатулка таких размеров, что в ней могла поместиться примерно пара туфель. «В этом ящичке можно уместить достаточно еды на двоих» – решила Селина. Она и Юлия Гемпель всегда укладывали свой завтрак в такие ящички, отправляясь в свободные от учения дни на какой-нибудь пикник за город. Селина немного нервничала сегодня: ее пугала перспектива ужинать вдвоем с каким-нибудь парнем из Верхней Прерии, ей не знакомым. А вдруг никто не станет торговаться из-за ее ящичка! Она наполнила его едой на свой вкус, пренебрегая указаниями Марты. Ей не нравилось тяжеловесное меню фермеров.

Селина была одна на кухне. Якоб работал где-то на поле или во дворе. В доме царила необычная тишина. Она засучила рукава и принялась за работу. Чайное печенье было предметом ее гордости. Селина испекла шесть маленьких кексов. Это было получше тяжелых и мокрых пирогов Марты! Потом она приготовила еще несколько изысканных закусок, сделала тоненькие сандвичи без традиционной ветчины. Жаль, что нельзя было достать бананов. Их заменили два яблока-ранета, тщательно, до блеска, вытертые. Наконец ящичек был завернут в бумагу и перевязан красной ленточкой. В узел ленточки она воткнула зеленую ветку, сорванную во дворе. Потом отступила на шаг и нашла пакетик восхитительным.

Парадное платье из красного кашемира, пальто и шляпка – и она, готовая, ожидала Гугендунка. Они приехали поздно, перед дверями сарая теснилось уже много экипажей. За два дня до того выпал глубокий снег, поэтому все приехали на санях. Привязывали лошадей, где кому вздумается; все время звенели бубенчики, когда лошади переступали с ноги на ногу. Селина, осторожно балансируя и оберегая свой ящичек, пробралась к двери и, войдя в нее, очутилась перед деревянной лестницей. Зал был на втором этаже. Невероятный шум, доносившийся оттуда, почти испугал ее. Селина остановилась на минуту в нерешительности, – ей захотелось вернуться на ферму, хотя бы пришлось идти пешком пять миль по снегу. Но она собралась с духом, поднялась по лестнице и вошла. Аукцион был в разгаре. Гул голосов утих на миг после продажи очередной корзины, и раздавался только раздражающий стук молотка аукциониста. Он стоял на стуле, и поэтому Селина мельком увидала его через спины и головы толпы. Это был Адам Оом, который и сам был некогда учителем в Верхней Прерии. Маленький лысый человек с пронзительным фальцетом и лисьей физиономией.

Он громко и визгливо возглашал.

– Вот что я предлагаю! Смотрите все. Тридцать центов. Тридцать пять! Стыдитесь, джентльмены! Кто выше?

Селина ощутила прилив какого-то возбуждения. Она огляделась, где бы ей оставить свое пальто. Все столы, стулья, подоконники и вешалки были завалены одеждой гостей. Она высмотрела все-таки какой-то ящик, где еще оставалось местечко, бросила туда муфту, пальто и оставила в руках только коробку. Из залы между тем доносились взрывы хохота, аплодисменты, топот ног, улюлюканье. Предлагалась уже новая корзина. В надежде пробраться туда, Селина оправила свое платье и устремилась в толпу с интересом ребенка. Она искала глазами Марту и Клааса в этой битком набитой комнате. А Ральф? Но широкие спины в черных сюртуках заслоняли ей все и оттесняли обратно к двери. Она написала свое имя на коробке. Не было надежды самой пробраться к Адаму Оому. В отчаянии она решилась толкнуть углом коробки обладателя широких плеч, стоявшего как раз перед ней. Он обернулся:

– Что такое? Как?..

Селина глядела теперь прямо в гневное лицо Первуса де Ионга. Первус де Ионг смотрел сверху вниз в широко раскрытые глаза Селины, глаза, расширенные испугом.

– Простите… Виновата… Я думала… Нельзя ли передать туда мою корзинку… Такая толпа…

Тоненькая изящная фигурка в темно-красном платье посреди этих могучих торсов, разгоряченных тел, багровых физиономий. Глаза Первуса утратили сердитое выражение, стали внимательными. Он перевел их на ящичек с ужином и не мог скрыть изумления.

– Это?

– Да, для аукциона. Я – школьная учительница, Селина Пик.

Он кивнул головой:

– Я видел вас в церкви в воскресенье.

– Видели! Я не предполагала. Неужели видели?

– Подождите здесь. Я вернусь. Не двигайтесь.

Он взял коробку. Она ждала. Он легко проложил себе дорогу через толпу, добрался до Адама и поместил свою ношу рядом с колоссальной корзинкой, одной из целой дюжины, ожидавших очереди. Воротясь тем же путем к Селине, он снова сказал: «Подождите» – и пробрался на лестницу. Селина послушно ждала. Она перестала волноваться из-за того, что не может разыскать Пулей, и, поднявшись на цыпочки, пыталась разглядеть происходящее через толпу. Когда Первус наконец возвратился снизу, у него в руках был пустой деревянный ящик из-под мыла. Он поставил его в дверях, позади толпы, и помог Селине взобраться на него. Голова ее едва-едва возвышалась над его плечом. Теперь она могла видеть комнату от одного конца до другого. Вот Пули. Она помахала Марте, улыбнулась Ральфу. Он как будто хотел направиться к ней. Сделал несколько шагов, но Марта удержала его за полу куртки.

Селине надо было что-нибудь сказать своему покровителю. Что бы такое? Она взглянула вниз на Первуса. Затылок у него покраснел, словно от напряжения. Она невольно подумала: «Боже, он, кажется, тоже придумывает, что сказать». Эта мысль сразу доставила облегчение. Она подождет, пока он не заговорит. Теперь его затылок из розового стал темно-красным. Селина под напором почему-то отхлынувшей к дверям толпы зашаталась на своем ящике, машинально протянула руку, чтобы ухватиться, и почувствовала на локте его большую жесткую руку, поддерживающую ее.

– Какая давка, не правда ли? – Неловкость и смущение обоих начали проходить. Шея де Ионга стала несколько бледнее.

– О да, ужасная!

– Здесь не одна только Верхняя Прерия. Много понаехало и из Нижней. Даже из Нового Харлема.

– Вот как!

Пауза. Новая напряженность.

– Как идут занятия в школе?

– О, недурно!

– Вы такая маленькая. Чересчур маленькая для учительницы, верно ведь?

– Маленькая! – Она повернулась на своем пьедестале из-под мыла. – А вот я выше вас!

Оба засмеялись, как чему-то очень забавному. Молоток Адама Оома застучал, призывая к тишине. «Леди». Стук. «И джентльмены» – новый стук. «Смотрите, какую корзину вы можете приобрести сейчас!»

Всеобщее внимание. Большая плетенка, так набитая едой, что грозила вот-вот треснуть. Сквозь щель выглядывала белоснежная салфетка, которой было закрыто содержимое корзины. Салфетка была тонкого полотна. Эта царица среди корзин вызывала мечты о покоившемся под салфеткой золоте в виде чудесно приготовленных кур, хрустящих на зубах, изумрудах – огурчиках; рубинах – земляничном варенье; кексе, манящем подобно бриллиантам. Не говоря о салате из картофеля, сыре, простокваше, бутербродах, печенье к кофе и т. п.

Стук…

– Корзинка вдовы Парленберг. Не знаю, что в ней имеется. Не знаете и вы. Но нам и нет надобности знать. Кто когда-нибудь ел цыплят, приготовленных ею, тому нет надобности что-либо объяснять. Кто ел печенье вдовы Парленберг, тому не надо объяснять. Что я получу за корзинку вдовы Парленберг? Что за корзину?

Стук. Стук. Стук.

Вдова, очень эффектная в черном шелке, с длинной золотой цепочкой на пышной груди, восседала в кресле у стены, шагах в пяти от аукциониста. Она заметно важничала, вспыхивала, подымала глаза, опускала их, всеми силами старалась принять невинный вид.

Адам скользил взглядом по толпе. Он нагнулся вперед с застывшей улыбкой на лисьем лице. С вдовы, сиявшей нарядом справа, он перевел глаза на молодых щеголей, на старых кутил, на юношей, вдовцов, холостяков. Только от них и зависел успех аукциона. Адам искал кого-то среди них. Вот он увидел высокую фигуру в дверях и впился глазами в неподвижные глаза Первуса де Ионга. Он поднял высоко свой молоток – и все глаза устремились на белокурую голову в дверях.