Чары

– Оно окончено, правда? – сказал он в день своего приезда.

– Откуда ты знаешь? – удивился Амадеус.

– Обстановка в доме – она другая. Спокойнее.

Амадеус посмотрел на Зелеева.

– Покажем ему?

– Вам решать.

– Папочка? – Александр повернулся потом к русскому. – Константин, вы не хотите, чтоб я видел?

Зелеев засмеялся.

– Я хочу, чтоб весь мир увидел ее, Александр.

Глаза Амадеуса потеплели.

– Пойдем.

Она стояла под покрывалом, на центральном столе мастерской, в задней части дома. Когда Амадеус стянул покров, его ноги вдруг ослабели, а руки задрожали. Александр смотрел во все глаза, пытаясь не зажмуриться. Несколько минут он стоял неподвижно, потом медленно обошел вокруг стола, разглядывая скульптуру под всеми возможными углами, словно стремясь вобрать ее в себя взглядом – всю.

Никто не произносил ни слова, но через некоторое время Зелеев подошел к столу и молча указал Александру на три драгоценных камня, под которыми были выгравированы инициалы: его собственные, под большим сапфиром, сверкавшем на суровом склоне горы из золотого самородка; Амадеуса – под русским изумрудом в дальней части водопада в пене филиграни и стекающего эмалью прозрачного водопада с его острыми, как иглы, хрустальными сосульками с крошечными бриллиантами, и наконец, инициалы Ирины Валентиновны Малинской – под огромным, золотистым алмазом, сиявшим, как солнце, на вершине каскада.

– Ну? – Амадеус больше не мог утерпеть. Александр все еще неотрывно смотрел на скульптуру и не мог отвести взгляда.

– Я не могу насмотреться. Я не могу поверить… – пробормотал он вполголоса. – Я никогда не видел ничего подобного.

– Я говорил твоему отцу – она уникальная, – спокойно и тихо сказал Зелеев.

– Это… она просто волшебная, – выговорил Александр, а потом замолчал. – Самое прекрасное – из всего, что только я видел.

Борясь с соблазном, он наклонился и осторожно погладил миниатюру пальцами.

– Ты можешь потрогать, – сказал Зелеев и посмотрел на Амадеуса, на чьем лице отразилась целая буря чувств. – Она называется – Eternité.

Александр коснулся указательным пальцем левой руки золотистого бриллианта.

– Это ради нее? – он обернулся, чтобы взглянуть на отца. – Папочка?

Амадеус подошел ближе.

– Я расскажу тебе все.

На закате они вышли из дома и пошли к водопаду – вдвоем, Зелеев тактично заявил, что ему нужен отдых.

– Этого не скажешь словами, папа. Он… такой прекрасный… и величавый.

Оба они, не отрывая глаз, смотрели на водопад.

– Я могу понять, почему она так любила его, – голос Александра был тихим и грустным. – Но твой по-своему даже прекрасней.

– По-своему.

– Я никогда не думал, что ты любил ее так сильно, папа. Ты мало говорил мне о ней, а мама всегда вела себя так, словно ее вообще не существует.

– Ты не можешь винить ее за это.

– Нет. Конечно, нет.

Какое-то время они молчали, а потом Александр сказал:

– Должно быть, она очень…

Он запнулся.

– Дорого стоит? – закончил за него Амадеус. – Похоже на то.

– И тебе правда все равно, папочка, да?

– Тебе это не нравится?

– С чего ты взял? Зачем ты так говоришь?

– Многим сыновьям бы не понравилось, – Амадеус по-прежнему смотрел в сторону, на водопад. – Твоей маме бы не понравилось… не ради себя – ради тебя.

– Маме это было бы безразлично, – ответил Александр, слегка покраснев.

– Конечно, – согласился Амадеус. – Конечно, ты прав.

Они пошли опять по густой травянистой тропинке к дому. Луг, поросший жирянкой и венериным башмачком, отливал странными бликами в розовом свете заката, пара рыжих белок искрой пронеслась над их головой. Воздух был ясным и еще теплым.

– Константину так хотелось показать Eternité на какой-нибудь выставке, – сказал вдруг Амадеус.

– Это можно понять.

– Ты думаешь, я неправ… несправедлив, решая ее судьбу один?

Александр покачал головой.

– Она существует только благодаря тебе.

– Я никогда не создал бы ничего подобного без него. Я мог только мечтать… Гений Константина сделал мечту реальностью.

Амадеус вздохнул и добавил:

– Пусть все именно так… но даже теперь я не могу сделать то, чего он хочет.

Александр взял отца за руку.

– Это – твое право. И тебе решать.

Через неделю после того, как Александр вернулся в Цюрих, Зелеев уехал из Давоса. В их последний вечер вместе Амадеус отдал ему неограненный рубин и два ограненных, как бриллианты, алмаза – половину того, что осталось от собрания драгоценных камней Малинских.

– Вы – глупец, – сказал Зелеев.

– Это я уже слышал от вас, – засмеялся Амадеус. – И не раз.

– Вы могли бы стать баснословно богатым – а теперь еще отдаете и то, что осталось.

– Мне достаточно того, что у меня есть.

Зелеев пожал плечами.

– А как насчет Александра? Вы говорили с ним об этом – и о том, что собираетесь делать с оставшимися камнями?

– У матери Александра больше денег, чем она могла бы потратить и за десять жизней. В этом отношении ему нечего бояться.

– Радости права первородства не всегда измеряются в деньгах, mon ami. Эти драгоценные камни, конечно, ему ни к чему… но от нашей скульптуры глазки у вашего сына загорелись.

Амадеус покачал головой.

– Он понимает мои чувства – то, что значит для меня Eternité.

– Но это не значит, что он их разделяет. Он не только ваш ребенок – он еще и сын Хильдегард, и я советую вам не забывать об этом, друг мой.

– Что вы пытаетесь мне сказать, Константин? Что Александр захочет взять себе наш чудесный водопад, когда меня не станет? Но я только счастлив, если это так.

– Да, мой друг – но вам не приходило в голову, что не только он один? – сказал мягко Зелеев. – Когда ты создаешь такой шедевр… бесценной красоты и совершенства, всегда найдутся те, кого он заворожит, и они захотят обладать им. Любой ценой.

Амадеус зорко в упор взглянул на Зелеева.

– Вы предали мое доверие к вам, когда брали Eternité с собой? Вы же обещали мне полную анонимность! Никто не должен был знать.

– И я сдержал свое слово.

– Тогда ваши предостережения лишены всякого смысла. Чего мне бояться? Меня не волнует, что случится с моей собственностью после моей смерти – это относится и к Eternité. Я знаю, что она значит для меня. Разве этого недостаточно?

Наступило молчание. Амадеус оглядывал гостиную, замечая пустоты там, где раньше были вещи Зелеева. Тот их уже упаковал.

– Вы думаете – вам будет одиноко? – Зелеев словно прочел его мысли.

– Конечно, – Амадеус стал опять грустным, и голос его стал мягче. – Я думал, что моя жизнь кончена, когда Ирина покинула меня. А потом ее дар и ваша щедрость вернули меня к жизни – и я всегда буду вам благодарен за это.

– Это были чудесные годы, – сказал Зелеев, в глазах его стояли слезы. – Вырванные из плена реального времени, украденные у дикого и грубого реального мира.

– Вы обязательно вернетесь.

Зелеев кивнул.

– Но этих лет уже не вернуть.

Наутро, прежде чем отправиться на станцию, оба они пошли взглянуть на скульптуру. Уже не осталось и следа от мастерской – она сослужила свою службу, и теперь помещение снова превратилось в конюшню с сеновалом.

Именно на сеновале они решили спрятать свое сокровище – в тайнике, выбитом в стене и укрытом за тюками соломы. Они показали тайник Александру перед его отъездом домой, и никто, кроме Зелеева, Амадеуса и его сына даже и не догадывался о его существовании.

До появления Магги.