Санта-Барбара 4

Сантана прошла в гостиную и, швырнув сумочку на диван — почти как в собственном доме — остановилась перед окружным прокурором, который бежал за ней, словно школьник за трамваем, пытаясь оправдываться.

Она гневно бросила ему в лицо:

— Я имею в виду эту идиотскую историю про твой бумажник, которую ты ему наплел.

Тиммонс недовольно протянул:

— Ах, вот ты о чем. Ну и что?

Она возбудилась еще сильнее. Ее слова летели в лицо Тиммонсу, словно куски брусчатки с мостовой, от которых он едва успевал отворачиваться.

— Дома Круз спросил у меня, что я здесь делала, и я ему ответила.

Тиммонс пожал плечами.

— Вполне законное требование мужа к жене — узнать, что она делала в доме молодого человека ближе к ночи. Не понимаю, почему ты так разоряешься?

Она вскипела еще сильнее.

— Потому что я ответила ему на этот вопрос совершенно другое, в отличие от тебя, а ты, оказывается, наболтал что-то про какой-то бумажник.

До Тиммонса наконец дошло. Среди множества суеты и довольно бестолковых событий прошедшего вечера он совершенно забыл об этом незначительном, с его точки зрения, эпизоде, который случился, как ему казалось, уже неизвестно сколько времени назад.

Однако оказалось, что круги по воде от камня, брошен кого прошлым вечером, идут до сих пор и последствия этого шага ой вынужден ощущать сейчас На лице его появилась виноватая улыбка.

— Прости, прости, — смеясь сказал он. — Я не думал, я не…

Она продолжала гневно сыпать обвинениями.

— Он не знал, он не думал, он вообще ничего не соображал. Ты бы мог понять, в какое дурацкое положение ты меня ставишь, если хотя бы на секунду подумал обо мне. Всего-то, что нужно было — это поставить меня в известность. Ты что, не мог сказать всего этого, пока я находилась в комнате? Зачем ты начал оправдываться не после того, как я ушла? Таким образом, ты пытался произвести более благоприятное впечатление на моего мужа? Пытался выгородить себя, да?

Глупая улыбка все еще не сходила с лица Тиммонса. Он развел руками и неопределенно протянул:

— Ну, я вообще-то думал.

Она подскочила к нему и завизжала прямо в лицо:

— Ты ничего не думал, ты поставил меня в совершенно глупое, дурацкое, идиотское положение! Я тебе этого никогда, никогда этого не прощу! Ты до конца жизни будешь помнить о своей вине передо мной.

Несмотря на крайнюю степень возбуждения, она, очевидно, все-таки поняла смысл только что выпаленных ею слов. Поэтому она умолкла и тяжело дыша смотрела в лицо Кейту. Даже ей сейчас, в ее теперешнем состоянии, агрессивном и взвинченном, стало ясно, что обвинениями, основанными на словах: «до конца жизни», «никогда» и т. д. сейчас разбрасываться не стоит.

Тиммонс умиротворяюще поднял перед собой руки.

— Сантана, успокойся, ты напрасно так кричишь, в этом нет никакого смысла. Ну прости, я ведь тебе уже сказал: я просто не знал…

Ее глаза снова потемнели от злости. Размахивая руками, она снова закричала:

— Как это не знал? Ты же всегда хвастался передо мной, что прекрасно ориентируешься и подобных ситуациях и даже умеешь управлять ими? Так значит ты тоже врал мне? Зачем ты все это делал? Чтобы выглядеть получше в моих глазах? Или таким образом ты тешишь свое мужское самолюбие? При этом ты всегда обвиняешь меня в том, что я такими ситуациями управлять не умею. Что, почему ты молчишь? Тебе нечего сказать? Ты можешь юлить и выкручиваться только перед Крузом? А я уже для тебя ничего не значу, да? Ты заставил меня лгать и поступать, как полная дура и идиотка, а теперь я же вынуждена оправдываться перед тобой? Ты этого добиваешься, этого?

Тиммонс пребывал сейчас в таком смятении, что кроме стандартных извинений он больше ничего предложить не мог.

— Ну прости меня, прости, — бормотал он, не осмеливаясь даже взглянуть в лицо Сантане. Правда, в его глазах не было ни искренности, ни желания пойти ей навстречу.

— Ну, я просто ошибся.

Она посмотрела на него с таким возмущением, будто он только что попросил у нее взаймы тысячу долларов. Глаза ее потемнели от ярости, она продолжала метать словесные молнии:

— Простить тебя? За что мне тебя простить? За то, что ты сделал из меня посмешище? За то, что теперь в глазах собственного мужа я неверная жена и лгунья?

Тиммонс сделал попытку миролюбиво взять ее за руку, однако она вырвалась и с видом оскорбленного и униженного самолюбия отскочила на шаг назад.

— Не трогай меня, — воскликнула Сантана. — Все, что ты делаешь, оборачивается для меня только новыми бедами. Я тебе уже говорила, что я ненавижу лгать я устала от этой лжи. Но каждый раз мне приходится сочинять что-то новое и новое, а ты во всем этом оказываешься в стороне. Ты у нас глубоко порядочный человек, а я выгляжу глубоко порочной женщиной только потому, что ты успеешь оправдаться раньше меня и в мое отсутствие, а потом я вынуждена расхлебывать эту кашу.

Тиммонс стоял насупившись.

— Сантана, я ведь уже попросил у тебя извинения, может быть на этом закончим?

— Закончим? — взбеленилась она, — да я еще ничего не начинала, я просто пытаюсь выяснить у тебя, зачем ты позволил Крузу зайти сюда? Ты же знал, что мне будет плохо, ты знал, что мне придется оправдываться, сочинять какие-то отговорки. Ты же знал, что это принесет мне только несчастье. Если тебе очень хотелось поговорить с Крузом, меня не обязательно было впутывать во все это. Или ты захотел, чтобы я пожалела о том, что приехала к тебе в такой поздний час? По-моему, ты всегда хочешь, чтобы я жалела о встречах с тобой.

Тиммонс почувствовал, что теряет терпение. Еще минута — и он взорвется. Чтобы этого не произошло, он решил перейти в контрнаступление. В подобных ситуациях для этого у него был надежный и испытанный метод — перевести все на чувства. Окружной прокурор в своих отношениях с женщинами уже не раз пользовался проверенным методом и каждый раз он с неизменным успехом срабатывал. Для этого требовалась лишь небольшая доля актерского таланта и нестандартная ситуация, в которой он вынужден был бы положиться лишь на свои способности.

Тиммонс изобразил на лице оскорбленную добродетель и, тяжело дыша, сказал:

— А ты не подумала о том, что я ревную тебя к твоему мужу? Я видеть не могу его равнодушие к тебе. Вот я и решил, что если он не ценит свою собственную жену, то в этом городе есть и другие, которые ценят ее и могут обращаться с ней нормально. Ты не подумала о том, что я испытываю к тебе подобные чувства, но вынужден до поры до времени прятать их глубоко внутри? Да, я готов признать, что ревность — это не самая лучшая сторона любви, но и не самая худшая, да. Если я хотел привлечь внимание твоего мужа к тебе же самой, то это было сделано именно из таких побуждений. Я совершенно не понимаю, почему ты не допускаешь такой вероятности? Да, я ревную тебя, ревную, — он уже почти кричал, но затем, вовремя воспользовавшись своим актерским даром, эффектно понизил голос и прибавил небольшую дозу лицедейства, изобразил на лице страдальческий вид. — Сантана, ты просто не знаешь, как мне плохо без тебя, а еще хуже, когда я вижу рядом с тобой твоего уверенного в собственной неотразимости, бесценности мужа. Но мне приходится скрывать это все. Теперь ты понимаешь, в какой ситуации нахожусь я? Что чувствую я и что я вынужден делать и говорить? Ты должна, ты просто обязана простить меня, я не делал ничего дурного, ничего такого, что могло бы оскорбить тебя или поставить в неловкое положение. Если так и получилось, то только из-за моих чувств.