«Пылающая Эмбер» (ЛП)

— Ты любишь меня?

Улыбаясь и игнорируя слезу, скользящую теперь уже по моему лицу, я оставляю на её губах лёгкий поцелуй и говорю:

— Да, люблю.

Её ресницы трепещут, и она зажмуривается.

— Я беспрестанно думаю о том, что если бы я просто сняла твою цепочку, тогда, быть может, он бы не... не исполосовал мою спину и не сделал то, что сделал.

Внутри меня образуется какая-то тяжесть, какое-то нехорошее предчувствие и жуткое подозрение. В памяти всплывает разговор с доктором Алистером.

— От чего? Ремня?

— Не уверен. Но я насчитал тринадцать отметин на её спине и верхней части её бедер, и если ты приглядишься к её коже, то убедишься, что с ней это произошло не впервые. У неё также два поврежденных ребра и кровоподтек на щеке, но он должен пройти через несколько дней. Главное, что она жива. Ей чертовски повезло, что пуля лишь зацепила печень и прошла навылет.

— А признаки...

Между нами повисает мертвая тишина.

— Изнасилования? — спрашивает он.

Скрестив руки, я киваю.

— Есть признаки, указывающие на то, что недавно она занималась грубым сексом, но никаких следов спермы. Изнасилование сложнее определить, если пациент ведёт активную половую жизнь. У вас двоих был...

Вспомнив о прошлом вечере и о том, насколько я был груб, когда трахал её в своём кабинете, я снова киваю.

— Тогда будем надеяться, что худшего не произошло, — говорит Алистер с абсолютной уверенностью в голосе.

Я с облегчением выдыхаю, когда он выходит из комнаты и поворачивается, чтобы в последний раз взглянуть на спящую в кровати Эмбер.

— Ты хочешь сказать, что он тебя изнасиловал?

— Я думала, ты знаешь! — паника в её глазах подтверждает то, о чем я даже не смел предположить, чему не хотел верить, хотя не исключал такой возможности. — Я думала...

— Я не знал, — от резкого подъема с кровати мою спину пронзает нестерпимый жар. Я завожу руки за голову, а затем сдвигаю их на затылок. — Господи Боже!

Я поступил с этим сукиным сыном слишком мягко. Он умер легко и без боли. Тогда как я должен был содрать кожу с его костей.

Я хватаюсь за прикроватный столик и швыряю его в другой конец комнаты, посылая точно в стену.

Я поворачиваюсь и практически реву во всю глотку:

— Почему, чёрт возьми, ты не сказала мне, прежде чем я его убил?

Но по её лицу бежит ещё больше слез.

— Чёрт!

Это я во всем виноват. Я вижу, как она сломлена, и понимаю, что не Уорнер её сломал. Это сделал я. Она убежала, потому что я ей не доверял. Её подстрелили, изнасиловали и чуть не убили. Никто не виноват, ни одна гребаная душа, кроме меня самого. Я был обязан её защищать, а в результате подвел во всех смыслах этого слова.

Часть меня хочет подойти к ней. Сказать, что я не виню её, что она ни в чем не виновата, что это ничего не меняет. Я по-прежнему её люблю. Другая половина хочет разнести эту комнату и всю эту гребаную больницу в щепки.

Когда она закрывает лицо руками, я устремляюсь к ней. Притягиваю её к своей груди и позволяю выплакаться на моей футболке. Я целую её в макушку и шепчу:

— Это не твоя вина, детка, а моя. Ты не сделала ничего такого, чтобы заслужить это. Для меня ничего не изменилось. Я по-прежнему люблю тебя. Ты меня слышишь, Куколка? Я люблю тебя. Мы справимся с этим.

Я забираюсь к ней в постель и держу её в своих объятиях, пока она не засыпает. Но минута за минутой угрызения совести гложат меня изнутри, разрастаясь и множась.

Прежде чем уйти, я убираю волосы с её лица и целую напоследок в висок.

ЭМБЕР

Я резко просыпаюсь от испуга, когда под моей рукой что-то шевелится, а ещё что-то опускается поверх неё. Затаив дыхание, я открываю глаза и вижу возле своей кровати Мава. От него пахнет спиртным.

Я понимаю, что его рука лежит под моей, а его лоб прижал к тыльной стороне руки, и он стоит на коленях рядом с кроватью.

— Мав?

— Куколка. Что мне сделать?

— Что ты имеешь в виду?

Воспользовавшись кнопкой, я настраиваю кровать, чтобы сесть, поскольку пока ещё не могу сидеть самостоятельно.

— Как мне это исправить? Что сделать, чёрт возьми, чтобы это исправить? — нечленораздельно спрашивает он с едва заметным акцентом.

Я долго обдумываю его вопрос. Есть ли какой-то способ всё исправить? Мы не можем стереть то, что произошло. Не можем повернуть время вспять. Уорнер мёртв. Но воспоминания, наверно, никуда не денутся. Хотя со временем, надеюсь, кошмары пройдут.

— Я не думаю, что ты сможешь это исправить. Никто не сможет. Но, возможно, в один прекрасный день это не будет причинять такую боль, как сейчас.

Мав сжимает одеяло в кулаке.

— Ты говоришь, что не винишь меня, но как такое возможно? Я виноват. Я знал тебя как никто другой и не должен был в тебе сомневаться.

Я опускаю свободную руку ему на затылок, хотя этим движением сдвигаю повязку на животе. Его жёсткие волосы щекочут мне ладонь.

— Я могла бы попытаться объясниться. Но я этого не сделала, Мав.

Он трясёт головой из стороны в сторону.

— Нет. Ты была права. Тебе не стоило ничего объяснять.

Его рука движется по моему бедру и сжимает его.

— Я просто надеюсь, что однажды ты сможешь меня простить. Не сейчас, быть может, даже не завтра, но однажды.

Он поднимает голову, и у меня перехватывает дыхание. Я протягиваю руку, чтобы коснуться его лица, но потом отвожу её, боясь причинить ему боль. Похоже, ему на сегодня достаточно. Его лицо напоминает мне о том, как выглядела Сандаун, когда я увидела её в багажнике внедорожника. Избитое и опухшее.

— Что ты натворил?

Он проводит языком по рассечённой губе и шипит. Затем прикладывает к ней разбитые костяшки пальцев и пожимает плечами.

— Кто-то должен был заплатить. Я, Таз, не важно. Только не ты.

— Таз сотворил это с тобой?

Он встаёт, отводит прядь моих волос, наклоняется и целует меня в лоб.

— Нет, Дозер. После того, как я выбил дерьмо из Таза, Дозер был более чем счастлив сделать то же самое со мной.

Впервые после встречи с Уорнером я выхожу из себя. Поднимаю на него испепеляющий взгляд, который вызывает у него ухмылку. Только она быстро сходит с его лица, стоит ему чертыхнуться и снова коснуться тыльной стороной руки рассеченной губы.

— Чёрт, это больно. Почему ты так смотришь на меня? — уголок его губ ползет вниз.

— Никто больше не должен страдать. Ты меня понял? Все кончено.

— За исключением Дэвиса, когда я его найду.

Я стараюсь и дальше сверлить его взглядом, но, пожалуй, он прав.

— За исключением Дэвиса, — в конце концов, киваю я.

— Чёрт. Перестань меня смешить, — произносит он, снова расплываясь в улыбке.

Я улыбаюсь, а затем смеюсь, когда мой ответ доставляет ему ещё больше боли, а его речь выдаёт в нем истинного байкера.

Встретившись со мной взглядом, он со всей искренностью говорит:

— Приятно снова смотреть в твои глаза и видеть твою улыбку, — затем он обхватывает моё лицо ладонями и проводит большим пальцем по моей щеке. — Я скучал по тебе, Куколка. Больше никогда так не уходи, хорошо?

Я киваю.

Мав пытается подавить свою усмешку, отворачивается и направляется к дивану, который использовал в течение последних двух недель в качестве кровати.

— У меня всего один вопрос.

Он бросает подушку на одну сторону дивана и поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Какой?

— Ты сказал, что недели не пройдёт как Лил отравит меня своей готовкой. Выходит, ты нанял медсестру и повара?

— Нет, только медсестру, — он берет одеяло, какое-то время просто держит его в руках, поворачивается и качает головой. — Я знаю, к чему ты клонишь. Ты и твой дерзкий рот.

Прикусив губу, я вскидываю бровь.