Дорога судьбы

– Не старайтесь казаться бессердечной... – Перед мысленным взором Иеремии вновь возникло лицо Барнаби Харта, и он закрыл глаза. – Я бы не смог вынести такое.

Амелия сжала его руку:

– Вы должны. Не упускайте свой шанс. У вас впереди целая жизнь... Сделайте это. Черт побери, не позволяйте ей пройти впустую! Я бы не позволила вам этого. Найдите хорошую девушку, ищите ее упорно, если это понадобится, но возьмите от жизни то, что хотите... что вам нужно... чего вы достойны.

– О чем вы? – Едва ли Иеремия знал, что именно ему нужно.

– О девушке с изюминкой... страстью... любовью в крови... настолько живой, что вам придется ее связать, чтобы удержать рядом.

Иеремия засмеялся:

– Портрет похож на вас. Может, мне следует поступить так с вами?

– Лучше не надо, Иеремия Терстон. Но теперь вы знаете, что я имею в виду: маленькую шаровую молнию, которая вас согреет, сделает счастливым и веселым.

– Хорошенького счастья вы мне желаете! – Однако про себя Иеремия отметил, что эта мысль ему по душе. – И где же отыскать такую девушку?

– Там, где она есть. Как бы ни было трудно, нужно искать. А может быть, она сама свалится вам в объятия.

– Ничего подобного мне пока не попадалось. По крайней мере до того, как я сел в этот поезд. – Он многозначительно посмотрел ей в глаза, и Амелия рассмеялась.

По сути дела, она чуть не позволила себе по уши влюбиться. Не следовало этого делать. У нее было слишком много забот, да и Иеремия заслуживал гораздо большего.

– Не забывайте моих слов! – сказала она на прощание.

Поезд подходил к Атланте, и Иеремия давно собрал вещи. Они стояли в вагоне Терстона, который он приказал выделить Амелии и ее служанке. До Саванны оставалось еще несколько часов пути, но Амелия больше не думала о Саванне. Она думала о нем, а он о ней.

– Черт побери, почему вы не захотели стать моей женой? – Иеремия смотрел на попутчицу взглядом, полным нежности, тоски и страсти. – Это же глупо!

– Я знаю. – В глазах Амелии блеснули слезы. – Мне хочется, чтобы вы нашли себе кого-нибудь получше.

– Никого лучше вас нет на свете...

Амелия покачала головой и улыбнулась, хотя по ее щекам катились слезы:

– Я люблю вас, милый друг.

Они крепко обняли друг друга и не размыкали объятий, пока поезд не остановился. Иеремия отстранился, чтобы снова полюбоваться ею.

– Я тоже люблю вас. Берегите себя, милая. Скоро увидимся в Нью-Йорке!

Амелия кивнула и помахала вслед, глядя, как Иеремия выходит на перрон. Он махал ей, пока поезд не тронулся, и удивлялся судьбе, которая свела их, а потом разлучила. До сих пор он не встречал никого, похожего на нее, и, наверное, больше никогда не встретит... Хуже всего было то, что он тут же женился бы на Амелии, стоило ей только захотеть. Это было страшно. Он влюбился в Амелию за несколько дней, часов... за несколько мгновений, а с Мэри-Эллен Браун вполне хватало встреч по субботам. Бедному Терстону было над чем поломать голову, пока он ехал в гостиницу.

Глава 4

Отель «Кимболл-хаус», одно из самых высоких зданий в Атланте, поражал своей элегантностью. К экипажу Иеремии бросились сразу несколько человек, чтобы помочь ему выйти и проводить в вестибюль. Перед его взором предстало целое сонмище слуг, сновавших во всех направлениях. Внутреннее убранство больше походило на танцевальный зал, чем на гостиничный холл. Величественный сан-францисский «Палас» не шел ни в какое сравнение с этой роскошью, хотя Иеремия предпочел бы увидеть привычную обстановку «Паласа». Эта гостиница была ему по вкусу. Вещи Иеремии отнесли в «люкс», он огляделся по сторонам и заказал бокал прохладительного напитка. Вдруг раздался стук в дверь, и на пороге появился лакей мистера Бошана – высокий негр, одетый в ливрею. Он вынул конверт из роскошной кремовой бумаги, запечатанный огромной золотой печатью. Убедившись, что перед ним действительно Иеремия Терстон, лакей протянул сильную черную руку и вручил ему конверт.

– От мистера Бошана.

– Спасибо.

Иеремия выхватил из конверта карточку и прочитал, что его приглашают на обед, который состоится сегодня в восемь часов вечера.

«Как у французов», – подумал он, еще раз поблагодарив лакея и попросив его передать хозяевам, что он обязательно придет.

Степенно кивнув, негр в богатой ливрее удалился. Иеремия стал прохаживаться по комнате, вспоминая о прошедшей ночи. Шикарное убранство комнаты, украшавшие ее изысканные ткани и антикварные французские безделушки казались ему пустыми и ненужными. В дверь вновь деликатно постучали, и в номер вошла чернокожая служанка с серебряным подносом, на котором стояли высокий бокал с мятным шербетом и тарелка со свежим, ароматным печеньем. В былые времена после долгого путешествия по железной дороге Иеремия с удовольствием выпил бы чего-нибудь покрепче, но сейчас все его мысли были заняты Амелией. Через несколько часов она приедет в Саванну и встретится с дочерью, но Иеремия дорого бы дал, чтобы еще раз обнять ее. Это желание не давало ему покоя, и Терстон, сделав большой глоток из бокала, вышел на террасу, чтобы полюбоваться панорамой процветающего города, который сильно разросся за двадцать лет, прошедших после окончания войны. И все же это не шло ни в какое сравнение с довоенной жизнью.

Иеремия знал, что южане до сих пор сопротивляются попыткам втянуть их в союз американских штатов. Им нравились старые традиции, и они по-прежнему горько сожалели о поражении. Иеремия попытался представить себе, как могут выглядеть этот Бошан и его друзья. Терстон знал, что они владеют немалыми деньгами, однако подозревал, что Бошан – классический нувориш, тщеславный и болезненно самолюбивый. На мысль об этом наводили расшитая золотом ливрея посыльного и громадная золотая печать на конверте с приглашением.

Перед тем как отправиться на обед, Иеремия принял ванну и попробовал немного вздремнуть. Лежа на огромной кровати со стеганым покрывалом, он думал только о хрупкой женщине с черными как вороново крыло волосами и огромными темными глазами, напоминавшими бусы из черного янтаря, которые были на ней в день их знакомства. Почему он помнил каждую мелочь ее наряда? Такого с ним еще не случалось. Но она была так элегантна, так прекрасна и чувственна, что Иеремия разрывался от безнадежного желания оказаться рядом. Терстон попытался залить подступивший к горлу комок глотком мятного шербета, однако ничто не могло заставить его выбросить из головы мысли об Амелии. Как он в таком состоянии будет работать? Но сегодняшний обед – всего лишь знак внимания. Он знал, что до завтра ему не придется обсуждать сделку. Южане слишком воспитанны и не станут смешивать приятное с полезным. На этот обед в доме Бошана его пригласили не только для развлечения, но и чтобы продемонстрировать дикарю с Запада, что такое южное гостеприимство. Надев сюртук и посмотревшись в зеркало, Иеремия улыбнулся. Белый костюм слишком контрастировал с его смуглой кожей и темными волосами почти такого же цвета, как и у Амелии... Амелия... Амелия... Амелия... Он желал бы никогда не сходить с этого поезда... Иеремия спустился в вестибюль и направился к экипажу, который прислал за ним Орвиль Бошан.

Увидев Терстона, лакей спрыгнул на землю, распахнул перед ним дверцу и тут же вновь вскочил на козлы, усевшись рядом с кучером. Из гостиницы выходили элегантные дамы в сверкающих вечерних туалетах в сопровождении хорошо одетых мужчин, направляющиеся на званые обеды, концерты или еще куда-нибудь, где собиралось по вечерам высшее общество Атланты.

Коляска покатилась по широкой и великолепной Пичтри-стрит к дому Бошана, стоявшему на противоположном, фешенебельном конце улицы.

Дом казался сравнительно новым, его явно выстроили после войны. Не отличаясь чрезмерной экстравагантностью, он был довольно красив, и Иеремия внезапно пожалел, что на этом вечере с ним не будет Амелии. Потом они могли бы вместе вернуться в гостиницу, долго обсуждать костюмы и недостатки гостей и вдоволь посмеяться, пробуя вина, которые он захватил с собой из Напы. По-прежнему думая об Амелии, Терстон протянул руку Элизабет Бошан – супруге Орвиля Бошана, когда-то красивой, но с годами поблекшей женщине. Ее светлые волосы выцвели, бледная кожа напоминала матовое стекло, а в глазах блестели тоскливые слезы. Элизабет Бошан казалась крайне хрупкой. Складывалось впечатление, что она может не дожить до конца недели, но даже это ей безразлично. Ее тихий голос звучал жалобно и печально. Она то и дело вспоминала, как хорошо ей жилось до войны на плантации у «папочки». Похоже, Орвиль пропускал мимо ушей все ее слова и лишь время от времени сердито бросал: