Хранящие тепло

Ей потребовалось совсем немного времени для того, чтобы восстановить полную тишину в своем «кипящем улье», как называл иногда мальчишек Владимир. Она молча стояла и смотрела на них, не говоря ни слова, пока наконец не смолкли последние смешки с задних парт.

— Здравствуйте. Садитесь.

В начале урока ей предстояло провести опрос по пройденной теме. Одного короткого взгляда было достаточно для того, чтобы понять, кто сегодня готов отвечать, кто не слишком стремится к этому, а кто не сможет связать и двух слов. Последняя группа, как обычно, была самой многочисленной. Но для этой группы у Саши была своя заготовка, которая срабатывала почти всегда безотказно. Только с чего начать?

Она опустила взгляд, делая вид, что просматривает фамилии по журналу. Снова проигнорировав заповедь о чередовании горькой пилюли и сладкой ложки, она вызвала Мишу Андреева. Он огляделся немного смущенно.

— Какой образ показался тебе в поэме самым ярким?

Миша не поднимался с места. Такова была традиция, которой следовали ученики на уроках литературы: Саша никогда не заставляла их выходить к доске и даже подниматься из-за стола для того, чтобы отвечать на вопросы. Так было с самого первого дня ее пребывания в училище, и этот метод оправдывал себя уже сотни раз: опрос по заданной теме постепенно превращался во всеобщую дискуссию, немного шумную и, пожалуй, слишком непринужденную, однако именно это больше всего и радовало Сашу. Она огорчалась как раз тогда, когда вместо дискуссии получался вялый монолог.

— Наверное, Наина, — немного подумав, ответил Миша Андреев. — Особенно в том месте, когда она наконец признается старцу в любви…

— Да уж, — тут же раздалось в ответ, — такое ночью приснится — помрешь со страху.

— Впечатляет, — послышалось новое одобрение.

— Как там было… Скривив улыбкой страшный рот могильным голосом урод бормочет мне любви признанье! — с чувством процитировал Миша. — Б-рр-р!..

Саша слушала внимательно. Она всегда слушала внимательно, когда они отвечали. Наверное, они даже не подозревали, как важны были для нее эти реплики, пусть порой невыдержанные и лишь отдаленно напоминающие шаблонную модель ответа ученика на уроке литературы. Ей было гораздо важнее услышать иногда это «б-рр-р!», чем невнятное бормотание или даже внятные, но неосмысленные, заученные фразы — конечно же, они шли не из души…

На этот раз обсуждение получилось очень бурным и затянулось надолго. Саша даже немного удивилась тому впечатлению, которое произвела на мальчишек сказка. Хотя, в принципе, удивляться было как раз нечему — ведь, в конце концов, это сказка, а сказка не может не затронуть детскую душу. И это еще раз доказывало, что все эти двадцать парней, несмотря на грубые, часто хрипловатые голоса, несмотря на внешнюю и показную взрослость, все-таки дети. Обыкновенные дети, продолжающие верить в сказки.

— А может, лучше почитаете еще, Александра Алексеевна? — несмело вклинился в ее монолог о романтической народности поэмы голос с предпоследней парты.

Саша строго сдвинула брови и покачала головой: перебивать учителя по меньшей мере невоспитанно. Но, с другой стороны, ценить искренность превыше всего было одним из ее золотых правил. Поэтому, следуя своему незыблемому правилу, она постаралась не слишком растягивать теоретическую часть урока. Открыв поэму наугад, она тут же почувствовала, как притих класс, ощутила все двадцать пар глаз, которые слово прилипли к ней. И начала читать…

И только после того, как прозвучал звонок и в дверном проеме мелькнул последний стриженный «ежик», она вдруг вспомнила… Вспомнила, что вчера вечером в ее жизни случилось что-то очень важное. Что ее жизнь полностью изменилась, перевернулась — в один вечер, да что там в один вечер, в одну секунду! А еще вспомнила о том, что собиралась бороться…

— О, господи! — Саша прижала обе ладони к горящим щекам и радостно рассмеялась во весь голос: оказывается, никакой борьбы не требуется! Только теперь она поняла, что чувство, зародившееся в ее душе, сделало эту душу только щедрее, что оно влилось плавным ручейком в общий поток ее любви к миру, превратив этот поток в бурную, бушующую реку, грозившую выплеснуться из берегов.

— Так вот она какая, — медленно и задумчиво произнесла Саша, — вот она какая — любовь. Оказывается, я ошибалась, считая ее злодейкой… Она хорошая, любовь. Такая хорошая.

— Эй, что это ты там бормочешь, Саша? — услышала она голос Владимира, показавшегося в кабинете.

Сказать? Но поймет ли? Да и не хотелось ей никому рассказывать о том, что с ней случилось. Пожалуй, если только Кристине…

Вспомнив Кристину, Саша немного нахмурилась. А вдруг… Возникновение любовного треугольника страшило ее больше всего. Она знала заранее, что сдастся без боя, что даже и не попытается вступиться за свое чувство, если будет знать, что оно принесет кому-то страдание. А вчера вечером глаза Кристины блестели особенным блеском. Впрочем, вчера вечером все казалось ей каким-то особенным, нереальным…

— Саша! — Владимир подошел ближе, осторожно притворив за собой дверь. Она наконец заставила себя ему улыбнуться.

— Это я так… Стихи. Я их часто слышу, и иногда повторяю вслух, когда одна. Они сами приходят.

— А почему, — не отрывая взгляда, он опустился за парту напротив, — почему они никогда не приходят ко мне?

— Не знаю, — задумчиво ответила Саша, — может быть, ты сам не хочешь. Не зовешь, или не пускаешь. Ты ведь физик, Володя.

— Значит, я обречен?

— Ну что ты, — ответила Саша после недолгой паузы, — конечно, нет. Ты просто не слышишь. Но ты можешь услышать, если постараешься. Прислушаешься — к звукам. К шуму дождя, к шороху листьев, даже к шуму проезжающих машин. Обязательно услышишь.

— А ты… Ты мне поможешь? — пристально гладя ей в глаза, спросил он.

— Отчего же… Конечно, помогу. Если смогу. Иди сюда.

Поднявшись, он подошел ближе и, повинуясь Сашиному взгляду, посмотрел в окно. Желтые, зеленые, коричневато-бурые листья мелькали на фоне прозрачного неба, как крошечные птенцы, не сознающие цели своего движения.

— Как птицы, — тихо сказал он и посмотрел на Сашу. Но ее глаза были закрытыми.

— Жарко пылали костры. Падали к нам на ковры — звезды, — прошептала она, не догадываясь о том, что он больше не смотрит на падающие за окном листья. Не чувствуя, что он, не отрываясь, смотрит на нее. Смотрит, как дрожат ресницы, как медленно и плавно движутся губы…

— Саша…

Она распахнула свои огромные глаза, как будто очнувшись от дремы.

— Ты слышал?

— Я хотел спросить…

— Да?

Он снова, сделав над собой усилие, перевел взгляд на осеннюю панораму.

— Как прошло новоселье?

— Новоселье? Отлично. Замечательно, лучше не бывает…

— А сегодня вечером, ты… Свободна?

— Сегодня вечером, — Саша улыбнулась, и он подумал о том, что еще никогда не видел у нее такой улыбки. — Наверное, нет… Я не свободна. Не свободна.

Он снова удивился — и этой улыбке, и интонации, с которой она произнесла слова. Но спрашивать ни о чем не стал, как будто опасаясь, что очевидное станет еще более очевидным.

— Тогда, может быть, в другой раз…

— Не знаю, — она развела руками, — не знаю, Володя.

Он как-то съежился — или ей показалось? — когда выходил из кабинета.

Вторая попытка позвонить Саше оказалась для Дениса успешной. На этот раз, услышав в трубке ее голос, он не струсил и обнаружил себя.

— Это я, Саша. Привет.

— Привет. Я так рада тебя слышать. Я уже почти час назад пришла с работы, и все время ждала, что ты позвонишь…

Сердце больно кольнуло. «Такая беззащитная. Такая откровенная. Ничего не боится. Совсем не боится быть собой. Канатная плясунья… Совсем не сморит вниз. Но я-то не позволю ей упасть. Ни за что не позволю…»

— Сашенька…

Он впервые назвал ее так вслух. В мыслях она уже давно стала для него Сашенькой, но только сейчас первый лепесток нежности слетел с губ. Она молчала.