Доля Ангелов (ЛП)

И когда она уехала в Гарвард, здесь завтракал только ее отец… и потом миссис Айзекс начала сервировать ему утреннюю трапезу у него за столом, в кабинете.

Это стало привычкой, которая так и осталась, даже когда Саттон вернулся из бизнес-школы при Университете Чикаго и начала работать в корпорации «Ликеро-водочные заводы Саттон».

Она сложила салфетку рядом со съеденной половинкой грейпфрута, булочкой, разрезанной пополам и оставшейся скорлупой в держателе для яиц, сваренных в крутую, и задалась вопросом, почему каждое утро она продолжала завтракать здесь в одиночестве?

Возможно, дань прошлому, а может фантазии о будущем.

Огромный дом, в котором она жила с отцом, и каждый был сам по себе (за исключением, когда приезжал Винн) состоял из двадцати пяти тысяч квадратных метров и исторически содержался в тщательном великолепии, все предметы старины передавались из поколения в поколение, множество картин и экспонатов музейного значения, ковры из Персии, за исключением некоторых, ручной работы из Франции. Это было великолепное убежище, где латунные перила и светильники, обрамленные золотыми листьями, сверкали от бесчисленной полировки, а свисающие хрустальные люстры мерцали у потолка, отбрасывая свет на стены, дерево стало более теплых оттенков со временем, отдавая свою теплоту, как зола в топке.

Но этот дом был одиноким.

Звук ее шпилек глухим эхом раздавался в самом сердце пустоты, ее учили, как следует правильно ходить спокойным шагом, когда она направилась к передней части дома, проходя мимо гостиной и библиотеки, комнаты отдыха и дамских комнат. Здесь ничего не было неуместным или не кстати, все было с тщательностью убрано, нигде не было ни пушинки или пылинки.

Двери в кабинет отца была открыта, и он поднял глаза от своего стола.

— А вот и ты.

Его руки рефлекторно легли на ручки кресла, врожденный такт, когда женщина входила или выходила, он всегда вставал. Но это был бессильный жест, сил у него уже не осталось, от чего стало грустно, он не мог уже сделать простое движение, но она решительно проигнорировала это.

— Ты собираешься поехать сейчас или позднее? — спросил он, опустив руки на колени.

— Мы собираемся, — она обогнула стол и поцеловала его в щеку. — Пойдем. Финансовый Комитет начнется через сорок пять минут.

Рейнольдс Винн Уилшир Смайт IV кивнул на угол стола.

— Я читал материалы. Дела идут хорошо.

— Мы немного мягки в Южной Америке. Думаю, что нам нужно…

— Саттон. Присядь, пожалуйста.

Нахмурившись, она заняла место напротив него, скрестив лодыжки под столом и поправляя свой костюм. Как обычно, она была одета в Армани, персикового цвета, один из любимых своего отца.

— Что-то не так?

— Пришло время объявить о нашем решении.

От его слов она пришла в ужас и ее сердце замерло.

Позже, она будет вспоминать каждую мелочь, как они сидели друг напротив друга в его кабинете… насколько он был красив с седой шевелюрой в своем прекрасно сшитом костюме в тонкую полоску… и как ее руки, так же как и его, лежали на коленях.

— Нет, — категорически ответила она. — Еще не время.

Рейнольдс попытался протянуть к ней руку, но его ладонь шлепнулась на кожаное пресс-папье, и на мгновение Саттон захотелось закричать. Вместо этого, она проглотила свои эмоции и соединила с ним руки на середине, склонившись над великим простором его стола, подминая кипы бумаг.

— Моя дорогая, — он улыбнулся ей. — Я так горжусь тобой.

— Остановись, — она сделала вид, что поглядывает на запястье на свои золотые часы. — Мы должны идти, чтобы встретиться с Коннором, прежде чем мы начнем…

— Я уже сказал Коннору, Лакшми и Джеймсу. Пресс-релиз будет опубликован в «Таймс» и «Уолл Стрит Джорнал», как только в твоей трудовой договор будут внесены изменения. Лакшми займется этим, как мы и говорили. Это уже не касается только меня и тебя.

Саттон почувствовала холодок страха, такой же, когда у вас начинают волосы вставать на затылке, и вы начинаете усиленно потеть.

— Нет. Это не законно. Договор должен быть ратифицирован правлением.

— Они приняли его вчера вечером.

Она откинулась на спинку кресла, сосредоточившись. Жесткое кресло впилось в лопатки, и по какой-то нелепой причине она подумала о количестве рабочих по всему миру. Тысячи и тысячи. И сколько они производили бутылок, перегоняя бурбон, различное вино, а потом водку, джин и ром, разной ценовой категории. Десять миллиардов в год это почти четыре миллиарда валовой прибыли. Она вспомнила, как ее брат как-то ее спросил, как она чувствует себя по этому поводу.

Винну еще два года назад было объявлено, как будут разворачиваться события в семейном бизнесе. И он отлично понимал, что она единственная в их семье, не считая отца конечно, была с головой, заточенной на бизнес.

Саттон посмотрела на отца… и тут же забыла о корпорации.

Ее взор затуманился слезами, она отбросила всю воспитанность и вернулась в тот момент, когда потеряла свою мать.

— Я не хочу, чтобы ты умирал.

— Как и я. И я не собираюсь никуда уходить, — он невесело засмеялся. — Но болезнь Паркинсона прогрессирует, и я боюсь, что это более похоже на правду, чем мне бы хотелось.

— Я могу сделать что-нибудь? — прошептала она.

Он кивнул.

— Я не отдам тебе свою позицию, потому что ты моя дочь. Любовь хороша в семье, но не приветствуется в бизнесе. Ты сменишь меня, потому что ты именно тот человек, который поведет нас в будущее. Все очень отличается от того, когда мой отец передал мне свой кабинет. Сейчас все… настолько глобально, настолько нестабильно при жесткой конкуренции. И ты понимаешь эти проблемы.

— Мне нужен еще один год.

— У тебя его нет, прости, — он снова двинул своей рукой, а затем стиснул зубы от разочарования… потом взял себя в руки, скрыв свои мучения. — Запомни это. Я не зря потратил последние сорок лет своей жизни стремясь превратить кого-то в того, кто не подходит для этой работы. Ты можешь это сделать. Кроме того, ты сделаешь это. У тебя просто нет другого выбора, ты должна преуспеть.

Саттон опустила взгляд на их переплетенные руки. Он все еще носил свое простое золотое обручальное кольцо. Отец не женился второй раз. Он даже ни с кем не встречался. Он спал с ее фотографией, стоящей рядом с кроватью на тумбочке, и ее ночные рубашки до сих пор висели у него в шкафу.

Такая романтическая дань может и была настоящей любовью. И фактически одна часть его была скорее всего преданностью и уважением к его умершей жене, а вторая часть — болезнью, подтачивающей его здоровье, может это и было его данью.

Болезнь Паркинсона оказались изнурительной, тоскливой и страшной. И она тоже была существующей реальностью, богатые люди не живут в специальном классе, они тоже подвержены прихотям судьбы.

На самом деле, за последние пару месяцев ее отец заметно стал более медлительным, и в дальнейшем все будет только усугубляться, пока он не окажется прикован к постели.

— Ах, папа… — выдохнула она.

— Мы оба знали, что так произойдет.

Сделав глубокий вдох, Саттон поняла, что это был единственный раз, когда она показала свою уязвимость. Это был ее единственный шанс честно признаться, насколько ей страшно — в тридцать восемь лет встать у руля огромной корпорации, на которой покоиться успех ее семьи… а также смотреть в лицо смерти своего отца.

Смахнув слезу, она увидела мокрое пятно на пальце и сказала себе, что больше не будет слез, как только она выйдет из дома. Как только она доберется до штаб-квартиры, все будут внимательно рассматривать ее, оценивая в качестве нового лидера. И да, выползут змеи из-под деревьев, пытаясь подорвать ее и появятся люди, которые не воспримут ее всерьез, потому что она женщина и член семьи, а ее собственный брат скорее всего разозлиться.

Что не менее важно, она не могла теперь показывать свою слабость даже перед отцом. Если она проявит слабость, он будет беспокоиться правильный ли выбор сделал и, возможно, можно только предположить… стресс не поможет в его состоянии.