Полгода — и вся жизнь

— Ты выглядела такой грустной, когда шла в тот субботний день одна по набережной. Твоя печаль пробудила во мне что-то, о чем я до сих пор не догадывался. Что-то вроде сочувствия, смешанного с любопытством. Мне страшно захотелось узнать, почему ты была так грустна. Поэтому я и заговорил с тобой.

Грегор сказал мне это через две недели после нашего знакомства. Потом он добавил, что очень удивился, когда я не прогнала его. Я и сама была этим удивлена. Наоборот, я попыталась даже объяснить ему мою ситуацию. О, эти одинокие выходные дни, когда не с кем перекинуться даже парой ничего не значащих слов, когда, просыпаясь, знаешь, каким ужасным будет предстоящий день. Не надо идти за покупками, не надо улаживать какие-то дела, для которых время находится обычно только по субботам. Не надо заниматься уборкой, делать прическу, в лучшем случае купишь на углу газету. Остаешься лежать в постели, чтобы хорошенько выспаться. А зачем? Одинокие, как я, женщины и по субботам не ложатся поздно. Разве что просидишь дольше, чем обычно, у телевизора, смотря какой-нибудь банальный детектив. По субботам я радовалась только свежим булочкам к завтраку, которые не покупала целую неделю. Но в воскресенье опять уныло жевала молочный хлеб и спрашивала себя, так ли уж необходимо делать это в кровати. Я всегда ненавидела готовить для себя одной. По субботам у меня еще хватало энтузиазма, чтобы сделать какое-нибудь мясо с салатом, но уже в воскресенье я опять не обедала.

По субботам меня неизбежно настигали горькие воспоминания о моей жизни с мужем и ребенком. В бесконечные предполуденные часы они заставляли меня опускать шторы и плакать в полутьме, стыдясь своих слез. Какое это изматывающее отчаяние — знать, что у тебя есть сын, которого ты хотела иметь, которого любишь, но не можешь жить с ним вместе, потому что из-за ложной, может быть, гордости отказываешься от любой денежной помощи прежнего мужа. Как часто я хотела вскочить, позвонить в интернат и сказать: «Отпустите ко мне Матиаса, пусть он останется здесь на один-два дня, я больна, я не могу без него». Пару раз я уже держала трубку в руке, но потом опять клала ее обратно, так и не набрав номер, потому что представляла смущенное, враждебное лицо своего ребенка. Я одевалась, делала какую-нибудь неотложную работу, и это помогало мне, ненадолго отвлекая от грустных дум. После мне ничего не оставалось делать, как идти куда-нибудь гулять. Я заставляла себя хоть как-то привести себя в порядок и намеренно затягивала бессмысленную игру перед зеркалом: красилась, потом смывала краску, выбирала то тот, то другой оттенок макияжа и под конец не знала, как выгляжу: привлекательно или отвратительно. В эту субботу, когда я познакомилась с Грегором, видимо, имело место первое, так как вряд ли он заинтересовался бы только моим печальным видом.

Я часто гуляла по набережной. Тогда я жила не в Вене, а в небольшом провинциальном городке, где у меня была хорошая работа, не то что здесь. Мне нравилась атмосфера этого маленького городка. Здесь было спокойно и тихо даже тогда, когда улицы заполнялись транспортом и казалось, что все жители города одновременно вышли из своих домов. В городе было много ресторанов, пара дискотек, два кинотеатра, шикарный отель, спортплощадка. Правда, там не было театров, только краеведческий музей, в который я так часто ходила, что могла представить его симпатичные экспонаты с закрытыми глазами. Я не нашла в этом городе друзей, хотя жила здесь уже долгое время. Все знакомства были поверхностны. Меня приглашали пару раз в компании, наверное из любопытства, но я то ли из лени, то ли из отсутствия интереса не ответила тем же, и эти связи распались. Время от времени меня звали куда-нибудь поесть, разумеется, за мой счет. В конце концов я осталась одна.

Я встретила Грегора в самом начале весны. Тот день был холодным и хмурым. Я помню, на мне было пальто с меховым воротником. Мех, возможно, и сделал мое лицо более молодым и нежным. Я шла, засунув руки в карманы, проклиная Юргена, а заодно, наверное, и Камиллу, и не обращала внимания на прохожих. Кто-то медленно перегнал меня, заглянул в лицо, немного отстал и пошел за мной. Я ускорила шаги — мне было неприятно. Он тоже пошел быстрее. До сих пор такие ситуации были знакомы мне только по романам. Я свернула на какую-то безлюдную дорожку. Он тотчас же воспользовался моей самостоятельностью и стал обгонять меня. Мы столкнулись лицом к лицу. И сегодня я все еще ощущаю тот ледяной ужас, от которого в горле застрял комок. Вежливые извинения Грегора, его расспросы о том, не нужна ли мне помощь, не мог бы он чем-нибудь быть мне полезен, ведь у меня такой потерянный вид, принесли мне такое облегчение, что я вежливо поблагодарила и продолжала прогулку уже вместе с ним.

Так я позволила заговорить со мной. Признаюсь, мне было просто хорошо разговаривать с кем-то. Мы медленно побрели в город. О чем был наш разговор, точно не помню. Во всяком случае, он рассказал мне, что здесь, в этом городе, он всего неделю по делам службы и, наверное, останется еще на некоторое время. Сейчас Грегор уже не признается, но тогда он тоже был одинок, несмотря на свою молодость и безмерное обожание собственной персоны. Мы выпили кофе в кафе-экспресс, я пыталась вести себя сдержанно, но уже через какой-то час он знал обо мне все. Он жалел меня, но в меру. Я чувствовала, что, несмотря ни на что, мое положение его устраивает.

С тех пор как я рассталась с Юргеном, мужчины меня больше не интересовали. С Грегором все было по-другому. Он сразу же почувствовал это. Я с самого начала поняла, что нас многое разделяет, прежде всего возраст, но очень хотела этой связи. В тот вечер он поднялся ко мне наверх. Мы слушали скрипичный квартет Гайдна. Мне почему-то не пришло в голову поставить что-нибудь другое. Грегор слушал молча и потом честно признался, что он в этом ничего не понимает. Я предложила ему выпить чаю, но он отказался и попросил налить ему рюмку коньяку. У меня была только бутылка вина. Мы пили вино, и все это время я знала, что произойдет потом. В ту ночь я уже спала с ним. Все было прекрасно, и я не раскаивалась. Но наше знакомство, которое я считала лишь беглым, состоявшимся по стечению обстоятельств, все еще продолжается. А раскаяние между тем не раз посещало меня.

— Так, значит, это Инга, — сказал Грегор и крепко пожал ее руку. — Вы знаете, как вы важны для Ренаты.

Инга с трудом удержалась, чтобы тотчас же не подвергнуть Грегора тщательной проверке. Она возразила ему, сказав, что коллеги по работе должны помогать друг другу. Я была благодарна ей за то, что она пи слова не сказала о дружбе. Грегор проявил себя с самой лучшей стороны. Он не был навязчив, как это часто бывало у него с моими знакомыми. Мне иногда казалось, будто что-то принуждает его производить это неприятное впечатление. Но с Ингой он был мил, оставил в стороне свои банальные шутки, расхожие выражения и неискреннее выставление напоказ своей персоны. Через несколько минут я заметила, что он абсолютно завоевал Ингу.

— Значит, это по вашей милости я имею счастье быть коллегой Ренаты, — сказала она.

— Да, — просто ответил Грегор. — Когда мне предложили здесь, в большом городе, более выгодное место, Рената переехала со мной. Слава Богу, — добавил он и одарил меня улыбкой. Инга была тронута и, кажется, уже собралась завидовать мне.

— Конечно, — сказала она, — вдвоем все-таки легче.

Я не стала высказывать свои доводы и вообще постаралась не вмешиваться в их разговор. Инга и Грегор начали оживленно обсуждать новый электронный прибор, который обещал существенно облегчить работу в бюро. Грегор продавал эти приборы, а Инга давно уже интересовалась ими. Меня эта тема не занимала. Я думала о Камилле, о ее звонке и о звонке моей свекрови. Во мне рос страх перед угрозой, которая не была для меня новой, но постоянно появлялась в новом обличье. Я хотела скрыть этот страх и поэтому ушла в кухню, чтобы заняться там какой-нибудь домашней работой. Моего ухода, кажется, не заметили. Через приоткрытую дверь я слышала равномерный звук их голосов, иногда прерываемый смехом Инги. «Все-таки не удержался от своих шуточек», — механически подумала я, даже не рассердившись.