Три дня без Веры

Неженка. Очкарик.

Вера посмотрела на часы – половина двенадцатого. Ей хотелось встретиться с Лизой, но раньше трех она из школы не придет. В кафе, конечно, хорошо, но нельзя же сидеть тут до бесконечности. А если после школы Лиза пойдет к Тусе?

Вера никогда не чувствовала себя так одиноко.

Она давно выпила шоколад и съела пирожное. Оставаться тут дольше было неудобно. Вера решила проведать бабу Зину – в конце концов, не убьет же та ее, если узнает, что она не была в школе. И потом, в кафе было холодно, а баба Зина позовет к себе или в крайнем случае даст ключи. Не сидеть же тут до вечера.

…Вера вышла из метро и почти сразу увидела в толпе бабу Зину, которая шла ей навстречу. Она заметила ее издалека, но сразу не узнала. Баба Зина шла, натыкаясь на прохожих, и, как показалось Вере, плакала, потому что она то и дело вытирала рукавом лицо. Иногда она останавливалась, сиротливо озиралась по сторонам и, всплеснув руками, как будто услышала что-то обидное, снова пускалась в путь.

– Баба Зина! – окликнула ее Вера.

Баба Зина остановилась, посмотрела на Веру и заплакала.

– Баб Зин, ты что?

– Шурка, – сказала баба Зина, продолжая плакать.

– Что-то случилось?

– Шурка, – снова сказала баба Зина и опять не нашла в себе сил закончить.

– Что?!

– Шурка с балкона прыгнула, – наконец выговорила она и зарьщала. – С ба-алко-о-она! Шу-урка!..

Вера стояла, уставившись на бабу Зину, которая рыдала, размазывая по лицу слезы. Прохожие оглядывались, с недоумением наблюдая за этой сценой. «С балкона?» – спросила себя Вера. Наверное, ей послышалось. «Как с балкона? Нет, это какая-то ошибка».

«Это какая-то ошибка», – хотела сказать Вера, но вместо этого спросила – и это было первое, что пришло ей в голову:

– Она жива?

Баба Зина хотела что-то сказать, но не смогла и снова зарыдала.

– Жива?!

Теперь это слово поделило мир пополам: по одну сторону жизнь, по другую – смерть. И прежде чем баба Зина ответила, столько всего пронеслось у Веры в голове: как Шурка курила, сидя на лавке, и как они ели голубцы.

– Ой, жи-и-ва… – наконец сказала баба Зина.

Теперь Вера должна была задать еще один вопрос, но она не знала, как это сделать. Пока она подбирала слова, баба Зина немного успокоилась и, собравшись с силами, сказала:

– Машка пришла, соседка ее, они в одном классе учатся, и говорит: Шурка с балкона прыгнула. Видно, как от меня пришла, так пры-ыгнула… о-о-й…

– И что? Она дома?

– В больнице. Я сейчас туда звонила – карту купила и позв-о-онила…

- Ну?

– Ей операцию сде-е-лали…

– А больница какая?

– Подожди, – сказала баба Зина и на этот раз вытерла лицо платком, который достала из кармана. – Сейчас ко мне поедем. Я приготовлю, что надо, а ты отвезешь. Отвезешь? – спросила она и с недоверием посмотрела на Веру, как будто сомневаясь, можно ли ей поручить такое важное дело.

– Отвезу. А ты?

– Я не могу, – сказала баба Зина. – Там спрашивать станут: кто такая, откуда. Что я скажу? А тебе можно – скажешь: подруга. Поняла?

– Поняла.

– Тогда пойдем. А то пока приедем, пока соберем что надо…

Всю дорогу баба Зина говорила без умолку, рассуждая, что можно есть человеку, который прикован к больничной койке.

– После операции, наверное, нельзя есть? – спросила баба Зина.

– А какая операция?

– Не знаю. Они не объяснили. Сказали: сделали операцию.

– А еще что сказали?

– Сказали: состояние стабильное.

– А еще?

– Больше ничего. Ты мне оттуда позвони - я тебе телефон напишу. Поняла?

– Поняла.

У метро, вытряхнув из кармана гору мелочи, баба Зина купила два лимона, связку бананов и пакет грейпфрутового сока. Вера уговаривала ее взять денег, но баба Зина наотрез отказалась. Пока ехали в автобусе, она всю дорогу бормотала что-то себе под нос про какую-то новую ночную рубашку, которая у нее есть, и про разные необходимые в больнице предметы.

– Чашку надо не забыть, – сказала баба Зина, когда они вышли из автобуса. – Отец, наверное, с работы поедет – ему не до того будет. Как ты думаешь?

– Думаю, да.

– И я говорю: не до того.

Так, рассуждая о том, что может потребоваться человеку в больнице, они добрались до дома, и уже через час Вера снова стояла на автобусной остановке с полиэтиленовым пакетом, набитым провизией, и адресом больницы, который баба Зина аккуратным почерком переписала на отдельный лист бумаги и, сложив вчетверо, вручила Вере.

14

Вера сдала куртку гардеробщице и направилась к лифту, но в дверях ее остановил охранник.

– Куда идем?

– В первую хирургию.

– А сменная обувь?

– Извините, я не знала.

– А пропуск?

– Понимаете, там лежит моя подруга, ее только сегодня привезли. Мне надо ей кое-что передать. И потом, я просто узнать хочу, как она там. Я только вещи ей отдам – и назад. Я на одну минуту. Пожалуйста.

– Паспорт есть?

– Есть.

Вера достала из рюкзака паспорт с золотым двуглавым орлом на обложке и протянула охраннику.

Он записал ее данные в толстую амбарную книгу, которая лежала на столе, и, кивнув в сторону лифта, сказал:

– Третий этаж.

Вера битые полчаса дожидалась на посту дежурную сестру – наконец она появилась.

– Извините, – обратилась к ней Вера, изо всех сил стараясь быть вежливой,– в какой палате лежит Кузнецова? Ее привезли сегодня утром.

– К ней только по уходу можно, если пропуск есть.

– Пожалуйста, я на одну минуту.

– Она в послеоперационной палате – туда посторонним нельзя.

– Я не посторонняя.

– У нее уже отец был. И брат. Это не дом отдыха, а больница.

– Скажите, – спросила Вера, оставив ее замечание без ответа, – а есть ей можно?

– Вечером будет можно – когда от наркоза отойдет.

– Ну вот, – обрадовалась Вера, – я как раз принесла ей поесть: лимон в сахаре, грейпфрутовый сок и оладьи – это можно?

– Можно. А мать ее где?

– Понимаете, матери нет.

– Вообще?

– Вообще.

– Ладно, иди. Только недолго. Четвертая палата.

Медсестра показала на дверь рядом с постом. Табличка на двери гласила: «Вход воспрещен!» От этого восклицательного знака Вере стало не по себе, но она вошла. Шурка, бледная, как полотно, лежала на спине с закрытыми глазами, и тут Вера окончательно потеряла присутствие духа, потому что решила, что Шурка без сознания. Ее левая рука была забинтована. Одна нога, до колена закатанная в гипс, была подвязана к перекладине над кроватью, а другая, тоже в гипсе, беспомощно торчала из-под одеяла. На голове тоже была повязка, но Вера сразу поняла, что это просто ссадина, потому что повязка была легкая. Все это в считанные секунды пронеслось у нее в голове, но, еще раз остановив взгляд на этой повязке, Вера вспомнила, что для того, чтобы остаться на всю жизнь инвалидом или, того хуже, отправиться на тот свет, достаточно сломать позвоночник, а голова сама по себе.

– Привет, – тихо сказала Шурка и открыла глаза. – А я слышала, что это ты, но хотела еще поспать, пока ты будешь с ней препираться.

– Не хотела пускать – уперлась и ни в какую.

И охранник тоже.

– У них работа такая, – сказала Шурка. – А у меня уже отец был – он на работу побежал. И брат он за лимоном пошел, сейчас вернется. Ужасно вдруг захотелось лимона.

– Надо же, – обрадовалась Вера. – Я как раз принесла тебе лимон, – она достала из пакета банку. – Баба Зина сделала – лимон в сахаре. И оладьи. Вот,– Вера поставила на тумбочку запотевшую двухлитровую банку, в которой, один к одному, лежали аккуратные, круглые оладьи.

Выглядели они ужасно аппетитно, по-домашнему.

– А сама баба Зина где?

– Баба Зина дома ждет.

– Ты скажи ей спасибо, – попросила Шурка. - И привет передай, ладно?

– Передам.

– Садись, – Шурка показала глазами на стул, который стоял у изголовья. – Только эту штуку убери.

Вера взяла судно, накрытое уродливой желтой клеенкой, и, поставив его под кровать, села.