Курорт

Да они бы вообще никогда не оказались на этом курорте, если бы это от него зависело. Скорей уж на маленькой вилле или в хижине пастуха. Главное, чтобы там не было ни электричества, ни удобств и чтобы было максимально непрактично, некомфортно и недоступно – тогда он будет счастлив, как дитя.

Бедняга Шон. Ну и ладно. Он уже давно нарывался. Так что никакой вины.

Она подняла очки на макушку, прихватив волосы, и огляделась. И сразу же поймала взгляд того красавчика из автобуса. Тогда он сидел на несколько рядов позади, и она сразу же отметила его, едва они зашли в автобус. Он был совсем юным, не больше восемнадцати, но выглядел потрясающе. Он напомнил ей четвертое-пятое поколение африканцев, которое можно увидеть только в Ливерпуле или Кардиффе, или в портах, где смешение культур продолжалось столетиями. У него была светло-коричневая кожа, лишь чуточку смуглая, с несколькими веснушками, такими редкими и разбросанными, будто он их нарисовал сам.

Казалось, он так и светился природным здоровьем и наивностью. Уголки его широких губ изгибались чуть кверху, отчего на лице блуждала постоянная легкая улыбка. Короткие волосы буйно курчавились, но самое сильное впечатление производили его глаза. Яркие и живые, они поразили ее глубиной и чувственностью. Они были похожи на глаза попавшего в западню животного, прекрасного и благородного даже в страдании. В них прочитывалось желание быть любимым и ожидание понимания.

Этот парень ищет понимания, подумалось ей.

Она выдержала его странный взгляд и сделала единственное, что пришло ей в голову, – улыбнулась. Он чуть заметно покраснел и отвернулся, бессознательно теребя ухо, но тут же отважился еще на один взгляд и улыбнулся в ответ. Хилари ошеломило головокружительное воздействие этой полной надежды, робкой улыбки. Сердце ушло в пятки. Парень поднялся. Он шел к ней! В низу живота стало приятно покалывать. Он пробирался к ней, как большая гибкая кошка, слегка сутулясь, будто стесняясь своего роста. Она изо всех сил старалась держать себя в руках, подавляя странную дрожь. Это было просто… глупо! Она прикрыла грудь, подтянув к себе колени и обхватив их руками. Когда он подошел поближе, она заговорила чужим нейтрально-дружелюбным тоном:

– Привет. Ты летел с нами, да?

Она была довольна, что сумела собраться и взять ситуацию под контроль, ничем себя не выдав.

– Я наблюдал за вами сегодня утром. Ну, я…

Он тряхнул головой, осознав, что дал маху, и так трогательно смутился, что ей захотелось вскочить и поцеловать его. Он присел напротив, чтобы ей не приходилось смотреть на него против солнца.

– Я возвращался утром из клуба…

Он был так близко, что их колени почти касались.

– Клубы здесь поздно закрываются, – с упреком сказала она, снова удивившись, что чувствует себя вправе упрекать. Он, правда, этого не заметил. Наверное, подумал, что она просто клевая взрослая телка.

– Вообще-то да, – он словно замечтался. Или, может, он туповат и пытается собраться с мыслями? – Я тут наблюдал за, э-э-э, вашими занятиями. Это было потрясающе. Ну, вот я и хотел поинтересоваться, что это было такое? Что-то типа боевых искусств?

Ее поражение было сокрушительным. Она его вообще не интересовала. И с чего бы? Ты просто дура, Хилари! Очнись! Только вчера она лежала здесь и слушала, как женщины, молодые и не очень, шепчутся, обсуждая волосы Шона, его мускулы, его член. Каждая женщина у бассейна хотела ее мужика, и вот она сама лелеет те же фантазии о мальчике. Возможно, виноваты солнце или сегодняшняя утренняя ссора, хотя в любом случае это было безумие. Перед ней сидел мальчишка. Любопытный подросток, которому хотелось узнать побольше о ее методике – и все.

– М-м-м. Это называется классический ян.

Она сознательно говорила как училка. Да и как она себе это вообще представляла? Заманить его в номер, пока Шон будет спать? Или пнуть мужа и сказать: «Сделай одолжение, свали погулять, хорошо? Я тут собираюсь трахнуть этого мальчишечку».

Она сделал глубокий вдох, успокаиваясь.

– Это форма тай-чи. Тай-чи-чуань, если быть точнее.

Паренек смущенно кивнул. Он был просто прелесть. Хилари чувствовала себя ужасно, страстно желая поцеловать его и в то же время понимая, что это… неправильно.

– А можно… Ну, этому вообще, наверное, нельзя научиться, да?

Она почувствовала огромное облегчение. Усилием воли она оторвалась от фантазий в духе журнала «Джеки» и увидела впереди сияющие дали. Она поможет этому парнишке.

– Научиться? Конечно же, этому можно научиться! – засмеялась она. Он смотрел ей прямо в рот и улыбался вместе с ней. – А как, по-твоему, люди вроде меня к этому пришли?

Он улыбнулся и пожал плечами.

– А вы бы могли – черт, вы же в отпуске. Извините.

– Что?

Он порывисто вздохнул.

– А можно просто посмотреть? Вы скажите, если нельзя. Но мне очень понравилось то, что вы делали утром. Если бы я мог просто смотреть, то, наверное, что-нибудь ухватил из этого.

Она нашла его руку и сжала ее, проникновенно улыбнувшись.

– Я бы очень хотела показать тебе. Он засиял.

– Правда?

– Правда Искусство существует для стольких людей, сколько захочет его изучать.

Он с серьезным видом кивнул.

– Но это дисциплина. Ты должен будешь смотреть, слушать и учиться с самых азов. Это нелегко. И тебе нужно будет рано вставать.

– И насколько рано?

– В семь. Когда солнце покажется из-за этих гор.

Она указала на размытые очертания гор, чувствуя себя киношным сэнсэем.

Мальчик пружиняще вскочил на ноги.

– Я поставлю будильник!

Он улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой и ушел. Хилари смотрела ему вслед. Она даже не спросила, как его зовут.

– Думаешь, мы когда-нибудь еще увидим этих двоих?

– Они должны вернуться хотя бы трусы переодеть.

– Похоже на то, что они уже здесь побывали. Думаешь, они оставили бы записку, а?

– М-м-м.

– Вот ублюдки, да? В первую же ночь отоварились.

– Ну и ладно. Хоть заткнутся.

– И тебе не обидно?

– Да нет, не особенно. Если такое происходит и все нормально, тогда это круто. Но я не буду считать отпуск дерьмовым, если никого не склею.

– Офигеть! Но я-то буду! Это будет катастрофа! Если я не трахнусь здесь, то я, наверное, никогда не трахнусь.

– Найдешь кого-нибудь.

– Точно!

– Ты обязательно познакомишься с кем-нибудь. Ты ведь у нас огромная личность!

Он ухмыльнулся своему толстому дружку и увернулся от брошенной в него подушки.

– Ну что за пара нытиков, а?

– За себя говори. – Пастернак скосил глаза, сдвинул свои могучие сиськи и пропищал им: – Что за пара нытиков, а?

Мэтт встал с кровати.

– Пойду-ка я в душ.

– Ты из него не вылезаешь, юный Мэттью.

– Чтобы белье не пачкать. В такую жару я ужасно потею.

– Вонючая жара, да?

– Это точно.

– А знаешь, почему ванна полезнее душа?

– Нет, Пасти. Почему?

– Душ вреден для яиц, – уверенно изрек Пастернак.

Мэтт рассмеялся:

– Чего?

– Серьезно! От этого страдают твои яйца. Сам прикинь. В душе ты стоишь, и им приходится висеть, да? Но ты еще их мылом наяриваешь. Ты обращаешься с ними гораздо грубее, чем они требуют.

Мэтт почесал в затылке.

– Ты прав, Пасти, старина. Пастернак удовлетворенно кивнул.

– Тебя еще учить и учить.

Она окунулась в роскошный, изысканный ритуал фламенко, пританцовывая и двигая сладострастно кистями рук, бедрами, ягодицами. Сам танец – действо и сюжет – имел много общего с ее тай-чи, хотя они преследовали радикально противоположные цели: один – спокойное самовыражение, а другой – выход страсти.

Лидерство мужчины здесь было коротким и ярким, он полностью отдавался во власть своей сексуальной энергии, вращая бедрами и синкопируя задницей к восторгу подвыпивших клиенток ресторана. Его партнерши, плохие и хорошие, трясли своими внушительными бюстами, прищелкивали каблуками, откидывали назад иссиня-черные гривы, разыгрывая под музыку необузданную драму.