На кого похож арлекин

Напротив его фамилии в классном журнале Алиса поставила красную галочку, как бы посмертно понуждая меня обратить внимание на Дениса. Любую информацию о тебе я стал выуживать как опытный оперативник. Я дошел до таких безумств, что даже перефотографировал в школьном архиве твое личное дело и медицинскую карту. Я определенно сходил с ума. И однажды, когда все мальчишки ушли играть в футбол, переодевшись в классе, я снял со спинки стула твой серый джемпер и поднес его к лицу, забывшись в блаженстве родного запаха и тепла. Это был твой запах, запах дикого Маугли, смешанный со сладким дешевым одеколоном и спортивным потом. В середине века меня наверняка бы кастрировали, ибо я предавался по вечерам изнурительным мастурбациям, мысленно моделируя твой образ в разнообразных эротических фантазмах.

Мои уроки были вдохновенными, потому что я проводил их только для тебя, стараясь готовиться к ним так, словно был воспитателем наследника Престола. Это были мои богослужения, моя лебединая песня. Мы не изучали, а праздновали литературу! Да, это было пиршество поэзии и красноречия. В процессе литературной программы я ставил тебе закамуфлированные капканы, хитроумные сети и ловушки, исследуя тайные уголки твоей души — и это при том, что я не имел никакого права на твою душу. Впрочем, равно как и на твое тело. В этом смысле учительская профессия ущербна и даже богопротивна — педагоги считают, что имеют сомнительное право «формировать душу», и часто неуклюже вторгаются в хлюпкий мир ребенка, разрушая его домики из разноцветных кубиков и разгоняя оранжевые облака. Я же просто хотел изучить твое игровое пространство и принять правила твой игры.

Я не мог отметить тебя среди лучших учеников, но в твоих глазах я всегда прочитывал удивление и искренний восторг, когда мне удавалась парадоксальная формулировка, а посредственность, как известно, ленива и нелюбопытна. Порой ловлю себя на мысли, что и живу ради пары-другой удачных фраз. Но ты все-таки удивил меня своим сочинением на мою провокационно-свободную тему: «Мой любимый герой». Сама тема была воспринята в классе с протестом, но я вежливо настоял на своем решении, пообещав не выставлять в журнал двоек и троек. Мой капитан сработал лучше, чем я ожидал — честно говоря, я не рассчитывал на абсолютную откровенность твоего «внутреннего героя» перед необстрелянным новым учителем. Твою горячую тетрадь в желтой клеенчатой обложке я сразу же выловил из кипы остальных сочинений, и в тот вечер гнал свой байк на предельной скорости, предвкушая сокровенное и просто занимательное чтение. Мокрый снег лепился на защитное стекло моего оранжевого шлема, снег светофоров стекал по забралу детскими акварельными красками, точно и сам город вокруг был нарисован французскими импрессионистами. Нет, скорее это был мир Сальвадора Дали с текучей экзистенцией времени: Драгоценные камни неоновых витрин плавились в моих глазах, промокшие арлекины танцевали в поздних иллюминированных фонтанах; сюрреалистический мотоцикл с оранжевым черепом выжимал скорость в булыжных переулочках, сбивал детей и добрых старушек, всадник ставил стального коня на дыбы, из медных глушителей вырывался разноцветный дым и адская музыка; всадник в кожаной куртке «Джон Ричмонд» проехал сквозь витрину индийского ресторана, метнулся в небо, звенел шпорами о звезды, крошил железными перчатками скорлупу луны; он надсадно кашляет горячей медной пылью, угли летят из карманов, сверкают змеиной кожей высокие сапоги; ткань пространства трещит по швам, труха звезд сыплется на парижские крыши; дети пьют на площади горячий портвейн, обнимаясь и совокупляясь в теплой воде фонтана с бронзовой фигурой Эрота, раскаленного докрасна невостребованной страстью; горбун с шарманкой рассказывает девочке скрабезный анекдот, капитан мнет на гостиничных простынях красивого юнгу; толстяк в пиджаке затаскивает черного подростка в свой темно-вишневый «Роллс Ройс», они будут пить виски с кофейным кремом, он пристегнет мальчишку наручниками к перилам бассейна, будет хлестать по бунтующим мышцам бамбуковым кэном, потом изнасилует парня — сначала гигантским вибратором, потом своей маленькой заготовкой; красная луна катится по голубому кафелю бассейна, качается тень пальмы, и смытая сперма черного юноши оплодотворяет икру экзотических цихлид: содомиты оседлали дельфинов и уплыли в открытый океан: ирландская бомба в «Роллс Ройсе»: ночью в посольстве Индонезии застучат факсы: «черный мальчик на дельфине, черный мальчик на дельфине, черный мальчик на дельфине, черный мальчик на дель:»; программист заразился компьютерным вирусом, потому что забыл надеть презерватив; новогодний бал в кремле перешел в оргию, и мальчишки из детского дома танцевали на битом стекле: Ночной пират на мотоцикле смеется, железный сокол на его плече сверкает рубиновым глазом: я лечу над Нью-Йорком, в бензобаках сгорают зеленые доллары, бронзовый бык бежит по Бродвею, и в его чреве томятся юноши: бронзовый бык разнес вдребезги цветочный магазин, взрыхлил асфальт, дым клубится из ноздрей, и он бьет копытом, бьет копытом. Потом восемь лун взошло над городом желтого дьявола, блудница восседала на Звере, и смех ее был слышен во всех уголках вселенной. И были посланы дельфины, чтобы спасти некоторых праведников. И гигантская черепаха, державшая город, опустилась на дно океана, где только тьма и льды, где подводные арлекины плавают с полицейскими мигалками и читают арабские письмена на подводных камнях: на одной из лун есть тенистый сад с каскадами, акрополь, храм с надписью на фронтоне: «ДЕНИС», но нет там читателей и нет типографий. Так говорил Красный арлекин.

Бог знает что бормочешь себе, пока выжимаешь газ по первой слякоти — я проскочил на красный свет и едва не угодил под монстриозную пожарную машину. Кажется, даже край моей куртки скользнул по серебряному бамперу: просквозило насквозь: выступил пот на лбу, жуткая сирена прогудела вослед: Смерть всегда рядом и напоминает о своем существовании опасными шутками, она не любит обывательского небрежения к ее величию: Алиса въехала в ад на такси, которое я же вызвал по телефону (кто же, все-таки приехал за провинциальной учительницей в ту дождливую ночь?). Я разговаривал по телефону с ангелами, и в засоренном эфире были слышны разряды грозы. Смерть приходит как мальчик в полумаске, водит хороводы с моими арлекинами. Смерть сексуальна, она ревнует меня даже к мотоциклу, и когда-нибудь разольет на дороге масло: Мы уходим, потому что юноша в полумаске влюбляется в нас. Но давным-давно в меня влюбилась Поэзия. Поговорим о поэзии (вам пистолет или лезвие?). Просто я уже в детстве был колдовским ребенком, я мог вызывать и останавливать дождь, я несколько раз видел Богородицу в радуге, и феи положили щедрые дары в мою колыбель. Я решил родиться в России, хотя география моего земного пути обширна (обыкновенная геополитичность поэта). Я был более лунным, нежели солнечным ребенком, и этим объясняется моя гомосексуальность — но я не сделал культа из «перверсии», поэтому не погиб нравственно. Андрогинная мифологичность слова осознавала себя во мне, и я был идеальным культурологическим сосудом; поэзия была для меня эликсиром молодости, молодым вином первой застенчивой влюбленности, и я имел полное право есть и пить от этого жертвенника. Проходя через экстазы всех страстей и откровения всех религий, я физически ощущал в себе «лишний», неизвестный анатомии орган с растущей жемчужиной, которую положат на мои весы в судный день. С раннего отрочества я строчил прекрасные стихи — запоем, не замечая времени суток. Парадокс заключается в том, что я не хотел писать, но не мог не писать. И в этом простой закон вселенского разума, в котором заключается секрет успеха: в жизни недостаточно просто любить что-либо (или кого-либо), более важно, чтобы предмет вашей любви (или его идея) любил вас — так, вам никогда не стать поэтом, если поэзия вас не любит. У вас не будет денег, если деньги к вам просто не липнут; если говорить о деньгах, то следует отметить, что деньги — чистая энергия, и нужно обладать особым даром стяжать эту энергию: