За любовь, которой больше нет (СИ)

Она задрожала, а я продолжил, хотя невыносимо было душу вскрывать, но я должен был, мне хотелось, чтобы она знала. Хотя она и без слов поняла бы меня, но я все же хочу ей об этом сказать.

- Прости за все. Я тебе никогда не говорил ничего такого, как-то, все знаешь, неловко и не к месту казалось... Редко с тобой виделся, все занят был... дела какие-то, суета всё какая-то. А когда увидел эту ненормальную с пистолетом и понял, что кроме тебя, ее и дочери ничего в этой жизни для меня не имеет значение. Так страшно стало, но не за себя боялся, а за тебя. Ты итак из-за меня столько слез пролила, не хотел, чтобы на старости лет тебя постигло такое горе. Я ведь знаю, как это - потерять ребенка...

- Сынок...

- Шшш, не плач, родная. - в груди щемило от ее слез, капающих мне на грудь. - Просто хочу, чтобы ты всегда помнила, я тебе так благодарен, мам. Безмерно. За все. Спасибо, что всегда была рядом. Я тобой восхищаюсь, и всегда восхищался. Для меня ты была и есть идеальная женщина. Я ведь искал всегда такую, как ты...

- И ты ее нашел! – шепнула она, целуя меня в лоб. Я усмехнулся:

- Нашел... но так и не понял, что с этим счастьем делать...

Посмотрел на свою спящую красавицу. В груди оборвалось. Такая она маленькая была в эту минуту, укуталась в плед, только личико выглядывает, худенькое такое, бледное. Сжало что-то от этой картины, обнять бы ее, прижать к себе, и, черт возьми, кормить ее, пока не появятся любимые алые щечки, а после зацеловать их до потери сознания.

Твою же маму! Я схожу с ума со своего долбанного ума! Надо прекращать мозги выносить. Только сказать проще, чем сделать, тем более, когда мать не дает спуску и давит.

- Любить, сынок. - просто пожала она плечами в ответ на мое заявление.

- Любви порой бывает мало. - задумчиво возразил.

- Любви действительно мало, когда нет доверия. Доверять нужно, Маркус, а ты полюбил, но к себе так и не подпустил. Потому что боли боишься.

- А кто ее не боится?

- Не знаю... Но любовь она такая, как русская рулетка. Захватывает дух, горячит кровь, вызывает эйфорию и, главное, не терпит трусов. Если боишься, не стоит и начинать этот путь. Кто не рискует, то не пьет шампанское, как говорится.

- Думаешь, я не рисковал? - спросил, хотя сам знал ответ и понимал, что мать безусловно права. Я ведь действительно никогда никого не подпускал к себе, даже в отношении Анны были границы, и надо признать, они простирались на обширную территорию, но раньше мне казалось это правильным, в том плане, что я не хотел грузить, а сейчас понимаю, что мать снова права, и я реально просто боялся.

- Я думаю, Маркус, что ты еще не играл по крупному!

- И не собираюсь, с меня хватит, да и с нее тоже! – отрезал я, вновь взглянув на Анну.

Мать и бровью не повела, поднялась с моей постели и направилась на выход, наверняка, чтобы позвать врачей, но в дверях обернулась и сказала гневно:

- Иногда мне просто не верится, что я вырастила такого идиота! Рядом с тобой женщина, которая тебя безумно любит, найди в себе мужество и помоги ей сделать вас счастливыми.

Я обалдел от этого заявления.

- А я типа не пытался?

- Маркус, проблема в том, что ты все пытаешься сделать сам. Брак – это не игра в одни ворота.

- К чему вообще этот разговор? - обессиленно спросил я, задыхаясь, этот коротенький разговор выжал из меня все соки.

- К тому, что сейчас она проснется, и что ты ей скажешь?

Мать била точно в цель, потому что этот вопрос я и сам себе задавал. Что я скажу Анне?

Не знаю. Просто не знаю. Да и что говорить-то? Разве что-то изменилось? Это я без нее подыхаю, а для нее... Как она там говорила: "Я тебя не ждала, Маркус. Я просто чувствовала свою вину пред тобой!"

Я наизусть выучил все, что она наговорила мне в тот вечер, прокручивал по двести раз в своей голове - это было моим ежедневным тренингом мазохизма на протяжении двух месяцев. Каждое ее слово жалило, рвало на части. Было такое ощущение, что мне ударили под дых, меня согнуло, а я все пытаюсь разогнуться. Оказывается, действительно правильно подобранные слова вырубают нахрен с одного удара. Эни оказалась мастером словесного боя. Гребанной гуру. Уделали меня так, что до сих пор не могу очухаться и понять, что вообще происходит. Сейчас она по каким причинам здесь? Мать говорит - любовь. После всего, что Анна наговорила мне, верится с трудом. Что я ей скажу? Мне нечего ей сказать, со мной и так все ясно, вопрос в том, что скажет мне она. Хотя и вопроса здесь нет никакого, просто еще раз проверит меня на прочность, взбередит душу, покопается в нутре моем своими тоненькими пальчиками, а я буду загибаться от боли. Выдержу ли? Смогу быть стойким? Не знаю...

Мать вышла, а я и сам не заметил, как вновь куда-то провалился. Гребанная слабость.

И вновь это тупое ощущение нереальности происходящего, когда открываешь глаза. Только на сей раз все иначе. Теряю сознание, ныряю и тону в голубых озерах напротив меня. Что я там залечивал матери? Трепло, Беркет, какое же ты трепло. Давай, соберись, дурень! Пытаюсь, но не могу. Черт побери, эту женщину. Смотрит таким взглядом, плачет, губы трясутся, гладит мое лицо, а я, бл*дь, ложусь, костями ложусь ей под ноги. Ведьма, чертова ведьма однозначно. Я уже не контролирую своих действий, хватаю ее за плечи и притягиваю к себе, она наваливается на меня. Боль вспыхивает яростной вспышкой, но мне все равно. Втягиваю в себя запах жасмина, утыкаюсь ей в шею и медленно провожу носом, она дрожит.

О, да! Знаю, малышка, что шея у тебя самая чувствительная.

Дышу рвано, прижимаюсь к ней и, блин, такое умиротворение. Закрываю глаза, отдаваясь ощущениям, которые дарят ее лихорадочные поцелуи, скользящие по моему лицу и наслаждаюсь. Глажу медленно костлявую спину, считаю остистые отростки позвонков и прихожу в ужас. Боже, как же ты дошла, малышка?! Маленькая моя, родная, милая, любимая, самая желанная на свете. Как же я тебя люблю, как же ты мне нужна... Девочка моя. Только моя.

- Марусь... - тихо прошептала, подняла голову и улыбнулась, и какая-то щемящая радость лизнула глотку, улыбнулся в ответ. Плевать в эту минуту на все, так рад ее видеть, хотя то, что вижу не радует. Заплаканная, опухшая, с красными глазами и с этими жуткими впадинами в щеках, она вызывала у меня сильнейшее беспокойство. Сжал ладонями любимое лицо и легонько поцеловал в носик.

- Живой... - тихонько выдохнула, улыбаясь сквозь слезы, а я ловил губами соленые капли.

- Живой. - повторил я.- Сколько ты весишь? – сорвалось у меня. Анна удивленно округлила глаза, потом посмотрела на свои тонкие руки и торопливо одернула рукава. Смутилась, а мне стало не по себе от ее неловкости. Детка, это ведь я - мужчина, который знает о тебе больше, чем еще кто-то на этой земле! Я же тебя всякую видел, знаю и все равно люблю.