Ты - мой спаситель

— У вас острый язычок, Мэгги. А перо такое же острое? — Шагнув поближе, он протянул ей конверт. — Возможно, вы сперва захотите это прочесть. Могу подождать здесь, если пожелаете.

Мэгги поняла, что его предложение остаться снаружи является довольно откровенным намеком на то, чтобы получить приглашение войти, и воспротивилась. Ей казалось, что впустить его в дом все равно что голодного волка к овцам, и при этом надеяться, что он сожрет не слишком много. Невозможно предугадать, съест или не съест. Она потеряла способность правильно оценивать ситуацию. Уже три ночи ей не удавалось поспать как следует. Она боялась спать, боялась видеть сны.

И боялась остаться даже ненадолго наедине с человеком, стоящим у ее порога.

Что бы ни подвигло Грейсона на поездку за город этим вечером, причина крылась не в необходимости получить ее подпись под показаниями. Нет, ему нужно было что-то совершенно иное, и он разыгрывал эту маленькую игру для того, чтобы этого добиться. Только она не знала, чего «этого». И не могла понять по его бесстрастному лицу, видел ли он результаты проверки на полиграфе.

Как он выразился сегодня утром, запахло жареным. Распахнув дверь, Мэгги взяла конверт и поставила все точки над «i».

— Вам сегодня вовсе не обязательно было это делать.

— Вы правы, — легко сознался он. — Но я не люблю оставлять что-то недоделанным.

От того, как он понизил голос почти до шепота, волосы на затылке у Мэгги зашевелились. И от того, как он ухватился за дверь, чтобы не дать ей захлопнуться. На нем уже не было галстука с пальмой и пистолета. Рукава рубашки закатаны, но он все еще был при исполнении. Бляха все еще приколота к поясу. И к его душе, насколько она могла доверять своему суждению о людях.

Мэгги вспомнила один из немногочисленных советов матери. Эти советы всегда следовали за очередным разрывом с тем мужчиной, который в тот момент платил ренту, и за советом обычно следовал приказ укладывать чемоданы. В свои восемь лет Мэгги не понимала большей части ее предостережений, но этот совет сейчас наполнился глубоким смыслом.

«Беги от таких мужчин, как от огня, детка. Им нельзя лгать, их нельзя обмануть».

Бежать слишком поздно. Ей негде спрятаться. Ничего не остается, как выдержать до конца — чего никогда не делала ее мать. Мэгги использовала воспоминания о матери, как нравственный компас. Если мама указывала на юг, Мэгги шла на север. — Вы промокли, — наконец произнесла она.

Бо провел рукой по волосам, приглаживая их.

— Профессиональный риск.

Теребя конверт, Мэгги отошла от двери.

— Послушайте, я читаю медленно. Вам лучше войти, мистер Грейсон. Я… я дам вам полотенце. И ручку.

— Мое имя — Бо, — сообщил он ей и переступил порог, постаравшись шагнуть на коврик в прихожей. — Не причиняйте себе никаких хлопот ради меня.

— Несколько поздно говорить о хлопотах, вам не кажется? Особенно после того, как вы проделали весь этот путь, чтобы разведать, что из себя представляет в действительности главная подозреваемая. — Слова «в действительности» Мэгги взяла в кавычки взмахом свободной руки. — Вот, пожалуйста. Кондиционер сломан, гостиная вон там. Не обессудьте.

Бо смотрел, как она скрылась за углом, наверное, пошла за полотенцем. Отсутствие воздушного кондиционирования объясняло ее склонность к скудным одеяниям, но когда он повернул голову в том направлении, куда она указала, то не знал, что и подумать о гостиной. Мэгги явно была неважным декоратором и плохой домохозяйкой.

Две кушетки, стоящие друг против друга, были накрыты не первой свежести покрывалами. На полу, на журнальных и кофейном столиках, вокруг камина громоздились стопки книг и журналов. Стопки были неровные, словно их постоянно перебирали и снова складывали как попало. Из них торчали кусочки бумаги, играющие роль закладок.

Бо пробрался среди книжных завалов, пытаясь понять, что она любит читать. Книги его удивили. Комната была полна путеводителей, журналов «Нэшнл джеографикс», книг по истории и руководств по кругосветным путешествиям под парусом, альпинизму и самодеятельным сафари. Заинтригованный, он присел на корточки рядом со стопкой у камина, но его отвлек запах дыма.

Свежего дыма.

Повернув голову к отверстию камина, Бо спросил себя, зачем это при сломанном кондиционере могло понадобиться разводить огонь в июле. Причем без дров. Он всегда обращал внимание на необычные вещи. В камине не было никаких углей, обгоревших кусков дерева. Только скрученный серый пепел каких-то бумаг, которые, очевидно, положили на решетку и подожгли.

Он нагнулся и протянул ладонь над самым пеплом, проверяя наличие тепла, идущего от кирпичей и решетки. Они были холодными, но он ничего другого и не ожидал. Ему очень хотелось бы знать, что именно жгла Мэгги. Страницы дневника? Время выбрано подходящее. И умно, если она доверяла бумаге сокровенные мысли.

Достать обгоревшую бумагу и восстановить записи было непросто, но возможно. У него в багажнике вместе с инструментами лежал флакон фиксирующего раствора. Его приятель из лаборатории криминалистики штата мог ее расправить и проявить изображение на фотобумаге, но без ордера на обыск Бо не мог ничего взять. Если только это что-то не свидетельствовало явно о преступлении.

Проклятие!

Женщины любят стирать прошлое, сжигая вещи — старые любовные письма, записочки, все, что напоминает им о человеке или о событии, которое они хотят забыть. Проблема со сжиганием своих воспоминаний заключается в том, что их уже нельзя вернуть. Что ты сожгла, Мэгги? Что хочешь забыть?

Он услышал в прихожей шаги и уже начал было поворачиваться обратно к книгам, как вдруг заметил в уголке решетки уцелевший в огне обрывок бумаги. Это был уголок какой-то печатной страницы, обгоревший только по краям. Бо не стал его разглядывать. Сработал рефлекс. Он просто схватил его и сунул в карман рубашки, потом схватил первую попавшуюся книгу и сделал вид, что читает, стоя спиной ко входу под аркой.

Тут Бо заметил пепел на пальцах и на кармане. Поспешно опустив руку, он вытер пальцы о влажные брюки, а вот с карманом он ничего поделать не мог. Оставалось только надеяться, что Мэгги не заметит пятно.

— У вас, оказывается, хобби, Мэг…

Бо замер, почувствовав горячее сухое дыхание на своей шее, сопровождающееся тихим, но серьезным рычанием. Каждый волосок у него на голове встал дыбом. Он молча пытался прикинуть, каких размеров должна быть собака, которая способна дышать на его шею сверху, но отказался от этой затеи, потому что результат ему не понравился.

— Хороший песик, — тихо сказал он.

Рычание стало громче. Бо замолчал и послал Мэгги мысленный приказ поторопиться.

Невероятно медленно поворачивая голову, он попытался разглядеть возникшую угрозу. Когда в поле зрения оказался самый огромный пес из всех, которых он когда-либо видел, Бо почувствовал, как кровь отливает от лица.

— Гвендолин, нет! Не ешь этого человека. — Никогда Бо так не радовался голосу Мэгги, хотя она добавила: — Он испортит тебе желудок.

Если бы Бо не опасался за свою жизнь, он бы рассмеялся. А так у него не было настроения шутить. Собака-убийца Гвендолин расслабилась так быстро, будто Мэгги щелкнула выключателем. Адское создание перестало скалиться и мягко ткнулось в него носом, что Бо принял за извинение и предложение дружбы.

Смахнув пепел с рубашки, он благоразумно принял это предложение.

Повернулся и спросил с невольным благоговением в голосе:

— Господи! Что это?

Рост Гвендолин в холке достигал по крайней мере трех футов, длина добрых пяти футов от носа до хвоста. Крупнее дога. С жесткой серо-серебристой шерстью и такими темными глазами, что они казались совсем черными. И необычайно выразительными. Сейчас она выглядела обеспокоенной тем, действительно ли он ее простил.

— Это ирландский волкодав, — сообщила ему Мэгги с легкой насмешкой в голосе. — Они на самом деле очень добрые. Гвен четыре года. Кто-то оставил ее у ветеринара по соседству и так за ней и не пришел, когда ей было всего шесть месяцев. И с тех пор она живет у меня.