Звездные мечты

— Только люди без денег стесняются говорить о деньгах, — безапелляционным тоном заявила Кэтрин.

— Каждый должен заботиться о себе, — добавила Хелена. — У Микки и Фликки есть деньги их матери, но это не значит, что они не захотят попытаться получить и деньги отца тоже. Когда вдовец с детьми женится, всегда возникает такая проблема.

Было решено: ведение переговоров с Эдвардом, а возможно, и достижение соглашения со стороны Мари предоставить дяде Полю. Кузины пришли к мнению, что городской дом Эдварда должен быть записан на имя Мари, поскольку Стонингем-Мэнор никогда не может перейти к ней, как ко второй жене. Не будет ничего страшного, если они подумают, как быть с домом в Саутгемптоне. Возможно, он станет свадебным подарком Эдварда Мари.

— Собственность — таково название этой игры, — говорили они ей.

Дядя Поль удачно решил все финансовые проблемы, и свадьба обошлась без неожиданностей. В «Нью-Йорк таймс» о ней появилась заметка на две колонки, а затем новобрачные отправились в Европу — провести там медовый месяц. Кики и Анджела остались на это время с Хеленой и Стивеном.

Когда молодожены вернулись из свадебного путешествия, их ожидали два неожиданных подарка. Первым был чайный сервиз из севрского фарфора Евгении дю Бомон с поздравительным письмом от Джулиана и Одри. В письме Джулиан сообщал, что он прощает Мари то, что она забрала старинное серебро и фамильные драгоценности.

— Возможно, парень тем самым идет на мировую, — заметил Эдвард. — Быть может, он даже отдаст тебе без борьбы твою долю наследства. Он что-нибудь пишет о состоянии матери?

«Даже Эдварду хочется еще большего. Он тоже ждет смерти ее матери».

— Да, он сообщает, что у мамы все без изменений. Ни лучше, ни хуже.

«Maman из выносливых. Она, возможно, проживет до ста десяти лет и еще увидит Джулиана в гробу».

При этой мысли Мари захихикала. Теперь, когда она больше не нуждалась в деньгах матери, Мари желала ей долгой жизни. Вот повезет Джулиану!

Второй подарок прибыл из Калифорнии, от — черт бы его побрал! — Рори Девлина! Ну и наглость у этого человека! Это была небольшая бронзовая лошадка — он всегда питал слабость к лошадям. В приложенной записке Рори желал ей всего хорошего и надеялся, что, удачно выйдя замуж, она сможет простить ему слабость характера. Это не значит, что он не любил ее — он часто думает о ней с уважением и восхищением. Он упоминал, что не совершил ничего уж очень плохого и что его единственное желание — снова увидеть своих дочерей, если она смилостивится и позволит ему это. В письме он вложил чек на пятьсот долларов, которые, как он надеется, она потратит, чтобы побаловать Кики и Анджелу.

Когда Мари разорвала письмо и чек, губы Эдварда неодобрительно дрогнули.

— Ты сделала глупость. В конце концов, это деньги девочек. От их отца.

— Теперь ты их отец!

Эдварда словно толкнул вспыхнувший в ее аквамариновых глазах огонь. Откуда такой огонь в таких холодных глазах?

— Этот негодяй с его жалкими пятьюстами долларами никогда снова не влезет в их жизнь!

До этого Эдвард никогда не слышал такого тона и таких слов от своей очаровательной невесты с ее мягким голосом. Он просто не поверил своим ушам, когда она продолжила:

— Через неделю, когда он вернется со скачек или от одной из своих шлюх, он будет очень рад обнаружить, что эти пятьсот долларов по-прежнему лежат на его счету.

Обратив внимание на выражение лица Эдварда, Мари поняла, что ее муж все еще пребывает в шоке от того, что она порвала чек, и добавила:

— Он должен мне быть благодарен. Он вовсе не так процветает, как хочет, чтобы мы думали. Сомневаюсь, что его карьера в кино складывается успешно.

Впервые Мари призналась, что ей кое-что известно о карьере Рори Девлина в кино.

На самом деле Мари в одиночку и под большим секретом ходила в кинотеатры, показывающие низкосортные фильмы, в которых на второстепенных ролях снимался ее красавец-любовник и бывший муж. Она ожидала увидеть на экране красивую внешность и обаяние Рори. Для нее стало неожиданностью, что его привлекательность каким-то непонятным образом превратилась на экране в нечто нездоровое. Сексуальная притягательность, поразительная в живом Рори, была настолько вульгарной на экране, что он выглядел дешево и безвкусно… Она испытала ощущение, что было что-то безвкусное и в том, что она хотела его когда-то… И все еще хочет…

Нет, она не отрицала этого — она испытывала знакомое томление в лоне, чувствовала, как сильно бьется ее сердце, как быстро набухают и вздымаются соски. И она устыдилась себя. Она подумала о своих кузинах, о новых друзьях, о знакомых, которые, как и она, могут из любопытства скользнуть взглядом в темный зал театра, чтобы посмотреть на экранный образ экс-мужа прекрасной и элегантной Мари дю Бомон Уиттир и увидеть на серебристом экране это существо. Будут ли они желать его, как желала она, или только хихикать? Они, которые никогда не испытывали дрожь при одном его прикосновении?

Стремясь понять это, она снова и снова возвращалась в кинотеатр, чтобы опять увидеть его в роли негодяя, гангстера, картежного игрока на речных судах, мексиканского бандита; изредка в эпизодах встречалась Дези — в одной сцене, где она в вечернем платье сидела за столом в ночном клубе, она выглядела аристократкой, несмотря на ходившие о ней слухи. О, да, Мари их слышала, хотя никогда им не верила. В Нью-Йорке каждый слышит все, если вращается в определенных кругах. Ходили слухи, что Рори обращался с Дези плохо, что он продавал ее тело за наличные, когда только появился в Голливуде, а впоследствии расплачивался ею за полученные роли в кино и за карточные долги. Ужасная, противная история. Бедняжка Дези! Теперь она могла позволить себе пожалеть сестру — Рори ее предал так же, как когда-то предал Мари.

Эдвард был не из тех людей, кто тратит энергию на недовольство. Он расходовал ее только на практические цели.

— Когда девочки станут старше, — сказал он, — они захотят увидеть своего отца. И это будет естественно.

«Ох, Эдвард!» Если бы он так наивно не поклонялся ей, можно было подумать, что в его жилах течет вода, а не кровь. «А может, это ее южная кровь создает такое различие в их чувствах?» — думала она.

— Раньше я увижу его в аду, чем он встретится с кем-нибудь из дочерей! — выплюнула она.

Эти новые черты характера его жены приводили Эдварда в замешательство. По правде говоря, Мари изумила его уже в их медовый месяц. Он знал, конечно, что Мари — француженка, но все же оказался не готов к ее запросам. В ту ночь, когда он взобрался на нее, чтобы занять обычное положение «мужчина сверху» (втайне он хотел войти в нее сзади, но не посмел предложить это), Мари дотронулась до его мужского органа, взяла в смазанные кремом ладони и стала обжимать, потом она ласкала его яички и, наконец, взяла пульсирующий в близкой агонии фаллос в рот и долго массировала языком и внутренними сторонами щек, пока не извергла из него поток семени.

Это потрясло его, он не мог поверить такому удовлетворению. К сожалению, он не мог похвастаться чувственностью жены в своем клубе, иначе ему бы завидовал весь Нью-Йорк.

Эдвард не знал, что мотивом такого поведения его жены были вовсе не южная страстность, а простой опыт. Он забыл вторую черту французского характера — прагматизм. У Мари не было желания немедленно забеременеть, чтобы снова провести в неподвижности очередные девять месяцев. И ей вовсе не нравилась интимная близость с прижимающимся к ней рыхлым, белым, с синими венами телом Эдварда, его мокрые поцелуи, его неловкие ласки. Орально-пальцевая техника обеспечивала ей определенную удаленность от его тела. Это был не секс, а всего лишь техника. И между прочим, довести его до конца она могла таким способом в считанные мгновения.

Со временем она вынуждена была терпеть его ответные оральные ласки. Она не могла отказать ему, иначе он понял бы, что она не испытывает влечения к нему ни в физическом, ни в каком ином отношении.