Лесная земляника

Ей было совсем мало лет, она понятия не имела, как обращаться с малышами, а спросить было не у кого — ведь вопросы возникали каждую минуту, а в деревню не набегаешься. Майра читала разные умные книжки, а в них об одном и том же писали совершенно по-разному. Как ни странно, больше всего ей помог доктор Спок, хотя все остальные авторы считали его авантюристом и шарлатаном. Именно доктор Спок спас Майру от хронического недосыпа, потому что предложил не маяться дурью и не воспитывать характер у грудного ребенка. Посмотрите на щенков, котят и волчат, рекомендовал Спок. Все они спят, прижавшись к теплому и безопасному пузу своих матерей — и никто не вырастает от этого слабохарактерным или избалованным. Нет, их психика устойчива, потому что они с детства чувствовали себя защищенными своей матерью. Так не бойтесь почаще прижимать к себе своего детеныша ― он нуждается в вашей защите не меньше, чем котенок, щенок или волчонок.

И Майра стала брать Шейна к себе в постель. О, чудо! Ночные вопли прекратились, малыш прекрасно обходился без ночных кормлений, спал крепко и спокойно, набирая в весе ровно столько, сколько и было нужно.

Потом стало труднее — когда слег лорд Уоррен. Он держался до последнего, но силы постепенно покидали старика. Больше всего его мучила мысль, что Майра и Шейн останутся совсем беззащитными. Он слабел, угасал, словно свеча, и Майра все чаще убегала на задний двор, чтобы тайком поплакать.

После его смерти они с Шейном потихоньку перебрались в старый флигель. Не сразу, разумеется. Сначала Майра — под руководством мистера Гибсона и с помощью его жены Сары — отремонтировала старый домик, почти весь — своими руками. Помогли и жители деревни — вставили новые рамы, прочистили трубу, утеплили двери. Настоящую историю Майры знали немногие, но никто в деревне ее особенно и не осуждал. Хотя… и дружбы она ни с кем не водила, кроме Гибсонов.

Лорд Уоррен оставил ей небольшую сумму, на проценты с которой они с Шейном и жили. Кроме того, в банке лежали и другие деньги… но их Майра поклялась не трогать. Ни пенни! Никогда!

Из большого дома она забрала очень немногое — только необходимое, да еще самое любимое: кресло лорда Уоррена, волчьи шкуры, кровати, диван и книги. Не все, конечно: библиотека старого графа насчитывала почти три тысячи томов.

Дом обветшал стремительно, словно заболел от тоски по хозяину. Майра делала, что могла, но и сама прекрасно понимала, что все ее попытки — лишь капля в море. Одно радовало: за эти годы слава о Байкере разнеслась по окрестностям, и никакие местные — и пришлые — хулиганы и бродяги не рисковали соваться в Мейденхед.

И жизнь постепенно вошла в свою колею. Шейн рос спокойным и общительным мальчишкой, с Майрой их связывали не только любовь, но и настоящая дружба, и хлопот он ей практически не доставлял. Жизнь на свежем воздухе закалила малыша, что такое простуды Шейн понятия не имел, ну а общение со сверстниками… об этом Майра старалась пока не думать. Пока Шейну целый мир заменяли они с Байкером.

И все эти годы, все десять лет, миновавших с того памятного вечера, Майра Тренч неистово, страстно ждала возвращения Джона Фарлоу. Она прошла все стадии этого ожидания — от девчоночьей изматывающей влюбленности до глухой ярости. Она призывала Джона Фарлоу, сгорая от любви, — и проклинала его самыми страшными проклятьями. Она выросла, думая только о нем, и ни разу в жизни не загорелись ее глаза для другого парня…

Иногда Майре казалось, что она сама себя заворожила в ту лунную ночь.

Майра потянула носом упоительный запах омлета с ветчиной и луком, поднимающийся из-под крышки, накинула меховую безрукавку и отправилась на крыльцо.

— Шейн! Байкер! Кушать подано!

Она смотрела, как двое неразлучных друзей торопятся на ее зов, и сердце разрывалось от любви и счастья. Что ей все тяготы мира?

Между тем, о тяготах стоило бы и задуматься. Поскольку флигель и земля ей не принадлежали, она за них ничего не платила, но теперь, когда Джон Фарлоу вернулся, ситуация, скорее всего, изменится. Не может же он оставить ее на прежнем месте, особенно, если решит продать поместье. Вот разве что он продаст Дэ-вису… Нет, еще хуже. Дэвис нипочем не станет терпеть такое соседство.

Как ни крути — а прежней жизни приходит конец. Либо — что маловероятно — Джон Фарлоу поселится здесь со своей молодой женой, и тогда Майра вылетит отсюда вперед свиста; либо продаст поместье — и Майре опять-таки придется выметаться.

Квартира в Лондоне — это нереально. Таких денег у нее нет и вряд ли когда-нибудь будут. Остается городок Мейденхед, либо одна из двух соседних деревень на выбор. Разумнее всего поселиться рядом с Гибсонами, но там опять-таки будет против старый Дэвис… Да и вообще, не лучшее это место для них с Шейном. Многие ей помогали на первых порах, но деревенские предрассудки сильнее, а когда все друг у друга на виду… Да и в школе у Шейна начнутся проблемы. Дети порой бывают очень жестоки.

И куда девать это черное чудовище? В город с ним точно нельзя, а без них он умрет от горя. И они без него — тоже.

Майра нахмурилась, вперив пустой взгляд в шкафчик. Из задумчивости ее вырвал Шейн, задав вполне невинный, но прозвучавший не хуже выстрела вопрос:

— А когда плиедет Джон?

— Что? Ах, Джон… Не знаю, Маленький Брат. Наверное, когда-нибудь?

— Он обещал. Значит, плиедет.

— Да, пожалуй.

— А дождик-то пеестал!

— Ну и что?

— А мы с Джоном договолились! Как дождик пеестанет, идем смотлеть замелзлую лягуху.

— Ну погоди немного, он же только вчера уехал. Приедет, раз обещал.

— Ладно. Я еще хочу омблета.

— Ом-ле-та!

— Я же и говолю: ом-бле-та…

Почему он так говорил, она не знала, хохотала всегда ужасно и злилась иногда, но Шейн при всей своей невозмутимости был упрям, как молодой бычок. Сказано «омблет», значит «омблет»!

Убирая тарелки, она мельком подумала: а не помешали бы ТЕ деньги! Да, те самые, которые она предложила вчера…

Клэр Дэвис назначила встречу своей старинной подруге Элис в крошечном баре «Поцелуй перед сном» на берегу Темзы. Этот район относился к так называемым «рабочим кварталам», и если бы Джон Фарлоу узнал, что его невеста появляется здесь не в первый раз, то, наверное, перестал бы интересоваться, откуда Клэр знает жизнь ковбоев и докеров.

По правде сказать, ковбоев здесь не было, зато докеры водились в избытке. Впрочем, женщины в баре тоже встречались. Крикливо одетые и накрашенные, с помятыми ночными лицами и белыми от кокаина ноздрями. Фавориты и фаворитки луны… так их звали во времена Чосера и Шекспира, такими они остались и в наши дни.

Единственной опасностью, от которой здесь была полностью застрахована Клэр Дэвис, являлась возможность встретить общих с Джоном Фарлоу знакомых. Это было исключено. Сказать по правде, за последние сутки только это Клэр Дэвис и считала настоящей опасностью.

Но даже и забреди сюда случайный знакомый — он вряд ли узнал бы изысканную валькирию с пшеничными косами и невесту преуспевающего молодого финансиста Джона Фарлоу в вульгарного вида девице с ярко накрашенными губами, одетой в кожаную куртку-«косуху», кожаные брюки и сапоги-«казаки». Голова девицы была плотно повязана цветным платком, а на носу красовались темные очки. Ко всему прочему девица курила сигареты без фильтра, а на стойке перед ней стояла кружка с пивом.

Настоящая Клэр Дэвис себе такого, конечно же, не позволила бы.

Пронзительно звякнул колокольчик над дверью — и бармен лениво помахал рукой, ослепительно рыжей красотке на полуметровых каблуках, в колготках в сеточку и юбке, для измерения длины которой хватило бы десятисантиметровой линейки. С запасом.

Рыжая огляделась и приветственно взвизгнула:

— Господи, мочалка, я тебя еле узнала! Ну и буфера ты отрастила, что снизу, что сверху! Приветик, дорогуша.

— Приветик!

Клэр Дэвис и рыжеволосая расцеловались, прихватили пиво и отправились в темный угол зала. Бармен с блаженным вздохом прикрыл глаза и задремал. Тайны двух приблатненных девчонок его не интересовали.