Держи меня крепче (СИ)

– Пойдемте на кухню, – чересчур слащаво предложила я мелким.

Пусть думают, что я на самом деле злая, а то совсем оборзели. Творят что хотят.

– Тебя чуть не грохнули, а ты рада, – от Сони доброго слова не дождешься. Но я требовать не буду.

– Но ведь я жива, – я попыталась изобразить мрачную физиономию, похоже, не получилось.

– Вот и не корчи рож.

Не груби мне, зайка. Я же хочу как лучше. Хочу быть воспринимаемой людьми, а не тряпкой, об которую и ноги вытереть не грех. Это обидно и некрасиво. Ругаться я не хочу. У меня это не получается. И вообще я пацифистка, будем считать.

Так пререкаясь, мы вошли на кухню, где текла работа. Стас чистил картошку, Егор разбирался с луком, дядя контролировал процесс, приготовив для них еще работы в виде перца, помидор, моркови. Видимо, сегодня в меню овощное рагу.

– Девчонки! Решили помочь? – возликовал, увидев меня и маячившую за спиной Соню, дядя Макс. – Это чудесно. Вот. С этим даже пятилетний ребенок справится, – сказал дядя, протягивая доску с ножом. Он хотел, чтобы я накрошила картошку. – Сонечка, а ты тоже давай присоединяйся, вот и тебе доска с ножичком.

Стасиком с Егором переглянулись в предвкушении, Сеня тоже уловил настроение и камеру выключать не спешил. Он уже давно просек, что если Матвеевы собрались вместе в группу более чем один человек, то получится очень интересное видео. Мы с Соней, с тяжелыми вздохами, сели за стол.

Ведь взрослый человек, за его плечами три брака (это, конечно, не в пользу его благоразумия), мы росли на его глазах… И все равно дядя так облажался, потому что, взяв в руки по первой картофелине, и даже не знаю кто первее, но мы обе умудрились порезаться. Причем кровь хлестала очень мощно, а мы вопили в унисон не умолкая.

– Папа! До чего ты довел! – кричала Соня.

– Ууу! Больно! – пыталась перекричать ее я.

Дядя носился от одной жертвы кулинарии к другой с ужасом в глазах, в то время как мальчишки притащили аптечку и стали нас латать. А затем, навешав подзатыльников, отправили в свою комнату и наказали до обеда не появляться в святой обители Её Величества Плиты и мужа сей венценосной особы – Его Величества Холодильника.

А окрыленного новой записью Сеню, также стремившегося на выход вслед за нами, Егор схватил за ворот рубашки и развернул.

– Так что с картошкой?

– А что с ней? – сделал удивленное личико Рыжик, так мы между собой называли Арсения.

– Хочет, чтобы ты ее накрошил, – уточнил Егор.

– А ты уверен, что она способна чувствовать, тем более картошка-мазохист – звучит пугающе… О! Папа, как тебя нравится это название для нового романа? – Сеня умеет замять тему.

– Сынок, для романа нужна идея! А название, это мелочи, – пустился в объяснения дядя Максим.

Не перебивая Макса, Егор, все так же держа братишку за шкирку, усадил его за стол и придвинул принадлежности для садистского расчленения картофеля. Да, менять тему он умеет, но не один просекает это и отслеживает все нюансы.

Для Сени Егор – скрытый идеал. Сам он в этом не признается, но старается копировать его во многих вещах, причем даже непроизвольно. Даже Стасиком он так не радеет. Хотя Егор и для меня всегда был и остается идеалом.

Наша квартира представляет собой огромную жилплощадь в целом, но каждая комната в отдельности довольно мала. В комнате, на двери которой висит табличка, загадочно гласящая: «Welcome! И тогда тебя тут ждет долгая и мучительная смерть…», жили я и сестренка, обладающая черным юмором. Но входить в нашу комнату все равно опасно, рискуешь наткнуться на озверевшего подростка, пребывающего в переходном возрасте, который продолжается у нее уже с пятого класса.

А вообще, комната мила, на первый взгляд. По бокам вдоль обеих стен стоят кровати, дверь расположена посередине комнаты, напротив нее – окно, летом всегда распахнутое настежь, свежий воздух люблю и я, и Соня. Обои в нашей комнате светло-розового цвета. Это была папина задумка, он у нас дизайнер интерьера и решил, что девочки будут в диком восторге от буйства его фантазии (хотя какое на фиг буйство? Это ж форменная банальщина!). Мы и были. В диком…но нет, не восторге. Сначала было легкое состояние шока от увиденного, но не прошло и доли секунды, как сестренка завопила от негодования. Я ее с радостью поддержала, потому что я ненавижу розовый цвет. Но мой папочка этого запомнить никак не может. С самых пеленок, покупая мне оные, он наивно предполагал, что все девчонки в восторге от одежды этого цвета. Все игрушки детства имели что-то розовое в своем исполнении, например кукла Барби была розововолосая, а игрушечная качалка пони имела ярко розовый поводок; в первом классе, когда все девочки пошли на первую в жизни линейку с белыми бантами, мой папуля подарил мне нежно-розовые, еще и с полчаса крутился вокруг меня цепляя их, а затем всучил в руки розовый портфель, предварительно запихнув туда пенал, тетради, «Букварь». Все, кроме последнего, было того самого злополучного цвета. Вся одежда, которую покупал папа, тоже была розового цвета. Я предполагала, что он меня преследует. В смысле, розовый цвет. Но тогда я была малышкой и мало что понимала. А сейчас, когда выросла, можно же было элементарно спросить моего мнения. Хотя иначе сюрприз бы не получился…

– Почему розовый? Мы разве похожи на глупых блондинок? – не задумываясь о цвете своих волос, спросила я в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Нет!

– Да! – донеслось в разнобой из разных углов комнаты и из-за двери.

Почему вопли Соньки оставили без внимания, а на мое философское замечание все хором отреагировали?

– Нет, доченька, ты у нас неглупая блондинка, – попытался принять удар на себя отец, взяв меня за руку, при этом он хлопал своими длинными черными ресницами, будто бы он был повинен передо мной.

Но разве это было так? Разве его вина, что годами складывающийся стереотип «блондинка – безмозглая курица» не исчерпал себя и в наше время? Нет, пап, не переживай. И не хлопай глазками… Мне хотелось бы это сказать, но раз обстоятельства складываются подобным образом, грех не воспользоваться.

– А какая? – холодным голосом поинтересовалась я.

– Умная!

Конечно, что же тут можно возрастить? Я умная, это так, правда, временами. Чаще я не блещу своим пронзительным умом. Это Егорова особенность.

– Фу, папа, не надо говорить мне то, что я хочу услышать, – неожиданно для него возразила я. – Эта политика – заранее провальна.

– Не говори так. Ты моя дочка, мое солнышко. Самая красивая и самая умная, – не сводя с меня ясных глаз, уверенно произнес папа.

Тут же Соня хмыкнула, а Стасик с Егором синхронно оглянулись к окну, делая вид, что их заинтересовал полет птицы. Дяди Макса, слава богу, дома не было. Иначе сейчас нам всем бы пришлось выслушивать очередную лекцию, а тему он выбрал бы самую скучную, как обычно. Например, начал бы с того, что блондинки тоже люди, что перетекло бы в монолог о брюнетках, шатенках, рыжих, дядя бы извлек из своего паранормального мозга, до кучи, неимоверное число историй об оных представительницах женского пола, приправил бы их пикантными подробностями, затем переключился бы на мужчин, которые (удивительно, но факт) также могут иметь разный цвет волос, и что из этого следует, короче, экскурс во взрослую жизнь. Конкретнее, взрыв мозга.

Так что, я была неимоверно рада, что в этот день дядя отбыл в, как он сам выразился, «командировку» в глухую деревеньку для получения богатейшего опыта по сельской жизни. Причем там не было ни телефона, ни интернета, даже телевидения эта дыра не видела. Зато дядя приехал с глубокими познаниями в области дойки коров и коз, пас стадо, спал на сеновале, каждый день в баньке парился, развлекался, одним словом. Для него, типичного городского жителя, это было нечто вроде экстрима. На самом деле, его заваливали письмами фанаты. Некоторые просто восторженно отзывались о его творчестве, кто-то присылал ему гадкие комментарии, карикатуры (очень смешные!), а были такие уникумы, которые подкидывали ему темы для новых книг. Мне всех было их искренне жаль. Хотя непонятно зачем вторым зловредничать. Получается, сделал гадость – и на душе радость. Но это же надо – перечитать все книги Максима, а потом написать письмо, заявляя, что еле осилил сей непомерный дибилизм, мол, настолько отвратительнейшего маразма он в жизни своей не читал, а сравнения, используемые автором, вообще никакой критики не выдерживают.