Соблазн

Но какова альтернатива? У нее есть единственная вещь, которую избыток денег может оплатить. Выбор. Подумать только обо всех этих женщинах, заключивших контракт и не получивших ни времени, ни денег, ни права выбора. Завидная перспектива. Они имели право только чувствовать отчаяние.

Но почему не купить другой телевизор? В ознаменование падения леди с незапятнанной репутацией. Разве это не грандиозная сделка? Совсем как покупка швабры. Вы не заботитесь о том, как она выглядит или как работает. Ей никогда не приходилось покупать швабры. На это у нее есть уборщица.

Уборщица делала грязную работу, но кто еще стал бы чистить пылесосом ее туфли. Эта женщина едва говорила по-английски, но кто еще сможет понять ее. С кем она может говорить о своем предпокупочном кризисе, вызванном депрессией после удачного траханья. Немая сука достойна визита. В доме чисто. Это у хозяйки дома непристойные взгляды и желания. Чтобы бороться с этим, необходим священник. Он действительно отпускает грехи, но только когда вы умираете. Она готова признать, что она циничная ленивая сука, ничего не дающая этому огромному миру, кроме презрения. Несколько молитв, обращенных к Святой Марии, — и вы будете прощены за то, что были собой. Один девственный взгляд — и все вокруг ваши друзья. За исключением отчаявшихся женщин, ищущих непорочную мать, которой никогда не существовало.

Она включает мобильный телефон, вспоминая, почему отключила стационарную телефонную линию. Никто никогда ей не звонил, кроме доброжелательных людей, которые хотели что-то продать. Она имела обыкновение втягивать их в разговор, и их, казалось, интересовали ее проблемы, но они всегда, искусно маневрируя, возвращались к исходной теме разговора, когда речь шла о том, что нужно им. Кому она могла рассказать, что наконец-то занималась сексом. Даже более того, что у нее было волнующее, хотя и довольно вонючее совокупление с мужчиной, достаточно молодым, чтобы быть желанным, не говоря уже о грандиозном оргазме, которого она не испытывала с тех пор, как сломался ее вибратор. Но это не заставило ее почувствовать себя такой одинокой и удрученной, потому что тогда у нее еще был телевизор!

Она держала холодный мобильный телефон безжизненной рукой, ожидая, когда он начнет вибрировать. Запутавшись в этих аппаратах, она нацелила его на телевизор, чтобы изменить канал с черного экрана на пустую стену. Она просто хотела позвонить уборщице. Стена лучше говорит на английском языке, зато уборщица — католичка.

Потом телефон зазвонил. Кто-то все же любит ее. Или ненавидит так сильно, что она не может сопротивляться вызову. Это дочь, единственный абонент ее мобильного телефона. Но и с этим абонентом она разговаривала мало, поскольку мать и дочь не связывало ничего, кроме крови и самого акта рождения.

— Я звоню, чтобы убедиться, что ты жива, — сердито сказала Хейди.

— Я жива. У тебя по-прежнему есть мать.

Первая часть прозвучала правдоподобно. Примем желаемое за действительное. Ее дочь звонит в поисках наивной матери, которой никогда не было и никогда не будет здесь для нее.

— Мама, где ты была?

Игнорируйте ваших детей, и они никогда не оставят вас в покое.

— Я звонила и ночью, и днем. Твой телефон постоянно отключен.

— Потому что никто не звонит мне, кроме тебя. — Момент для признания. Или отрицания. — Не произошло ничего нового или волнующего, чтобы сообщать об этом, кроме кончины моего телевизора. Я выходила за покупками.

— И ночью и днем?

— Санта обычно давал мне такую возможность. Когда я этого хотела.

— Если бы ты оставалась дома достаточно долго, чтобы успеть открыть свои рождественские подарки, ты получила бы прекрасно упакованный подарок — сертификат от «Визы».

Что еще можно подарить бабушке, у которой есть все, кроме того, что отсутствует в ее жизни и что она хочет.

— По крайней мере, «Виза» все еще любит меня.

— У меня нет времени слушать эту ерунду. Что случилось на Рождество?

— Родился Иисус.

— Я имею в виду, что случилось с тобой. На рождественской вечеринке.

Наконец-то. Барбара прочистила горло, чтобы ответить без затруднений.

— Что ты подразумеваешь под этим? Что могло случиться? Ничего. Там была невыносимая скука. Поэтому я уехала. Позже я нашла чем себя развлечь.

— Ты выскочила отсюда даже не простившись со своим внуком!

— Он так и не поблагодарил меня за «Мартини».

— Стань, наконец, взрослой, мама! Счастливого Нового года!

Дискуссия окончена. Единственный абонент мобильной сети, который у нее был, отключился. Дочь, выведенная из себя ребяческим поведением матери. Именно для этого она звонила — отругать ее, хотя не имела представления, насколько непослушной оказалась бабушка. У нее нет никакой нити к разгадке того, что случилось прошлой ночью, сексуальный правонарушитель не пожелал свидетельствовать против себя. На этот раз Барбара хранит молчание. Ей нечего сказать обо всем этом грязном, вонючем, неудобном происшествии. И не имеет смысла подводить итоги смехотворного падения и докладывать о сексуальных отношениях. Желание поболтать может оказаться более назойливым, чем сама похоть. Действительно, не о чем говорить, слова неуместны, когда речь идет о необъяснимой вспышке животной страсти, хотя она иногда приносит плоды в виде любви, отпрыска или хотя бы оргазма. Это была сплетня, заслуживающая распространения. Бабушка не только трахнулась, но и сбежала. Получив прекрасную возможность прочитать свои реплики и шокировать аудиторию, она вдруг потеряла интерес к пьесе, в которой исполняла роль женщины-вамп. Костюм был неплох, но сама роль не подходила ей, поскольку она постарела и понимала, что стриптиз не для нее. Она должна сохранить себя. Для разносчика пиццы.

Он пришел в назначенное время. Разносчик был не тот, что в прошлый раз. Они никогда не повторяются. Большой ассортимент пиццы и разносчиков. На этот раз он слишком молод, даже для бабушки. Обычно им бывает около тридцати, хороший возраст для мужчины с бесперспективной работой. Этот недостаточно стар даже для того, чтобы иметь автомобильные права. Должно быть, прибыл на велосипеде. Она даже краснеет, смущенная собственным отчаянием, отраженным в глазах полной надежд молодости. У нее есть микроволновка для замороженной пиццы, но ей просто нужна компания. Сейчас он здесь, человек, пришедший к ней на свидание. Достигший полового созревания пирожок с физиономией анчоуса, ожидающий перед ее кухонной дверью, как будто сам является пищей.

— Как поживаете? — спрашивает юноша, будто его это интересует.

— Довольно паршиво. Что именно тебя интересует?

— Я просто спросил.

Несомненно, ради хороших чаевых. Он пожимает плечами и протягивает ей счет.

— Войди, — командует она.

Юноша выглядит неуверенным, стоит ли ему входить в дом, но поскольку он слишком молод, чтобы отказать женщине, достаточно старой, чтобы быть его бабушкой, ему приходится это сделать. Она роется в кошельке, а он напряженно застывает у порога, всем своим видом демонстрируя, что он только разносчик пиццы.

— Здесь еще пятьдесят баксов, сверх цены. А теперь сядь и заткнись.

— Простите?

— Ты хочешь получить пятьдесят баксов?

— Конечно. — Он заколебался. — А что я должен делать?

— Сидеть и молчать.

Он кладет пиццу на кухонный стол, берет деньги, садится и замолкает. Барбара устраивается напротив него. Она открывает коробку, достает промасленный кусок.

— Мой телевизор сломался, и я думаю, что хотела бы слышать какой-нибудь шум, пока ем. Просто притворись, что ты телевизор. Возможно, ты достаточно много его смотрел, чтобы изобразить, как он работает.

Юноша недоверчиво уставился на нее.

— Кстати, сколько тебе лет?

— Как мне показалось, вы хотите, чтобы я молчал.

— Послушай, просто притворись, что ты телевизор. Я нажму кнопку, и из твоего рта пойдет звук.

— Мне двадцать пять.

— Ты выглядишь значительно моложе.

— А сколько лет вам?

Наглец!