Дьявол в сердце

* * *

Цель Мериньяка была проста: приобрести за бесценок и перепродать втридорога все, что попадется под руку. Он брал любой пустырь и превращал его в «новый город» для иммигрантов. Он выселял стариков из так называемых дешевых кварталов и, обновив их, продавал квадратный метр на вес золота. Менеджер с первого взгляда замечал здание в аварийном состоянии, и на его месте вырастал дом повышенной комфортности. Именно ему Франция обязана первыми пансионатами для стариков, которых дети не хотели отдавать в дом престарелых.

Заниматься недвижимостью — значит плевать на ближнего с высокой колокольни.

20 декабря

«Женщины прекрасно живут с одной грудью», — говорит д-р Жаффе. Тоже мне, высказался! В его теле нет бомбы замедленного действия. Ему не надо искать среди осколков жизни какой-нибудь стимул.

Каждое утро после душа я прикрепляю к осиротевшему телу гелевый протез, скрытый под лифчиком, и это обманывает всех. Как-то раз, это было во вторник, у кассы супермаркета «Чемпион» я наклонилась, протез выскользнул из корсажа и шлепнулся на пол. Розовая грудь соском кверху торчала на черном линолеуме. Филиппу Роту и Вуди Аллену понравилось бы, как я села в лужу. Тишина повисла над толпой любопытных, окруживших протез.

— Это чье? — спросила продавщица.

— Мое, — ответила я и подняла муляж.

Я расстегнула корсаж и с достоинством водворила беглянку на место. Наградив зевак широкой улыбкой, я удалилась. Рак становился моим самым близким врагом.

20 декабря (ночь)

Теобальд страдает из-за моей болезни. Вера, его первая жена, поддерживает его в этот сложный период. Узнав о моем диагнозе, она не раз повторяла: «Обращайся с ней как можно мягче». Я подслушала их разговор, подняв трубку в спальне. Какие же мужчины беспомощные! Им нужен руководитель, и этот руководитель всегда женщина. Вот почему мужчины так ненавидят начальниц. Дома уже командует благоверная. Теобальд повторял мне все, что говорила Вера. Про себя я думала, что ей бы лучше заняться их с Теобальдом дочерьми, но Крестный, сам того не замечая, все ей выболтал, и только потому, что нервничал. Теперь он снова живет с ней, и все это осталось позади.

21 декабря

После увольнения из Франс-Иммо я живу на улице Томб-Иссуар; со мной мои кошки. Раз в неделю, по пятницам (в день Венеры), я гадаю себе, как это делала Мод. Арканы Таро и общество кошек — вот мои единственные развлечения.

Квартира темновата, но для меня идеальна. Никакой консьержки, которая издали замечает курьера с биржи труда или кладет на коврик соседа результаты анализов крови из Поль-Брусс. Я уже не так скучаю по работе и совсем не скучаю по любви. Желание появляется тогда, когда удовлетворены все остальные потребности. И все-таки я не выхожу из состояния фрустрации. Я в постоянной борьбе, будто веду безжалостную войну, рою окопы, запускаю ракеты. Победитель только один — рак или я.

Что такое женщина без любви, без друзей, без работы и без одной груди? Я часто задаю себе этот вопрос, особенно по ночам. Я бы даже сказала, что этот вопрос будит меня каждую ночь.

К счастью, кошки спят вместе со мной. Я зажигаю свет, они мурлыкают, и рядом с мурлыкающей кошкой страх отступает. Когда Черная и Полосатый чувствуют, что мне страшно, они трутся о мою щеку. Их ласка успокаивает: с кошками мой дом не кажется таким пустым.

В какой момент мои отношения с Крестным разрушились? В ту минуту, когда он начал меня жалеть. Жалость — самое худшее в человеческих отношениях. В супружеской паре она убивает тайну — тайну, которая должна оставаться и после двадцати лет совместной жизни. Я быстро поняла: теперь даже Теобальд все мои действия заносит в ящичек с надписью «Осторожно, неполноценная!» Так что в его представлениях я, бесспорно, ущербная, и малейший мой каприз укреплял его в этой мысли.

Для домашних больной раком — не подарок. Он все время ноет. Он внушает близким чувство вины, а это раздражает. Его все не устраивает, а ведь это разрушает самые лучшие намерения.

Крестный собрал чемоданы.

Мой горизонт ограничивается супермаркетом «Чемпион» или полками у «Бакалейщика Эда». Мои планы состоят в том, чтобы успеть сделать кое-какие покупки между визитами к д-ру Жаффе и мануальному терапевту Тони. Несмотря на лечение, левое плечо все еще распухшее. Огромное, как у мясника! Вот во что превращается рука прооперированной женщины без сети лимфатических узлов, так предусмотрительно удаленных онкологом.

Никто не знает, где могут гнездиться метастазы.

21 декабря (вечер)

В Бурдоне я вела дневник, чтобы отвлечься. Я разговаривала с покойной Мод, составляла список своих предполагаемых любовников из лицея. Все это я хранила в своем тяжелом ранце и всегда носила с собой. Мачеха, любопытная до моих секретов, обшаривала все ящики. И если Иветта находила мои записи, то уничтожала их. Мои сочинения были безжалостны. Иветта плакала, называла меня чудовищем. Северин же меня наказывал.

Если меня толкнут на улице, я бормочу извинения. Когда мне наступают на ногу, я всегда спрашиваю себя: что я не так сделала? Чувство вины — моя желтая звезда. Ее впору ставить на моих документах.

22 декабря

Теобальд тогда работал адвокатом в конторе «Вагнер Генриотт и К°» на авеню Ваграм. Он представлял наши интересы; тогда мы и познакомились. Франк пригласил нас в «Бристоль». Места за столом распределяла Ольга. Я оказалась между бывшим нотариусом и адвокатом, который мне сразу понравился. Неделю спустя, когда мы просматривали планы Сен-Рафаэля (резиденция с полем для гольфа), мой приемный отец предостерег меня:

— Будь осторожна с Теобальдом: он очень опасен.

— Слишком поздно, — обронила я.

Выпустив дым от сигарило, Франк чуть склонился, и его улыбка стала такой странной, что я впервые испугалась его.

— Ну что же, развлекайся, принцесса. Такой у тебя возраст, — тихо проговорил он и выпрямился.

Сначала он посмотрел вверх, на потолок Франс-Иммо, потом остановил взгляд на фотографии Алисы. По-моему, глупо ждать человека, который никогда не вернется.

— Франк, я не это хотела сказать.

— Вы любите друг друга? Браво! Обожаю, когда люди любят друг друга.

С того дня Франк каждый вечер ужинал вместе с нами. С Теобальдом (тогда я еще не звала его Крестным) мы встречались в «Регате», потом садились в «мерседес», который вел Луиджи. Машина останавливалась то здесь, то там, Франк изучал меню ресторанов.

В конце концов, выбившись из сил, мы заваливались в какую-нибудь пиццерию, «Макдоналдс» или японский ресторанчик самообслуживания на улице Святой Анны. Наша троица выглядела странно, и Франк вел себя как отец. Он внимательно изучал лицо Теобальда, когда тот говорил, оценивал утонченность и находчивость моего любовника. То, что Теобальд изменял Вере, приводило Франка в восторг, добавляя изюминку в наши отношения.

После ужина мы выпивали по стаканчику в «Лидо» (Франк обожал френч-канкан) и отправлялись по ночным клубам. Модные тогда «Режин», «Кастель», «Элизе-Матиньон» принимали нас до самого утра.

У «Распутина» Франк устроил ужин в память о Пушкине: «Пиковая дама» была его любимой оперой. В тот вечер мы с Теобальдом сидели по обе стороны от приемного отца на гранатовом диванчике и произносили тост за Франс-Иммо. Франк сообщил, что отдает мне новые акции своего общества. «Ты будешь богата, Элка моя», — заключил Мелкий Бес. Опустив палец в водку, он смочил мое правое ухо. «Крещу тебя во имя денег!» — со смехом провозгласил он.

Резко оборвав аплодисменты Теобальда, Франк попросил скрипача сыграть «Очи черные». Эта проникновенная мелодия заставила всех затихнуть. Руководитель Франс-Иммо плакал, вытирая глаза огромной, как скатерть, салфеткой.