Горькая сладость

Когда зачитали содержание открытки, Мэгги и Эрик обменялись взглядом, в котором так красноречиво выразилась их любовь друг к другу, что присутствующие прослезились. Молодожены сидели на диване в центре столовой с разложенными вокруг подарками. Сюзанн была на руках у деда. Эрик коснулся щеки Мэгги и потянулся к ребенку.

— Спасибо, Сюзанн, — сказал он, беря ее на руки и целуя в щеку. — И спасибо вам всем. Мы хотим, чтобы вы знали, как много для нас значит, что вы собрались сегодня. Мы вас всех очень любим и благодарим от всего сердца.

Сюзанн начала тереть глазки и плакать, что послужило знаком для завершения празднества. Прощание проходило очень эмоционально, а Рой задержался дольше всех. Обнимая Мэгги, он сказал:

— Сладкая моя, мне так жаль, что здесь нет твоей матери и Кейти. Им следовало бы быть.

Их отсутствие причиняло Мэгги боль.

— О, папа, нельзя требовать, чтобы в жизни абсолютно все шло хорошо.

Он похлопал ее по плечу.

— Я хочу еще вот что сказать, Мэгги. За последние несколько месяцев ты меня многому научила, и, в частности, тому, что я должен был бы знать намного раньше, еще молодым человеком. Ты выдюжила. Теперь настала моя очередь. Я начну с того, что сокращу немного свою работу. Ты знаешь, за все годы в магазине я взял не более четырех отпусков, и каждый из них использовал для покраски дома. Я собираюсь уехать на несколько дней, высвободить время лично для себя.

— А разве мама не поедет с тобой?

— Нет, не поедет. Но ты не беспокойся, я поговорю с тобой, когда вернусь.

— Хорошо, папа. Но куда...

— Просто оставайся счастливой, моя дорогая. Хорошо? Мое сердце радуется, когда ты счастлива. А пока до свидания. — Он поцеловал Мэгги, погладил головку Сюзанн и похлопал Эрика по спине. — Спасибо, сынок, — сказал он со слезами на глазах и ушел.

Они стояли на веранде: Мэгги скрестила руки на груди, а Эрик держал Сюзанн, и они смотрели, как Рой взбирается по ступенькам вверх, к дороге.

— У папы неприятности, — сказала Мэгги задумчиво.

Эрик обхватил рукой ее плечи и прижал к себе.

— Не такие большие, — заметил он.

Мэгги улыбнулась и взглянула на него.

— И не из-за нас, — проговорила она.

Мгновение они смотрели друг на друга. И Эрик прошептал:

— Пойдем уложим Сюзанн в кроватку.

Сюзанн устала, капризничала и заснула, даже не успев засунуть большой палец в рот. Они постояли у кроватки, держась за руки и глядя на дочку.

— Мне кажется, я никогда раньше не жил по-настоящему, — сказал Эрик. — Все началось с тебя и нее.

— Так и есть.

Он обнял Мэгги и, удерживая в своих мягких объятиях, прошептал:

— Моя жена.

Она прижалась щекой к лацкану его пиджака и ответила таким же тихим шепотом:

— Мой муж.

Они стояли неподвижно, будто получали благословение, затем перешли из холла в «Бельведер Рум», где их ждала громадная резная кровать.

Рой Пиерсон ехал очень медленно. Весь путь до дома он двигался по боковой дорожке. Сначала, от дома Мэгги — в горку, потом через деревенские поля — вниз, к изгибающемуся шоссе. Подъехав к светофору у Мэйн, повернул направо и очутился у магазина, в котором проработал всю свою жизнь. Он впитывал в себя виды, звуки и запахи переспелых фруктов, чесночного мяса для сандвичей и терпкий запах копченой селедки. Затем Рой повозился со створкой старомодного мясного прилавка, которую, в конце концов, сумел сдвинуть в сторону. Раздалось «дзинь» кассового аппарата (на самом деле «дзинь» говорил старый аппарат, который сменили четыре года назад, новый говорил «та-та-та», Рой же продолжал упрямо воспринимать его голос как «дзинь»). Каждую среду ровно в одиннадцать утра (с точностью, по которой можно было сверять часы) приходила Хелен Макгроссон и спрашивала:

— Как сегодня ливерная колбаса, свежая?

Рой покачал на руке секач и несколько раз стукнул им о бревно для разделки мяса. Принюхался к холодному, но густому запаху от холодильника.

Он будет скучать по мясной лавке... Рой подъехал к дому с задней стороны, припарковался у закрытой двери гаража и по двору прошел в дом. На траве лежала роса и его ботинки сразу же промокли — если бы Вера не спала, то, наверняка, устроила бы скандал. Рой не стал вытирать ноги о коврик у дверей и сразу прошел через кухню в чуланчик под лестницей, ведущей в верхние комнаты дома. Он вынес из чулана матерчатый чемодан и картонную коробку и потащил их наверх в спальню.

Но Вера не спала. С сеткой для волос на голове, она читала при свете ночника, прикрепленного к спинке кровати почти над ее плечом.

— Ну, — сказала она тоном, каким приказывают собаке, — рассказывай!

Рой опустил чемодан и коробку на пол и промолчал.

— Итак, она вышла за него замуж.

— Да, вышла.

— Кто присутствовал? Кейти была?

— Могла бы прийти и посмотреть.

— Хм, — хмыкнула Вера и уткнулась в книгу.

Рой включил верхний свет и открыл ящик с одеждой. Только тогда Вера заметила чемодан.

— Рой, куда ты собрался?

— Я ухожу от тебя, Вера.

— Ты... что!

— Я ухожу от тебя.

— Рой, не валяй дурака. Убери чемодан и ложись в постель.

Он спокойно начал перекладывать одежду из ящика в чемодан. Теперь — коробка. Он вынул три вешалки из гардероба и положил костюмы на кровать.

— Рой, ты помнешь брюки, которые я только что выгладила. Убери их в шкаф сию же секунду.

—Хватит приказывать мне, Вера. За сорок шесть лет я наслушался твоих приказов предостаточно. Я сыт ими по горло.

— Что ты втемяшил себе в голову? Ты спятил?

— Да нет. Можно сказать, наоборот, вернулся к здравому уму. У меня осталось от силы десять, ну пятнадцать лет здоровой жизни, и я хочу попробовать сделать их счастливыми так же, как это сделала моя дочь.

— Твоя дочь? Значит, за всем этим стоит она?

— Нет, Вера. Не она. Ты. Ты и все сорок шесть лет указаний, где мне снять ботинки, как установить рождественскую елочку в крестовину, сколько жира срезать с куска ветчины, куда мне нельзя ходить, на какую громкость включать телевизор, и вообще, я, кажется, ни одной вещи на свете не сделал правильно. Я хочу, чтобы ты знала, что я решился на это не сегодня вечером. Я обдумывал свой уход пять лет. Потребовалась отвага Мэгги, чтобы подать мне пример, и я смог бы собраться с силами. Я наблюдал за дочерью весь год: как она рвется вперед, как устраивает новую жизнь, как добивается счастья вопреки всем неприятностям, навалившимся на нее. И я сказал себе: «Рой, ты можешь кое-чему научиться у этой женщины».

— Рой, ты шутишь?

— Нет, я серьезно.

— Но ты не можешь... просто уйти.

— Здесь ничего не осталось для меня. Вера. Ни тепла, ни счастья, ни любви. Ты патологически не способна любить.

— Но это же смешно.

— Ой ли? Если я прямо сейчас спрошу тебя: Вера, ты любишь меня? Сможешь ты ответить?

Она уставилась на него с поджатыми губами.

— А когда ты говорила эти слова? Или хотя бы как-то проявляла любовь ко мне или к Мэгги? Где ты была сегодня вечером? Где ты была во время рождения Сюзанн? И где ты теперь? Наслаждаешься своим несчастьем и поздравляешь себя с тем, что еще раз оказалась права? Когда ребенок родился, я решил, что дам тебе полгода прийти в чувство и остаться матерью Мэгги и бабушкой для Сюзанн. Но сегодня ты не пошла на свадьбу собственной дочери, и я сказал себе: «Рой, чего ты ждешь? Она никогда не переменится». Я и сейчас не верю в это.

Рой продолжал складывать рубашки в чемодан. Вера смотрела на него, не в состоянии двинуться с места.

— Тут замешана другая женщина, правда?

— О, Бога ради, оставь. Взгляни на меня. Я уже стар настолько, что пора на пенсию. Я почти лыс и уже восемь лет как не имел полноценного возбуждения. Что мне делать с другой женщиной?

Наконец до Веры дошло, что он действительно собирается ее покинуть.