Услышать тебя...

— Ой, Наташка! — округлила глаза подружка.— Тебе надо замуж выходить, и немедленно!

— Поплывем по течению до моста? — предложила Наташа.

— Кто быстрее доплывет, тот. . .

Наташа стремительно выпрямилась и, не дослушав подругу, нырнула вниз головой с камня, спугнув стайку мальков.

— ...тот угощает мороженым! — засмеялась Варька и тоже бухнулась в воду.

Наташа знала, что он идет сзади. Когда она пере­секла площадь, он вышел из кафе и пошел за ней. На­строение упало: сейчас опять начнется этот нудный и бес­полезный разговор.., Свернуть в переулок и дворами выйти к драмтеатру?

Он свернул вслед за ней и нагнал в сквере напротив театра.

— Ты уже убегаешь от меня? — сказал он, загоражи­вая ей дорогу.

Наташа взглянула ему в глаза и вздохнула: она не знала, что ответить. Все-таки девушке труднее, чем пар­ню. Нравится ей человек или нет, она должна выслуши­вать его, терпеть, улыбаться и стараться не обидеть. А парень что? Не нравится ему девушка, он к ней и не подойдет. И даже самая влюбленная девушка вряд ли первой признается парню в своем чувстве, будет молча страдать и терзаться. А парень всегда найдет повод по­дойти и заговорить, а если разбитной, то тут же и в кино пригласит или в кафе.

Миша Тарасов три года ухаживает за ней. Еще в вось­мом классе написал записку, в которой признался в «веч­ной» любви: Тогда Наташе это было приятно — все де­вочки в классе писали и получали записки, — и она ответила Мише, что согласна с ним дружить, — так тогда назывались отношения мальчиков и девочек. Дружба за­ключалась в том, что они танцевали на редких школьных вечерах, наведывались в городской парк, где катались на «чертовом колесе», ходили в кино, ну еще иногда забегали в кафе-мороженое и Миша угощал ее ассорти с вареньем.

Наверное, с год продолжалась эта дружба, а потом Наташе надоело. Миша не блистал ни красноречием, ни остроумием, но и не был глуп. Когда требовалась помощь по геометрии, он был незаменим. Да и вообще, он был не урод: высокий, с густыми волнистыми волосами, с румян­цем на щеках. В отличие от других ребят, никогда не уча­ствовал в драках, ни с кем не ссорился. Но такова уж, наверное, судьба хороших, положительных парней: они почему-то всегда меньше нравятся юным девушкам, чем парни, наделенные большими и малыми человеческими пороками. 

Уже в девятом классе Наташа стала избегать Мишу: в то время ей понравился десятиклассник Слава Пету­хов— чемпион школы по лыжам. Миша мучительно переживал Наташино увлечение, оказавшееся весьма непро­должительным. Слава, в отличие от Миши, был весьма энергичным молодым человеком: в новогодний вечер затащил Наташу в прихожую — они праздновали Новый год у Вари Мальчишкиной — и принялся тискать и цело­вать. Ошеломленная Наташа, не привыкшая к такому обращению, даже не сопротивлялась, но тут в прихожую ввалился Слон, брат Вари, и, сграбастав чемпиона по лыжам за шиворот, выбросил на лестничную площадку. Так и пришлось ему в новогоднюю ночь шагать домой в помятом костюме и белой рубашке с галстуком.

После этого инцидента отношения Наташи и Славы прекратились. Наверное, он не мог простить ей испорчен­ный новогодний вечер, а она ему — позорный щенячий визг, когда он извивался в могучих Женькиных лапах.

И вот уже два года постоянно преследует Наташу укоризненный и печальный взгляд Миши Тарасова. Этот взгляд она ловила и в классе, и на переменах в школьном коридоре, и на экзаменах, и вот теперь, когда распроща­лась со школой, на улицах города. Миша закончил школу в числе лучших учеников и поступил на физмат в Ленин­градский университет. Его целеустремленности и усидчи­вости можно позавидовать. Он был очень расстроен, что Наташа провалила экзамен на факультет журналистики.

Миша приехал на летние каникулы. Раза два они мельком встречались, а нынче, видно, не избежать серь­езного разговора. ..

Он осунулся и совсем не загорел. Хотя черты лица у него правильные, в них есть какая-то унылость. То ли оттого, что внимательные голубые глаза близко посаже­ны, а прямой нос удлинен, то ли оттого, что Миша посто­янно сосредоточен и редко улыбается.

Они уселись на свежепокрашенную скамью. Сначала Миша предусмотрительно провел пальцем по лоснящим­ся зеленым рейкам и лишь потом сел. Казалось бы, со­вершенно естественное движение, но у Наташи этот жест вызвал раздражение. «Лучше бы ты, Миша, сел на невы­сохшую скамейку в своих бумажных брюках и при­лип. ..» — подумала она.

— Жарко, — сказал он, сосредоточенно разглядывая носки своих остроносых туфель.

Порыв ветра, всколыхнувший разомлевшую листву на деревьях, взметнул подол сарафана, открыв загорелые стройные бедра. Миша, краем глаза видевший это, дели­катно отвернулся, пока Наташа натягивала сарафан на колени.

«Вот оно что, — подумала она, — да он сухарь! Самый настоящий сухарь!» И почему-то от этой мысли ей вдруг стало сразу легче. Раньше Миша казался ей идеальным парнем, лишенным недостатков, а вот сейчас она совер­шенно неожиданно открыла один. Исчезло чувство вины, которое всегда возникало при встречах с Мишей. Он стал как-то яснее и понятнее. А скорее всего — безраз­личнее.

— Я заходил к тебе, мать сказала, ты ушла на реч­ку,— сказал он, а Наташа подумала: «До чего пустые слова!» — Пришел на речку, и там тебя нет.

— Наверное, нужно было мелом стрелки рисовать на стенах, — сказала она. — Тебе легче было бы меня найти.

— Ты все шутишь.

— Наоборот, я серьезна, как никогда. Ну, ты меня на­шел, что дальше?

— С тобой сегодня трудно разговаривать, — с доса­дой сказал он.

— Нам всегда было трудно разговаривать, Миша, — ответила она. — Просто мы этого не замечали.

Миша мельком взглянул на нее и снова уставился на свои новые туфли. Лицо его было очень серьезным.

— Через две недели я уезжаю в Ленинград. Месяц будем работать в колхозе... Жаль, конечно, терять дра­гоценное время, но и колхозникам помочь надо. Не успевают они. . .

— Что бы бедные колхозники без вас, студентов, делали...

— Мы — настоящая армия,— продолжал Миша.— Ты знаешь, сколько в стране сотен тысяч студентов?

— Я знаю, что ты больше меня знаешь, — скрывая раздражение, сказала она и отвернулась.

От большой липы веяло сладковатым острым арома­том. Липа буйно цвела. Рядом на лиственнице юркие кле­сты уже шелушили созревшие шишки, а огромная липа еще не отцвела. Гудели пчелы, перелетая с цветка на цветок, бесшумно махали крыльями белые и красные ба­бочки, ныряя в густую листву. Липовый цвет падал в ка­менную чашу фонтана и вместе с листьями и трухой скапливался по окраинам. Тенькали синицы, цвикали клесты, а на садовых тропинках копошились воробьи и голуби.

Миша, как-то весь напрягшись, взял Наташину руку и деревянным голосом произнес:

— Я тебе никогда этого не говорил, но ты и так зна­ешь: я тебя люблю. Люблю с тех самых пор, когда.. . — Он запнулся и замолчал. Наташа могла бы ему помочь, но не захотела. Наверное, он собирался сказать: когда он в восьмом классе написал .ей эту глупую записку, а она ему ответила такой же глупой запиской, — но ведь с тех пор прошло три года и они оба стали взрослыми, поэтому стоит ли вспоминать о детских глупостях? Впро­чем, для нее теперь все это кажется глупостью, а для Миши Тарасова наоборот...

— Я хотел тебя спросить: будешь ли ты меня ждать, пока я закончу университет?

— Я бы на твоем месте сначала спросила бы: любишь ли ты меня? Ведь можно ждать лишь того, кого любишь.

— Я тебя люблю, — сказал он.

— А я тебя нет, — ответила она. — Когда-то ты мне нравился, но я тебя никогда не любила.

Он помолчал, царапая носком посыпанную красным гравием дорожку. От этого негромкого наждачного скри­па девушку передернуло, однако Миша, ничего не заме­тив, продолжал царапать кожаной подошвой красную до­рожку. Наташа сбоку взглянула на него: на щеке алело пятно, нос уныло смотрел вниз, подбородок выдвинулся вперед. И снова ей подумалось, что Миша в профиль на­поминает белый поджаренный сухарь... От этой мысли ей стало смешно. Она попыталась думать о чем-либо другом, но, как это часто бывает, разыгравшееся воображение еще усерднее стало сравнивать Мишу с обиженным сухарем. Наташа закусила губу, чтобы не рассмеяться, и. .. громко прыснула.