Друзья и любовники

Джон заметил ее в первую же секунду и сразу направился к ее машине. Он был без рубашки, его густо заросшая грудь и плоский живот, словно из полированной бронзы, лоснились от пота, старая, видавшая виды шляпа упала на глаза, на ходу он стаскивал с рук грубые рабочие рукавицы. Лицо его было мрачнее собирающихся вдали туч.

Он открыл переднюю дверцу и опустился на сиденье рядом с ней. Аромат сена и терпкий мужской запах наполнили маленькую машину, когда он, облокотившись о спинку сиденья, повернулся к ней лицом.

— Привет, — сказала она, немного нервничая. Ее вдруг сковала непривычная робость.

— Привет! Что ты здесь делаешь? Она смотрела на него и вспоминала вкус его губ, прикосновение колючих усов, слегка царапающих ее чувствительную кожу, и жадный блеск серебристых глаз.

— Да так, ищу материал для следующей книги. — Она указала ему на банки с пивом. — Отравленное пиво. Нужны волонтеры, чтобы проверить смертоносное действие.

Усы его невольно дернулись; он смотрел на ее улыбающееся лицо так, будто не видел ее целую вечность.

— Пару волонтеров я тебе найду. — Он глубоко вздохнул и стянул с себя шляпу, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Боже, какая жарища!

— Выпей пива, — она потянулась за покрытой инеем высокой банкой.

Он мягко схватил ее запястье и посмотрел ей прямо в глаза, отчего улыбка на ее лице сразу же погасла.

— Нет, не хочу, — сказал он тихо. — Пока, во всяком случае. Ты ведь не любишь запаха пива?

Она покачала головой, глядя, затаив дыхание, на него.

Он бросил шляпу на пол и наклонился к ней, его потемневшие глаза остановились на ее полных раскрытых губах.

— Сперва я тебя поцелую. — Он снова перевел дыхание и, протянув руку, откинул ее голову на спинку сиденья. — Я не мог думать ни о чем другом все эти дни.

Зарывшись пальцами в его густые волосы на затылке, она притянула его к себе.

— Я боялась… что ты… сердишься на меня.

— Не говори ничего, — пробормотал он хрипло, его губы раскрылись прежде, чем он коснулся ее губ.

Поцелуй потряс ее, как удар электрического тока. Она невольно вскрикнула и сильнее прижалась к нему, не отрывая глаз от его лица.

— Боже мой, ты хотела этого не меньше, чем я, правда? — прошептал он.

Он вновь прильнул губами к ее рту, властно проникая языком внутрь и еще сильнее вжимая ее в сиденье. Она застонала от неистовства его желания, усы щекотали ее, пока опытные губы уверенно завладевали ее ртом. Кончик языка дразнящим движением прошелся по губам изнутри и прикоснулся к небу, вырвав у нее стон. Пальцы его медленно спускались к низкому вырезу ее желтого летнего платья, их легкие ласкающие движения сводили ее с ума. Губы щекотали, дразнили, возбуждали, а пальцы осторожно скользили вдоль глубокого выреза, едва касаясь нежной кожи. Она выгнулась ему навстречу, и негромкий вскрик ее был заглушен его жадными губами.

— Я не могу так ласкать тебя здесь, на глазах у моих парней, — прошептал он, оторвавшись от ее воспаленных губ. — Ты ведь хочешь, Ласочка, чтобы мои руки ласкали тебя без платья, обнаженную?

— Джон! — вскрикнула она, уткнувшись ему в плечо. Потянувшись руками к его груди, она с наслаждением ощущала под пальцами жесткие волосы и железную силу его мускулов.

Она утонула в его объятиях. От отчаянной попытки вновь обрести контроль над собой ее вдруг пронзила острая боль — какая-то незнакомая, необъяснимая боль, проникшая в самую душу.

— Я не должен был этого делать, — прошептал он. — Мы оба слишком изголодались.

Она слегка откинулась назад, глаза, влажные от слез, искали его взгляда.

— Какое-то странное ощущение, — проговорила она.

— И у меня. Никогда мне не было так больно, обожгло не только тебя.

Она всматривалась в бездонную пылающую глубь его глаз.

— Мне так тебя недоставало, — сказала она неожиданно для себя самой.

— Я знаю. Мне тоже тебя недоставало. — Он ласково отвел с ее щеки случайно выбившийся локон. — Я думал, что до смерти запугал тебя, и не знал, что с этим делать.

Она провела рукой по его твердо очерченным губам. Было удивительно и непривычно касаться его, не опасаясь, что он оттолкнет ее.

— Если хочешь, я сбрею усы, — проговорил он, целуя ее пальцы.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Зачем? Мне нравится. — Улыбка вдруг стала озорной. — Я даже подумываю, не завести ли и мне усы, закрученные вверх… Я бы надевала их по торжественным случаям.

— Только не при мне, — заявил он решительно. — Я и брюки на тебе не очень-то люблю.

— Да ты просто старый закоренелый консерватор, — рассмеялась она. Оказалось достаточно одного страстного поцелуя, чтобы растопить былую напряженность.

Он ничуть не смутился.

— У тебя великолепные ноги, — заметил он, окинув взглядом ее обнаженные икры.

— И у тебя не хуже, — ответила она, улыбнувшись.

Он ухмыльнулся.

— Запомнила с того случая, когда обтирала меня губкой?

Она рассмеялась.

— Волосатые, правда, но тем не менее великолепные. У большинства мужчин ноги некрасивые — бледные, тощие. А у тебя стройные, загорелые и мускулистые.

Он широко улыбнулся ей, в серебристых глазах вспыхнул огонек.

— Какое признание! Кто бы мог подумать? Ты даже заметила, что у меня есть тело…

— Довольно трудно не заметить, — ответила она.

Погрузив пальцы в ее распущенные волосы, он притянул ее к себе. Широко раскрытые глаза ее мечтательно блуждали, рот, сладко намученный им, слегка припух.

— Поцелуй меня, — прошептал он, наклоняясь к ней и касаясь ее губ. Она обняла его за шею, ощутив легкий, неторопливый поцелуй. В его прикосновении больше не было угрозы, не было ничего пугающего, просто нежная теплая ласка.

Он откинулся назад и улыбнулся.

— А как насчет «Лебединого озера»? — спросил он. — У меня есть билеты на вечер. Она просияла.

— С удовольствием!

— Я заеду за тобой около шести. А после спектакля поужинаем у меня. Попрошу Хосито приготовить что-нибудь особенное.

Она кивнула, с любопытством вглядываясь в него.

— Ты сегодня совсем другой, — сказала она. Встретив ее взгляд, он глубоко вздохнул.

— Как и ты, дорогая. Но в тысячу раз прелестней, о таком я даже и не мечтал. Она отвела глаза.

— А теперь иди пей отравленное пиво и грузи свое сено. Бедная, измученная старушка, — добавила она, взглянув на полуразвалившуюся машину, которую пытались привести в чувство механики. — Если у тебя осталась хоть капля жалости, устрой ей достойные похороны и купи себе новую.

— Ни за что, пока она окончательно не выйдет из строя, не могу же я выбрасывать прекрасно работающую машину.

— Ей уже десять лет!

— Ну и что же? Моей лошади тоже десять лет, а бегает она дай Бог каждому.

— Она, очевидно, смертельно боится, что ты напустишь на нее этих механиков.

Он наклонился и крепко поцеловал ее.

— Увидимся позже.

Затем он открыл дверцу и вышел, держа в руках банки с пивом. Она смотрела ему вслед, на его широкую спину; он поднял над головой ледяные банки, к явному восторгу рабочих.

Мадлен завела мотор и поехала обратно, радуясь тому, что сидит за рулем — она не смогла бы идти пешком, так как ноги бы точно подвели.