Спартанки... блин...

е.

Одним словом.

Не в Арсене дело. Он тоже просто пошустрил на рыбьем безмолвии.

– Так, значит, не потеря любовника – потеря мужа оказалась для вас основным ударом?

– Да нет, – отвечает Марина. – Нельзя говорить так и только так. Я бы справилась, если б сама могла разложить все по полочкам.

«Сука, – думает Элизабет. – Сама не можешь, а врача надо пнуть».

Марина думает: после той «ангины» она больше всего боялась звонка от Арсена. «Меня бы добила словесная вязь». Ложь-факт и ложь-слово, в общем, не одно и то же. Факт лжи можно принять, оттолкнуть, можно простить. Ложь в слове, получается, страшнее. Буквочки острее пронзают, более того, въедаются в тебя. На факт можно закрыть глаза. На сволочь-слово не закроешь. Оно пускает в тебе корни, оно – как раковая клетка, выскальзывающая целехонькой из-под ножа, чтобы, ухмыльнувшись, раздвоиться, расстроиться до полного твоего убийства.
* * *

Марина ни под какой пыткой не расскажет о своей попытке выйти из состояния женщины, от которой уходят как бы без сожалений. Взять Никиту. Он много раз потом заходил, подбирая оставшееся барахло. Именно барахло. Стала бы она, к примеру, возвращаться за керамической чашкой со сколом у загубья. Из-за скола он держал чашку левой рукой, чтобы избежать прикосновенья. Так пришел же за ней! Вернулся за родимой! Завернул в трусы, которые вырыл из бывшего своего ящика. В нем осталась всякая рвань, но он пришел перебирать ее руками. Потому, что у Марины уже был Арсен, не возникло ни раздражения, ни презрения. Никита был таким, каким был всегда. Нимфеточка не прибавила ему новых запахов и красок. Когда он рылся в ящике, у Марины даже возникло ощущение, что никуда он не уходил, что он тут живет, вот сейчас потянется, хрустнет костями, может, даже и пукнет. Свой в доску в своем дому.

– И где растут такие гидроцефалы? – спросил он, кивая на ромашки величиной с подсолнух.

– Это подарок любовника, – ответила она с вызовом ему, чашке со сколом, трусикам с вытянутой резинкой.

– А! – ответил он, и ничего больше.

Будто слово «любовник» давно жило в этом доме. Гидроцефалов не было, а любовник был всегда, то ли за шторой, то ли в шкафу. Где ему еще полагается быть?

Приходил Никита и за письмами, которые слали родственники из Германии. Он удивлялся, что Марина не вскрывала конверты. «Это же нам!» – говорил он, и как бы не было в этом разрыва и расставания. «Нам» – значит «мы». Тогда Марина вдруг подумала, что родственность в браке выше любви и уж точно выше родственности по крови.

Это она сказала Элизабет, та явно была удивлена существованию мыслей у снулой женщины.

– Это естественно, – сказала она и стала говорить что-то о нитях брака, некоторые из которых не умирают, ибо…

Вот на «ибо» она застряла, вспомнила свой развод, подобный побоищу, который не оставил после себя ни грана живой земли. Какие там нити! Рваные сопли пополам с блевотиной. Но со снулой у них совпадение – ее тоже спас другой мужчина.

Тема «другой мужчина» – любимая в ее лечении.