Зита и Гита

— Рави, ты сделал мне прекрасное предложение — поехать к Кришне. Я благодарен тебе. Но я хочу сделать тебе встречное предложение.

— Не смеши меня, мой добрый Гупта! Что ты мне можешь предложить? Мне, старому, усталому, обремененному знаниями и заботами человеку. Единственное стоящее, что ты мог бы мне предложить, это отказаться от всего этого и уйти в брахманы, йоги или еще куда-либо.

— Иронизируешь, брат? Я действительно хочу предложить тебе кое-что «стоящее», как ты сказал.

— Да, променять бы одеяние шаха на горечь странствий и рубище нищеты, — мечтательно проговорил Рави.

— А мы и так в данное время променяли, — заметил Гупта.

— Но не совсем. Мы же не нищие. Все мы, правда, нищие перед Вседержителем Вишну, но мы не истинные нищие, в своем сознании и житейском положении.

— Отчего же? — смеясь настаивал Гупта. — Посмотри на себя и на меня, как мы одеты.

Гупта и Рави были облачены в древнеиндийский кхаддар — грубую домотканую хлопчатобумажную ткань.

На головах — гандистские шапочки из этой ткани, на плечах — свободные рубахи, вокруг бедер — дхоти.

— Чем мы с тобой не нищие мира сего, Рави? — не унимался, весело покрякивая, Гупта.

Гупта был в прекрасном настроении.

Конторскую пыль мгновенно снес ветер путешествий.

Все заботы улетели, как смутный сон.

Он чувствовал прилив сил и свободу. Он осознавал себя подлинным, таким, каким он был в детстве, каким его создала природа. А осознание самого себя отдельно от суетного, пошлого, наносного — всего того, что в процессе жизни налипает на человека, и есть свобода, свобода от стереотипов, ложной морали и ложных ценностей.

Он ощущал себя соучастником, частицей Вселенной, и в этом духовном слиянии Гупта испытывал счастье.

Все его существо, его сознание находилось здесь, в этом движении, в этих картинах природы, в многообразии и богатстве божественного мира, который простирался перед ним.

Он был вместе с этим пространством. Он находился здесь, он находился там, где находился.

— Дорогой Гупта, есть, конечно, в этом некий привкус искусственности.

— Может быть, Рави, но что делать, форма тоже действует на содержание и наоборот.

— За что я люблю тебя, брат мой, так это за оптимизм, который у тебя исходит не от чистого жизнелюбия, а от понимания законов жизни, — нежным баритоном промолвил Рави.

Колеса поезда постукивали на железнодорожных стрелках.

Но вот раздался скрежет тормозных колодок, запах горелого графита ударил в ноздри, и поезд замер у перрона вокзала.

Гупта бросился к окну, высматривая господина Шриваставу — адвоката вполне солидной конторы, который должен был встретить друзей на машине.

А вот и он, улыбающийся, в светлом ширвани; он помахал рукой, увидев Гупту в квадрате окна.

Гупта и Рави вступили на священную землю Браджа. Здесь родился легендарный Кришна, восьмое воплощение бога Вишну. Тут он рос, проказничал и творил чудеса, дразнил пастушек, играл на флейте и любил прекрасную пастушку Радху.

Господин Шриваставу любезно пригласил друзей сесть в автомобиль.

Джип-лендровер, набрав скорость, покатил по неширокому шоссе к Вридвану.

Вридван стоит на том месте, где браджские пастухи со своими женами и дочерями во времена Кришны пасли коров.

Минут через двадцать друзья были у цели.

Небольшой город Вридван отличается огромным количеством храмов, посвященных синему богу Кришне.

Гупта и Рави вышли из машины.

Господин Шриваставу предложил им свой дом и свое гостеприимство.

— Дорогой господин Шриваставу, мы бесконечно благодарны вам, но, если позволите, мы останемся пока на празднестве, а через несколько часов, если не трудно, пришлите за нами машину.

— Как будет угодно, господин Гупта, — и Шриваставу, откланявшись, уехал.

Друзья остались вдвоем.

Пестрота, духота и шум толпы несколько взбудоражили их.

У ветхих стен храмов было огромное количество паломников — ступить некуда.

Рави взял Гупту за руку, чтобы случайно не потеряться.

Гупта тут же, в лавочке, приобрел два венка из желтых и оранжевых цветов и несколько пестрых лоскутков.

Один из венков он надел на шею Рави, другой — на себя.

В такой достойной праздника экипировке, они стали постепенно включаться в общий ритм торжества.

Неподалеку от храма росли смоковницы. Паломники развешивали на их ветвях пестрые ленты и лоскутки.

Рави и Гупта, приподнимаясь на цыпочки, с детским восторгом развесили свои лоскутки.

Друзья почувствовали, что их полностью захватывает и формальная и мистическая стихия праздника.

В окрестных рощах были разбиты лагеря паломников, которые не смогли найти пристанища в горах, — палатки, переносные домики, шалаши или просто растянутые между деревьями простыни.

В одной из этих рощ находится древний высохший гхат, — озеро, где однажды, по преданию, Кришна застал врасплох купающихся красивых пастушек.

Они, уверенные в том, что их никто не видит, разделись донага и беззаботно резвились в воде.

Кришна решил немного подразнить их. Незаметно собрал он их одежду, развесил ее на смоковницах и очень веселился, наблюдая их смущение, когда они обнаружили пропажу.

— Да, — молвил Рави, — Кришне ничто человеческое не было чуждо.

— Воистину так, мой друг, — серьезно подтвердил Гупта, — потому в память об этом мы и повесили лоскутки на смокву.

— Река Джамна переменила свое русло и не заливает теперь этот гхат, — с сожалением заметил Рави.

— Гупта, а ты ведь потомок воинственных джатов, насколько мне известно.

— Да, это так же точно, как и то, что ты — из воинственных раджпутов, Рави, — торжественно и серьезно ответил Гупта, и лицо его просияло.

— Так вот, обрати внимание, господин Гупта, — продолжал Рави, — вон там, видишь, широкие каменные ступени гхата ведут от реки к ослепительно белой арке. А на ней… Давай подойдем поближе.

Друзья пробирались сквозь толпу. Над их головами проплывали неравномерные удары колокола с центральной набережной Вишрантгхата.

На ослепительной белой арке посреди четырех башенок возвышалась гладко отполированная мраморная площадка.

— И что дальше? — спросил Гупта у запыхавшегося Рави.

— Джатпурские махараджи во время своих дней рождения и ярмарок раздавали оттуда щедрые подарки паломникам.

Сегодня же терраса кишела белыми и шафранно-желтыми одеждами вишнуитских паломников. Каждый из них при входе поднимал руку к веревке огромного колокола и несколько раз ударял в него; тем самым он доказывал свою религиозность и извещал бога о своем присутствии.

Гупта первым бросился к веревке колокола, раздвигая толпу своими мощными плечами. Схватив веревку, он ударил в колокол что было мочи.

Раздался громоподобный гул, который затем мягко, медленно угасал, но тут за веревку схватился Рави и тоже ударил в колокол.

Бог их услышал! Увидел, что они присутствуют на его земле. Живут.

Друзья увидели группу паломников в белых одеждах. У каждого из них на шее был длинный венок из цветов.

— О, это из Северной Индии, Рави! — громко воскликнул Гупта.

— Посмотри, как церемонно они полощут рот и горло речной водой! Пойдем и мы, — дернул он друга за рукав.

Спустившись к реке, они стали наблюдать, как паломники бросают в реку горсти цветов, а из медных мисочек льют в воду растопленное масло — гхи; распевая стройными голосами гимны, они, не раздеваясь, прыгали со ступенек гхата в реку.

После купания женщины переодевались в сари. И так ловко это они проделывали, что ни у одной из них ни на секунду не оставался неприкрытым хотя бы маленький участок голого тела.

— Гупта, а это уже по твоей части, — смеясь, заметил Рави.

— Что? Где?

— Посмотри левее.

Неподалеку три стройные девушки из близлежащей деревни полоскали белье. Чрезмерную стыдливость у них трудно было приметить. По деревенским обычаям они были без блузок, и без всякого стеснения нагибались так, что все их прелести открывались смущенным взорам Рави и Гупты, да и всех купающихся набожных паломников.