Потрясающий мужчина. Книга 2

— Допустим, на званом ужине. В прошлом году.

— Год — длительный период, сударыня. Именно родственники задают подчас самые коварные вопросы о совместных впечатлениях и общих знакомых. Позвольте сделать вам одно предложение на основе моего опыта?

— Пожалуйста.

— Большая неожиданная любовь, увенчавшая многолетнее ожидание единственного суженого, — вот самая лучшая история. И как можно меньше посвященных в наше счастье. Рассказывая о нас, говорите только о планах на будущее, избегайте эпизодов из прошлого. Если мы скажем, что познакомились на Новый год, значит, знаем друг друга двенадцать месяцев. А этого достаточно в нашем возрасте, чтобы убедиться, что это настоящая любовь.

— Тут я с вами согласна. Мы могли бы сказать, что познакомились на новогоднем балу.

— А кто тогда познакомил нас? Коллега? Кто вы по профессии?

— Я прокурор.

— Это оптимальный вариант, — воскликнул Томас, — вы можете рассказать много интересного. Удачное совпадение, что у меня большой адвокатский опыт. Я занимаюсь международными правовыми нормами производства фирменных товаров. Это мало кого интересует. Или у вас есть кто-нибудь в семье, разбирающийся в таких вещах?

— Не слыхала о таких.

— Очень хорошо. Относительно знакомства хотел бы сделать вам другое предложение, которое наверняка доставит вашему дядюшке особую радость: скажем ему, что познакомились после новогоднего богослужения. Вы стояли перед церковью, раздумывая, не прогуляться ли вам. И я стоял перед церковью, погруженный в мысли о своей покойной жене… Мы оба стояли у церкви, и колокольный звон, словно внутренний голос, сказал мне: оглянись! И тут я увидел вас. Колокола повелели мне спросить, не могу ли я немного вас проводить… И с тех пор мы идем по жизни вместе.

— Это слишком безвкусно, — поморщилась госпожа Мазур.

— Абсолютно классический вариант, сударыня. Гётевский Фауст тоже был спасен от самоубийственной депрессии звоном колоколов. Для христианской души это не кич, а истина. Безвкусны лишь те чувства, в которые не веришь.

— Ладно, хорошо, — сдалась госпожа Мазур, — я, правда, нахожу, что мы слегка перегибаем палку. Но люди сами хотят быть обманутыми. Лишь бы мне только сдержаться и не засмеяться, когда вы начнете все это рассказывать.

— Смейтесь сколько душе угодно, — не возражал Томас. — Влюбленные всегда смеются. Если вы не против, обсудим финансовую сторону.

— Я не против.

— За вечер, включая этот предварительный разговор, мой гонорар составляет четыреста марок. Эту сумму вручите мне, пожалуйста, заранее. После полуночи за каждый, даже неполный, час добавляется по сто марок.

— Согласна, — без колебаний сказала госпожа Мазур.

— Если мне придется из-за того, что за нами наблюдают родственники, оплатить такси или тому подобные мелочи, потом произведем расчет. Поскольку из соображений конфиденциальности мы не выставляем счетов, осмелюсь попросить платить наличными.

— О'кей.

— Благодарю. Давайте еще поработаем над своими ролями. Будьте любезны, назовите мне мужское имя, особенно близкое вам.

— Близкое мне мужское имя? — Она задумалась. — Дитер.

— Отлично, меня зовут Дитер Леманн.

Точно, подумала я, оглушенная этими разоблачениями, его зовут Леманн, но, кажется, Томас?..

— Дитер Леманн, — повторила госпожа Мазур.

— Артистический псевдоним, разумеется. В моей работе неброские псевдонимы имеют то преимущество, что защищают от докучливых расспросов, не родственник ли ты тому или другому Леманну. На всякий случай — одна подсказка: у меня есть брат-близнец. Если кто-то будет настаивать на том, что знаком со мной, вспомните моего брата-близнеца. А теперь, моя дорогая, мы должны сразу перейти на «ты». Как тебя зовут?

— Мария Мазур. — Она довольно визгливо прыснула.

— Мне нравится твой смех, Мария, — нежно сказал господин Леманн.

Даже сквозь стенку из деревянных панелей это прозвучало нежно.

У меня мурашки пробежали по коже, когда он проникновенно произнес:

— Твой милый смех опять придал мне жизненную силу.

— Вы это делаете великолепно, — засмеялась госпожа Мазур, — но, ради Бога, не смешите меня все время.

— Смеяться ты можешь всегда, Мария, а вот называть меня на «вы» не имеешь права. Это было бы ужасной ошибкой.

— Моему дяде семьдесят пять лет, он страшно богат и к тому же член правления церковной общины. Ему не до смеха.

— Дорогая Мария, — сказал Томас-Дитер Леманн, — когда я несколько лет тому назад играл Натана Мудрого, заплакал даже один критик. Так что мне не составит труда убедить твоего крестного в моей серьезности. Можешь не сомневаться — роль благородного отца семейства вошла в мою кровь.

— Вы актер?

— Мария… Ты! — нежно поправил ее Леманн.

— Извини. Ты актер?

— Мы все актеры.

— А почему… ты… не играешь больше на сцене?

— Я всегда на сцене. Как сказал Шекспир: «Весь мир — театр».

— Вы меня убедили, — сказала госпожа Мазур.

— Мария… ты опять назвала меня на «вы». Предлагаю сделать маленькое упражнение, чтобы преодолеть твое стеснение. Упражнение немного жестокое, но зато эффективное. Ты готова, Мария?

— Да.

— Возьми мою руку… так… смотри мне в глаза… так… а теперь скажи: «Я люблю тебя, Дитер».

Госпожа Мазур истерично захохотала:

— Дитер, я… — остальное потонуло в смехе.

— Я люблю тебя, Мария, — произнес Дитер Леманн. — Теперь ты.

Вместо признания в любви раздалось противное хихиканье.

— Я люблю тебя… Ой, умру от смеха! — Госпожа Мазур не выдержала и расхохоталась.

— Я люблю тебя, Мария, — с обворожительной нежностью произнес господин Леманн.

— Я люблю тебя, Дитер, — сказала госпожа Мазур, и теперь это прозвучало почти так же нежно — и без хихиканья.

— Теперь ты тоже убедила меня, — сказал Дитер Леманн. — Во сколько я тебя снова увижу?

— Зайди за мной сюда ровно в восемь.

Они встали. Я услышала, как они направились к лифту.

— Я так рад предстоящей встрече с тобой, Мария, — сказал он на прощание.

— Я сгораю от нетерпения вновь увидеть тебя, Дитер!

Лифт с грохотом поехал вверх, потом я услышала, как Дитер Леманн в своей вежливой манере сказал Руфусу:

— До свидания, господин Бергер.

— Всего хорошего, — учтиво попрощался Руфус.

Я вылезла из укрытия.

— Ничего себе, — удивился Руфус, — откуда ты взялась? Неужели подслушивала? К сожалению, я плохо разбирал его слова. Ты должна воспроизвести мне все, что он говорил. Это страшно интересно.

— Я не собиралась подслушивать. Мне пришлось спрятаться, когда я увидела, что пришел Томас Леманн. Как он вообще попал сюда?

— Я его заказал по телефону. У хозяйки была бредовая идея, что я мог бы сопровождать госпожу Мазур. Потом нам пришел в голову вариант с господином Леманном.

— Ты знаешь, кто это? Это новый воздыхатель Мерседес!

Руфус засмеялся.

— Это господин Леманн из проката джентльменов.

К сожалению, мы не увидели, как наша парочка уходила, потому что нам надо было отправляться на курсы.

— Зачем госпожа Мазур устраивает такие фокусы? — спросила я Руфуса, когда мы ехали на его «фольксвагене». — Что, у нее нет мужчины?

— Ей не нужен мужчина. Она мне рассказывала, что уже десять лет живет с подругой.

— А старый дядюшка, к которому она приглашена, не знает, что она лесбиянка?

— Нет, он тут же лишил бы ее наследства. Я считаю, госпожа Мазур абсолютно права. Невозможно переубедить семидесятипятилетнего святошу. Исключительно из уважения к его возрасту она наняла этого Леманна.

Руфус засмеялся.

Я скосила на него глаза. Если забыть о его внешности, смех у него, собственно, приятный.

— Как ты думаешь, — спросила я его, — почему сестра Бенедикта берет мужчину напрокат?

— Не знаю, — пожал плечами Руфус. — Как пишут в конце многих научных работ: «Этот вопрос еще предстоит исследовать».

На курсах мы делали трубочки из говядины, поскольку Руфус, Таня и я еще ни разу не готовили мяса, нам было позволено заняться трубочками. Остальным пришлось готовить суп и лимонный крем.