Северянин (СИ)

          Вроде бы Норд кричит. Наверное, он пытается вытащить стрелы. Как? Как они могут? Как могут издеваться над его Торвальдом… Торвальду же больно! Только руки отчего-то не слушаются. Вместо того чтобы тянуть стрелы, они сжимаются на плече мертвеца. Мышцы под ними все еще привычно упругие, в них нет трупной окаменелости. Широко распахнутые глаза все такие же яркие, ничуть не поблекшие. Но совершенно безжизненные, пустые.

          Кажется, Норду что-то говорят, куда-то тянут. Он не хочет уходить: зачем, в чем смысл? Он не может уйти. Норд крепче цепляется за Торвальда. Он хочет остаться здесь, с ним. Нельзя его оставлять. Или пусть тогда забирают обоих.

          Но тот, кто тянет, неумолим. Он рывком поднимает Норда и орет, почему-то голосом Фрейдис, чтоб он шевелил задницей, а потом тянет за шиворот, как нашалившего мальчишку.

          Викинги сбиваются в кучу, заталкивая в центр уцелевших женщин и детей. Норда, неотрывно смотрящего стеклянными глазами на тело Торвальда, зашвыривают к ним же. Он не сопротивляется. Лишившись контакта с Торвальдом, он обмяк и ушел в себя.

          Снова осознавать происходящее Норд начинает уже на корабле. Сидя на своем привычном месте, на носу. Кто-то даже накинул ему на плечи одеяло. Шерсть знакомо колет шею и плечи в широком вырезе рубахи. Слышится шелест волн и ритмичные хлопки весел по воде.

          Норд вздрагивает, когда чувствует, что по пальцам заелозило что-то теплое и влажное. Берси возит носом по рукам хозяина, испуганно переминаясь с лапы на лапу: качка ему не нравится.

          — Ты тут? — Норду даже удается подивиться, как животинка попала на борт, неужто занес кто? Вряд ли, не до того было, самим бы ноги унести. Значит, самостоятельно залез. Чем почуял только, что бежать надобно? Берси жалобно скулит. Норд поднимает теплую тушку себе на колени. — Как мы теперь? Без него?

          Из глаз бегут слезы, но Норд их не чувствует. Берси плачет еще печальнее и лижет соленые щеки глупого человека. Тот вжимается мокрым лицом в мягкий мех. Это он виноват. Во всем виноват, с самого, чертового, начала. Хочется утопиться. Вот встать сейчас и прыгнуть за борт. И не видеть вопрошающих лиц израненных людей, ждущих его объяснений. Не думать о том, как жить дальше. Не рассказывать Фрейдис, почему погиб ее брат. Из-за чего она теперь бежит в неведомом направлении прочь от того, кого любит. Это ведь так просто: один шаг — и нет ни боли, ни горя, ни пустоты внутри. Ты сам — лишь пустота. Один шаг — такой простой, такой короткий. Прыгнуть и не сопротивляться, перестать бороться, отдаться на волю стихии.

          Останавливает лишь одно: крохотное, походя произнесённое слово «мы».

========== Эпилог ==========

        Где сокровище ваше,там будет и сердце ваше.

(Евангелие по Матфею, 6:21)

          Темные волны наскакивали на громаду Киннаруддена, цеплялись за могучие твердое тело белыми гребешками пены и медленно соскальзывали вниз, чтобы, поднабравшись сил, снова бросится на холодный камень. Сердитый ветер то помогал им, скорее гоня на утес, то мешал, сдувая обратно в море. В такие моменты волны злились и шипели, как взбесившиеся змеи. Тогда ветер срывал с пушистых макушек грязно-белые шапки и подкидывал их вверх, превращая в россыпь колючих брызг. Ему ужасно хотелось донести капли до человека, так беспечно сидящего на вершине утеса, но Киннарудден был слишком велик, и ветру не хватало сил, но он, уверенный в собственном могуществе, не сдавался.

          Норда, впрочем, эти потуги ветра ничуть не пугали. То ли он знал, что у того ничего не выйдет, то ли не боялся промокнуть. А что вернее — попросту был в мыслях слишком далек от черного скалистого утеса с его ветром и волнами.

          В шелесте волн он слышал нежный шепот так и непозабытого голоса, а хлесткие порывы казались ему осторожными касаниями теплых сильных рук. Норд вспоминал. Горящие взгляды, жаркие ночи, разделенные триумфы и поражения, согревающие объятия, слова поддержки и глупые томные признания. Он заново переживал счастье, радость, гнев, неуверенность, боль. Уютные вечера в мягкой постели и самые нешуточные драки. И по чахлому телу пробегали теплые волны наслаждения. Каждая улыбка, каждый жест, каждый синяк и бранное слово грезились маленькими искорками чуда, превращающими существование в жизнь.

          Сейчас Норд отчаянно, до зубовного скрежета, завидовал Ёрмунганду: вечное продолжение, беспрестанное повторение. От головы к хвосту и хвост в пасти — замкнутый круг, ловушка бесконечности. Но какая сладкая! Норд не жалел ни о миге собственной жизни и душу был готов продать любому желающему, от последнего ётуна с мелким бесом, до самого Дьявола, взявшего в поверенные Хель*. Желание еще раз окунуться в кипящую молодость, пройти по самому краю, играя, обманывая, льстя и дразня. Пробежаться наперегонки со смертью, надерзить сильным мира сего и протянуть руку слабому, услышать проклятия вослед и насладиться хвалебными речами.

          Снова, всегда и еще раз… Быть счастливым и любить.

          — Довеку, — одними губами произносит Норд, когда перед ним появляются темно-синие, глубокие как Гинунгагап** глаза.

          — Дед, замерзнешь же, вставай, — лицо, навеки оставшееся молодым, тает, и Норд понимает, что эта синева принадлежит совсем другому человеку. Тонкие, необычные черты лица, смуглая кожа и темные, едва ни черные волосы. От Торвальда — только глаза. — Домой пойдем, отец уже волнуется.

          Да, Вестмар***, очень переживает за названного отца. А Норд упорно видит перед собой растрёпанного зашуганного мальчишку, много лет назад привезенного Фрейдис из Винленда. Поехала за любовником, а вернулась с племянником и кровавой раной в душе.

          Внук тянет Норда прочь, и тот идет. Но перед тем как спуститься с утеса, оборачивается и смотрит на море. Уже скоро над равнодушными водами полетит его прах. Как несколько лет назад унеслась Фрейдис. На запад. Туда, где осталось сердце.

__________

* Хель — не только мир мертвых, но и имя богини смерти.

** Гинунгагап — "Мировая Бездна".

*** Вестмар — "Западная земля".