Симпатика (СИ)

Хань помнил, что Солли изначально рассматривалась всеми как замена Чонина, если бы Чонин так и остался в криокамере на максимальный срок, а после умер бы уже по-настоящему. Но Чонин не остался в криокамере. Он и Солли почти одновременно вернулись к родным. Кто знает, как воспринимали бы Солли остальные, если бы не Чонин. Хань не взялся бы судить о таком неконкретном понятии, как сила любви, но даже ему казалось, что родные откровеннее волнуются о Чонине, о Солли они волновались куда меньше. О Солли в большей степени всегда волновался только Чонин, и его чувства к ней были искренними и неоспоримыми. Он в самом деле считал её своей дочерью, хотя ровным счётом ничего не сделал для того, чтобы Солли появилась на свет.

С другой стороны, Солли была в большей степени дочерью Чонина, чем если бы появилась на свет естественным путём. Геном Солли не представлял собой сплав из родительских и не был игрой случая и природы. Геном Солли был геномом Чонина, где просто поменяли одну хромосому, чтобы родилась девочка, а не мальчик. Искусственное зачатие, но геном всё тот же.

И это получилось.

Хань улёгся на ковре, погладил Солли по плечу и накрыл ладонью руку Чонина, которой тот удерживал и прижимал к себе Солли.

Часть генома до сих пор не расшифрована, Хань сам говорил об этом. И сейчас он лениво размышлял, какие изменения могла повлечь замена одной хромосомы. Один геном — два человека. Чонин и Кай — ни черта не вышло. Чонин и Солли — получилось. Не без косяков, но всё же. Но Чонин и Солли — это не воскрешение. Никто об этом и не думал.

Хань лениво ударил себя ладонью по щеке, когда обнаружил, что думает о воссоздании Кая. Не в прошлом, а в будущем. Тоже не вариант. Он не хотел портить Чонину жизнь, но и просто исчезнуть не мог. Создать себе личного Кая ещё раз… Заманчиво. Но Хань не мог предположить, как это отразится на Чонине. А ведь как-то отразится непременно, если в первый раз отразилось тоже. И это воистину эгоистично.

Он знал, что никогда не сделает ничего подобного, но не мог запретить себе думать об этом. Ведь Кай всё-таки был его творением, как ни крути. Кай существовал на самом деле. Настолько реально существовал, что за четыре года Хань не раз просыпался с ощущением, что Кай снова забрался к нему в кровать, прижался к спине и согрел своим теплом.

До сих пор Ханю не слишком-то хотелось признавать, что ему этого не хватало. Что он скучал. И Хань не знал, кого стоило винить за то, что он смог оценить всё только тогда, когда потерял.

Помнится, в те безумные дни, когда они искали Кая, он возвращался измотанный домой и застывал на пороге, понимая, что Кая в квартире нет и уже не будет. Что никто больше не скажет, как сильно его любит. Что никто ночью не заберётся к нему под одеяло и не разбудит утром неудержимым желанием. Никто не спросит о разных мелочах, не тронет губы поцелуем, принимая его таким, какой он есть, не будет рыться в его одежде в поисках чего-нибудь более или менее подходящего.

Тех дней, что они провели вместе, всегда не хватало. Слишком мало, слишком сумбурно. Но Хань так и не смог забыть их. Отсчёт от биокамеры в лаборатории до одиночества. Включая искусственное дыхание и задыхающегося у него на руках Кая.

Хань прикоснулся рукой к щеке Чонина и медленно погладил большим пальцем по твёрдой скуле. Сразу Кай и не Кай, а тот, с кого всё началось. И Хань не мог никак понять: любит ли он в Чонине Кая, любит ли самого Чонина, любит ли сразу обоих? Его Кай был Чонином на самом деле, Чонином без воспоминаний. Тем самым Чонином, которому пришлось из-за Ханя страдать больше, чем следовало бы. Тем Чонином, что согласился бы остаться с Ханем до самой смерти, если бы Хань любил его.

— Но если бы я тогда признался, что люблю тебя… вы оба погибли бы, — прикрыв глаза, прошептал Хань. — Эта любовь убила бы тебя. Поэтому я рад, что тогда не смог сказать тебе, что люблю. Но сейчас ты говоришь, что любви недостаточно. Чего же ты хочешь? Я не понимаю…

Хань невесомо гладил большим пальцем Чонина по скуле и разглядывал каждую чёрточку, пока мог видеть. Пока резкие черты не стали расплываться перед глазами. Пока он не уснул вместе с Чонином и Солли на ковре, что казался в тысячу раз мягче и теплее настоящей кровати.

Хань заехал домой всего на полчаса, чтобы переодеться и прихватить необходимые вещи. Он твёрдо решил остаться в школе — до конца разбирательства. Чем бы всё ни закончилось, он хотел побыть вместе с Чонином и Солли. Ведь, возможно, после он попадёт за решётку на долгие годы или будет депортирован в Китай без права ступать на корейскую землю до конца жизни.

Хань успел собрать сумку и взялся за дверную ручку, когда явились внезапные гости.

— Бледноват, да? — пихнув локтём в бок Минсока, поинтересовался Чондэ. Минсок промолчал так же, как и Бэкхён, старательно делавший вид, что он не с ними и вообще — просто шёл мимо.

— Хён, давно не виделись! — внезапно накинулся на ошарашенного Ханя Чондэ и принялся сжимать в объятиях и трясти, словно тряпичную куклу. — Как сам? Как карьера? Хотя глупый вопрос, конечно. Хён, ты полон задора или уже и лапки опустил?

— Всё хорошо, — полузадушенно пробормотал Хань. Он видел ребят исключительно мельком и в зале, и как-то вовсе не рассчитывал на их визит. Отчасти из-за этой самой внезапности он даже не сопротивлялся, пока его волокли в забегаловку рядом с домом. Уныло осмотрел бутылку с пивом и перевёл взгляд на друзей.

Бэкхён постарался сесть подальше от него. Минсок задумчиво смотрел на Ханя, но пока и слова не сказал. Чондэ бурно фонтанировал — действительно радовался встрече и старался спасти положение, сглаживая возникшую неловкость задорной болтовнёй. Но в итоге не выдержал даже он.

— Может, вы всё-таки поговорите начистоту? Ты и Бэкхён. Потому что это невыносимо. — Чондэ утянул за собой Минсока к барной стойке, оставив Ханя и Бэкхёна за столом одних.

— Не имею ни малейшего желания говорить с тобой, — буркнул Бэкхён и отвернулся.

— Не так давно говорил. Если ещё поговоришь, от тебя не убудет.

— О чём? О чём мне с тобой говорить? — Бэкхён сердито посмотрел на него и демонстративно фыркнул с пренебрежением.

— Хотя бы о том, что не отпусти мы тогда Кая, погибли бы оба. Я много думал об этом. Мне не хочется это признавать, но сложись всё иначе, Чонин погиб бы. И ты это знаешь. Может, я ошибаюсь. Может, я не должен был ничего делать, но всё в итоге привело к тому, что жизнь Чонина была спасена. Нет, погоди! — Хань выставил перед собой ладонь, чтобы пресечь возмущение Бэкхёна. — Я не ищу оправданий всему, что сделал. Вовсе нет. Я далёк от этого. Если бы я искал оправдания, не рассказал бы всю правду и не начал бы этот дурацкий процесс. Но признай, Бэкхён, если бы не Кай, Чонин погиб бы года через четыре. Нельзя вечно ждать удачи в криокамере. Но Кай был и он ушёл от нас, вернулся туда, куда его звали. И вернулся вовремя, чтобы спасти и Чонина, и себя. Если бы я сказал, что люблю его, он остался бы до конца со мной. И умер бы. Дважды. Теперь скажи, что это не так.

— Если бы он остался, и мы знали, что с ним, мы могли бы что-то придумать.

— Что? Что бы мы могли придумать, Бэкхён? Ничего. У нас не было Чонина, и мы ни черта не знали. Он умер бы у нас на руках, и мы были бы бессильны. Ты знаешь это не хуже меня. Дело в другом. В том, в чём ты меня все эти годы обвинял. В убийстве. Но если бы он остался… вот тогда твои слова были бы правдой. Но он не остался. Поэтому… — Хань умолк, поставил локти на стол и закрыл лицо ладонями. — Знал бы ты, как отчаянно я пытался забыть те твои слова. И не мог. Я ведь тоже думал, что… что убил его.

— А сейчас? Сейчас ты его не убиваешь? Он любил тебя, хён.

— А что сейчас? Что я могу? Что ты от меня хочешь? Хочешь, чтобы я полюбил его? Но я его люблю. Всегда любил, если уж на то пошло. Толку вот только никакого!

— Всегда любил? Издеваешься?

— Если бы. Думаешь, так легко разобраться в чувствах? Бэкхён, жизнь редко похожа на сказку. Иногда нужно всё потерять, чтобы понять, что ты чувствуешь. Особенно когда речь идёт о двух парнях. Это всё… сложнее, чем кажется. Довольно странно осознавать себя объектом любви другого парня и верить, что он не считает тебя…