Течение (СИ)

Порывшись в инэте, Дима в который раз убедился, что 80 процентов информации в сети – полная и непрофессиональная туфта. Зная, что лучше всего обращаться к специалисту, он позвонил бывшей соседке, которая жила рядом с родительской квартирой. Марине было 27 лет, Дима вырос у неё на глазах, и она до сих пор считала его мелкой шпаной и называла Митькой. Когда Дима страдал по своей изменщице на первом курсе, Марина с умным видом, поправляя очки на массивном носу, объясняла основы поведения самок в социуме. Дима тогда мало что понял, но ему стало легче от профессионального обоснуя блядства бывшей девушки. Маринка работала в поликлинике, подрабатывая в платном центре по решению психологических проблем. Самое ценное в Маринке было то, что она никогда и ни под каким предлогом не рассказывала то, что слышала от доверившихся ей людей. Это и стало решающим фактором, когда Дима набрал её номер и, убедившись, что он её ни от чего не отрывает, начал сразу с места в карьер.

- Марин, а почему люди становятся мазохистами? – огорошил он доктора сходу.

Маринка замычала, видимо, силясь представить здорового, жизнерадостного Митю связанного и с отшлёпанной задницей.

- Я знаю, что все так говорят, но я реально не про себя спрашиваю, – заржал Дима в трубку, представив ошарашенное лицо Маринки. Та тоже засмеялась и выдохнула:

- Фу-ух, я уже подумала, чего я в тебе недоглядела. Ну, смотря в какой форме выражается мазохизм.

- В интимной, Марин. Вот когда человека просто прёт, когда ему больно делают в сексе – бьют там или ещё чего похуже... – Дима был смущён и порадовался, что сейчас не находится с соседкой лицом к лицу.

Марина закашлялась.

- Ему?.. Хм. Я, конечно, не осуждаю, просто не ожидала от тебя.

Она сделала паузу, чтобы успокоить дыхание и продолжила, словно зачитывала учебник. Когда дело касалось её предмета, Марина тут же становилась профессором, не меньше, и даже явный гомо-подтекст не сбил её с мысли.

- Если идти по классике, то человек воссоздаёт ситуацию детства. Чем острее воспоминания, тем сильнее желание вернуться к тревожащей теме. Детские эмоции очень сильны и накладывают наибольший отпечаток на психику человека. Считается, что эмоциональные механизмы детей работают таким образом, что они стараются оправдывать насильника из семьи, так как иначе им придётся признать, что они оказались в ужасной, безвыходной ситуации. Они как бы говорят себе: всё хорошо, так и должно быть. Поэтому они срастаются с мыслью о нормальности происходящего и в последствии воспроизводят ситуацию, подкрепляя эту теорию.

- То есть, его мучили в детстве? – упавшим голосом спросил Дима, почувствовав ноющую боль в груди.

- Ну, теоретически, да. Но тут возможны варианты, сам понимаешь. Многие жертвы насилия, наоборот, становятся садистами. Между прочим, всех знаменитых маньяков в детстве подвергали насилию в семье.

Ещё того лучше! Дима потёр ладонью глаза, расстраиваясь всё больше.

- Ну, а как ему помочь? – тихо спросил он, пытаясь осознать услышанное.

- Как помочь?.. Вернуться в прошлое и придушить того гада, который его обижал. – Она помолчала. – Мить, вообще, как ты понимаешь, такие диагнозы с чужих слов по телефону не ставятся. Возможно, у него просто лёгкая склонность к жёсткому сексу ввиду каких-то индивидуальных особенностей физиологии, а мы ему сейчас приписываем тяжёлую форму неврастении. Он сам-то что по этому поводу говорит?

- Да он ничего мне не говорит! – громко пожаловался Дима в трубку. – Он такой весь надменный и отстранённый. Если к нему с нежностями лезть – сразу брезгливо отталкивает. Ой, Марин, ты прости, что я на тебя это выливаю...

- Митя, да брось, ты меня нисколько не напрягаешь. А вот то, что он так себя ведёт... - Марина замолчала, видимо, обдумывая что-то.

- Что? – встрепенулся Дима, в надежде на какое-то чудо-решение от магистра психоанализа.

- Знаешь... Я с таким однажды сталкивалась. Конечно, у меня пока ничтожно мало информации о твоём друге, да и нюансов здесь завались, но есть такой вид реакции – нагнетание.

- В смысле?

- Это когда человек, в попытках справиться с ситуацией, усугубляет её, дабы доказать себе и другим, что он выше этого, что эта ситуация не имеет над ним власти и не может его сломать. Обычно у таких людей очень развиты бойцовские качества и гордыня, и они не могут просто спрятаться от бури, то и дело кидаясь в самый её эпицентр.

- Типа «врёшь – не возьмёшь»? – глупо спросил Дима, вскочив на ноги.

- Ну, да. – Марина улыбнулась в трубку. – Можно и так сказать. Типа: «а мне не больно».

- Подожди. – Дима заходил по комнате, соображая. – То есть, он не потерпит ни жалости, ни сочувствия, ни ласки?

– Я тебе всегда говорила, надо было тебе к нам, в психологию идти, у тебя аналитический ум, Митька. И да, ты прав. Для него это будет равнозначно признанию себя жертвой, а…

- …а это для него хуже смерти. – закончил за неё Дима, останавливаясь возле окна, глядя на бледную луну, затянутую рваным облаком.

- Ох, – выдохнула Маринка и устало продолжила. – Как иногда хочется взять автомат и перестрелять этих мерзавцев, которые детей мучают, ты не представляешь. Я на работе такого насмотрелась, что слёз уже не хватает.

Дима очнулся, поняв, что надо поговорить и о Маринкиных проблемах, и сочувственно поддерживал её, говоря, что её работа спасает человеческие души и излечивает раны. В конце беседы они ещё раз злорадно поржали над соседом Тузиковым и его угнанной машиной, и попрощались, клятвенно пообещав друг другу держать связь.

Углубившись в раздумья, Дима сидел на старом диване, накрытым еще более старым ковром - образец советского дизайна, оставшегося от бабушки в наследство. Внук ничего не менял в этой маленькой однушке, чувствуя себя в ней крайне уютно. Бабушка теперь жила с родителями, так как самой было уже тяжело, и так Дима стал хозяином отдельной квартиры. Парень откинул голову на спинку дивана, уставившись на хрустальную люстру. Он выстраивал логические цепочки и теории, пытаясь понять, как ему подступиться к Андрею. На такой секс он был не согласен. Конечно, с одного раза разводить психоанализ было несколько преждевременно, но всё поведение Андрея тянуло на целый ряд симптомов, которые теперь складывались в небольшой шизанутый пазл. Даже то, что тренер так заботливо отнёсся к нему, когда Дима скатился с лестницы, можно было отчасти объяснить этой теорией: в тот момент Дима был уязвим и травмирован, поэтому Андрею не надо было выставлять свои обычные колючки, возможно, тогда он ещё воспринимал его как больного ребёнка. Пока не увидел торчащую ширинку. Дима закрыл глаза, вновь переживая тот стыд и волнение в кабинете врача. Да, пожалел дитятку на свою голову. Тренер к нему с заботой, а Дима к нему со стоящим членом. Просто Ромео года! Парень встал, пошёл на кухню, на автомате включая чайник, и подвёл итоги: теорий много, но доказать их практически невозможно. Андрей его поимел и вышвырнул, и даже перевел в другую группу, теперь уже, наверное, навсегда. Ну что, уже есть с чем работать! Неуёмная жажда деятельности взбодрила пылкого юношу, и он, налив себе чая с молоком, схватился за мобильник. Это была самая сложная СМС в его жизни. Он смотрел на пустой дисплей с мигающим курсором, перебирая в голове короткие фразы, которые бы передали Андрею все те чувства, которые сейчас бушевали у Димы внутри. Начиная с «чтоб ты сдох» и заканчивая «я хочу быть всегда с тобой». Что он хотел сказать сейчас своему странному любовнику (боже, любовнику!)? Как можно собрать в кучу всё то, что сейчас бередило душу и составить стройное предложение, так, чтобы Андрей его понял? А, собственно, что Андрей должен понять? Дима замер всего на секунду и решительно нажал «отправить». Андрею ушла пустая СМС, словно молчаливый взгляд, говорящий мужчине, что его пловец думает о нём в эту самую минуту.

***

«Эх, мало я тебя тогда потрепал, зараза белобрысая!» - злобствовал Дима, шагая к бассейну через две недели, в непривычный четверг. Андрей так и не ответил на СМС, и по Диминым расчётам должен был уже умереть от икоты, ибо пловец ежесекундно вспоминал своего тренера тихим добрым словом. Раздражённо хлопая всеми дверями и раздеваясь так, будто с одеждой у него личные счёты, Дима натянул плавки и сел на скамейку. Он уже устал злиться, устал беситься. За эти две недели он скинул пару килограммов, у него совсем не было аппетита. Днём он дрейфовал между апатией и раздражением, а ночью крутился в постели, рассматривая в темноте контуры старой бабушкиной мебельной стенки.